Мы с Вовой работаем. На работе. От имени коллектива... Я здесь.
– А мне тренер говорит: раз ты замуж идёшь, то спорт большой для тебя кончился тогда, – объясняет Соня.
– Вы... спортсменка? – бессознательно Люсьина рука тянется к конверту.
Но Анатолий опережает словом:
– Фигурное ныряние.
Она сердито зыркает на него. Потому вмешивается Люся:
– Или... плавание? Фигурное плавание, – подбирает удачный термин она. – Этимология странная такая, – удивляется.
– Да, я синхронистка я. КаМееС, – не удивилась на это Соня.
– Не жалко? – зажигает трубку Анатолий.
– Этого? – не понимает Соня.
– Спорта? Большого?
– Анатолий! – срывается у Вовы, однако Люся обрывает:
– Я, кажется, видела вас по телевизору.
– Когда? – удивляется Соня.
– Вы под музыку Пахмутовой ныряли. Двадцать пятого.
– То была не я. Я выступаю в одиночном разряде я. А вот Вова меня ещё три года назад видел меня он. Ещё до того, как мы познакомились тогда. Видел по телевизору?
Володя мнётся, вспоминая:
– Да... Видел... У тебя, как сейчас помню, были баллы: восемь и три, семь и девять... Это был знак.
Соня выносит новый японский магнитофон и включает дорогую музыку, на это Люся успевает спросить:
– Соня, а кто у тебя любимые писатели?
Та украдкой зыркает на книжный шкаф.
– Монтень.
– А что именно из Монтеня?
Соня глядит на Вову, будто он и есть Монтень.
– Да, Соня очень любит читать книги, у неё в Херсоне чудесная библиотека... Правда, Соня? – нежно улыбается он.
– Правда.
И закрывается в комнате с магнитофоном, и делает там громче музыку.
Володя у дверей прощается с Люсей, та несмело пробует его поцеловать, но ей не удаётся.
– Тогда я – остаюсь, – постановляет женщина.
На балкон мужчины выносят ещё один стол, оттуда вкусно пахнет. Из комнаты Сони пахнет громкая музыка, то есть звучит.
Люся стучит туда в дверь.
– Соня, а ты не хочешь мне помочь?
Ни ответа. Лишь музыка громче.
– Так что, я должна всё сама делать? – возмущается Люся.
Но не Володя:
– Ну, пойми наконец, какой у неё сегодня день. Чего вы все её дёргаете? Люся, ну прошу тебя. У неё же забота – ей надо ещё музыку приготовить, – бурчит Володя.
– Музыкальное сопровождение?
– Что-что?
Люся на это ловко целует Володю.
Дверь из Сониной комнаты открывается, Соня держит в руках магнитофон, разглядывает его.
– Ой, смотрите! Ой, тут написано "SONY", это Сони, это значит – мне, Соне, это.
– Вне сомнения, – бросает Нина.
Соня зачитывается:
– Вова, что это такое (читает) "Dolby System"? Я эту кнопочку не знаю её.
Володя и Люся пожимают плечами.
Соня останавливается.
Люся радостно подпоясывается фартуком, вместе с Ниной хлопочут у крана, Нина моет и протирает фужеры. Люся протирает Соню:
– Твой Вова, знаешь, что мне сказал? "Люся, она, Соня, такая одинокая в Киеве... Она всё: и друзей, и родителей, и большой спорт – всё бросила в Херсоне..."
– Идиот! Мне говорит! "Научи её английскому языку!" Это мне, мне, мне? Я её научу, я ей такой английский язык придумаю... Идиот. Такой язык выдумаю ей, пусть его в институт сдаст!
Нина набирает воды в фужер, пьёт её маленькими грустными глотками.
– А ты... не пробовала с ней поговорить? – напирает Люся.
– Я? О чём-о? Да я – просто боюсь, боюсь её. Она же – спортсменка. – Передразнивает. – КаМееС!
– Да врёт она. Какая из неё спортсменка?
– Типичная.
– Кто? Лгунья или спортсменка?
Люся передразнивает Соню:
– "Я КаМееС! Я – ДеСеСа"!
Обе смеются.
– Ты поверишь, вот поговорила, как с родным человеком, аж мне легче, легче стало, ты чаще приходи.
– Да мне как-то неловко, – верит Люся. – Тут новая семья.
– А ты приходи ко мне. В старую семью.
– Вы же – разменяетесь, – огинается Люся.
– Мы?! Да – ни за что! Что я выменяю с ребёнком на эту халупу? Такую же самую халупу? Халупу, халупу. Только в другом месте. Такую, такую самую, самую.
– Твоя правда. А... он? – замирает Люся.
– Не ждал. "Как? Что ты себе думаешь?" А я ему: "А где мои деньги на кооператив? Где? Где? Где?"
– Молодец, – говорит Люся то ли про Нину, то ли про Вову.
– Я ему: были бы деньги целы – я бы стояла на очереди и не мешала вашей личной жизни. А так – никуда я с ребёнком отсюда не уйду.
– Молодец.
– Я ему по-о-о-опулярно объяснила, что ребёнку нужен, нужен, нужен отец. И хорошо, что он потратил деньги. Куда теперь он пойдёт?
– Конечно. Как это сын будет расти без отца? Что из него тогда вырастет?
Христина Свиридовна заносит авоськи, стучит в Сонины двери:
– Соня!
Музыка стихает.
– Что, бабушка? – поёт синхронно девушка.
– Помоги мне овощи почистить.
Соня думает длиной в паузу:
– иду.
Когда они появляются на кухне, Нина и Люся демонстративно выносят фужеры протирать на балкон, там они достают по сигарете.
Их догоняет голос Юры:
– Мама! Мама! Брось сигарету!
Отвечает же Соня:
– Так испортить ребёнка этого!
Старая женщина Христина Свиридовна отодвигает нож.
– Почему? Я не считаю Юру испорченным мальчиком.
– Ну, что это за имя – Юра? Как ему жить с таким именем? Дальше ему?
– Чем же оно плохое? – Христина Свиридовна.
– Теперь же люди называют не так они. Люди называют: Максим, Егор, Денис, так называют.
Христина Свиридовна перестаёт резать:
– Это не просто "Юра". Ты же не знаешь, в чью честь мы его так назвали? Рассказать?
Соня начинает шинковать гуще.
– На чью? Расскажите.
Христина Свиридовна торжественно поворачивается к настенному портрету Юрия Сенкевича:
– В честь Юрия Сенкевича.
– А! А я думаю: знакомое лицо такое оно... Вы с ним – знакомы?
– Нет, мы с ним тогда ещё не были знакомы, когда родился Юра. Это случилось позже, – ладила морковку бабушка.
– Ой, расскажите!
Бабушка ответила:
– Ну кто так крошит свёклу. Ровнее режь. Когда у нас родился мальчик, как раз тогда в Киев приехал Юрий Сенкевич. Выступал по телевизору. Ведь он сам – родом из Киева.
– Ой! Что вы говорите? Никогда бы не подумала я.
– Ясно, что не из Херсона, – шепчет Нина.
– Вот мы тоже решили назвать мальчика Юрой в его честь. Чтобы, когда он вырос, то тоже стал знаменитым. И написали об этом Сенкевичу письмо в Москву. И что ты думаешь?
– Что?
– Он нам ответил!
– Прислал портрет? – не удерживается Люся.
Бабушка на это торжественно идёт к портрету Юрия Сенкевича, вынимает из-за него конверт, достаёт оттуда письмо:
– Читать?
– Ой, ну что вы!..
– "Дорогие мои киевляне! Мне очень приятно, что у меня так много друзей во всём мире. Но то, что в Киеве, городе, где прошли моё детство и юность, меня до сих пор помнят и любят, меня волнует и радует больше всего. Спасибо же вам за это, мои дорогие!"
Соня берёт письмо:
– "...за это, мои дорогие". На украинском языке это. Это не подделка?
– Теперь ты знаешь, какой у нас Юра. Когда он вырастет, мы пошлём его в Москву, на телевидение... Ну кто так крошит морковь? А картошку? Ты бы так её свиньям резала?
– Нормально порезала её, – оглядывает порезанное девушка.
– Нет, не нормально. Так людям не режут. Тебе надо понемногу привыкать, что муж у тебя эМНееС.
– Кто?
– Младший научный сотрудник.
Соня сжимает зубы.
Крошит укроп.
Христина Свиридовна ласково берёт её за плечи:
– Кто так крошит укроп?
Соня крошит лук.
– Кто так крошит лук?
Соня режет петрушку.
– Кто так режет петрушку? Кому это ты так крупно режешь? Свиньям?
Соня всё, что порезала, стряхивает в кастрюлю. Потом берёт в правую руку доску, подходит вплотную к Христине Свиридовне:
– Вы когда-нибудь видели это, чтоб свиньям резали петрушку им?
Христина Свиридовна, отшатнувшись от доски, качает головой, что нет...
Время "Б"
Там же, так же, только книг значительно больше, они теперь везде. На стене висит портрет не Сенкевича, а Христина Свиридовны. Балкон зарешечен, штабы просвечиваются сквозь сплошно занавешенную занавеску.
Заходит Вова с вязанкой книг, смотрит, куда бы их приткнуть, натыкается на таблицу альфа-ритмов, погружается.
Но Соня не даёт:
– Где это ты был?
Володя выныривает из таблицы.
– А это уже не твоё дело, где.
– Мы ж договорились, что ты посидишь с дочкой.
– Тебе тоже... тьфу! тоже! полезно посидеть с дочкой.
– У меня – дела!
Но Володя уже скрывается в туалете, через верхнее стекло Соня видит, тьфу, видит, как его рука там берёт с верхней полки книгу.
Появляется быстро Анатолий, потому что запыхавшийся:
– Билеты – пропали!
– Надо было их продать их, – советует Соня.
– Я – не смог. Я думал, что ты придёшь. Ждал, ждал, а потом уже было поздно их продавать. Соня...
Целует её. Целует её ещё раз.
Шумит вода, из туалета появляется Володя, он смотрит на них.
Соня к Володе:
– Не мой рук! Возьми вынеси ведро.
Вова несёт ведро. Снова поцелуй.
Потом Соня вяжет.
Анатолий читает "Научный вестник".
Володя на "Зингере" шьёт брюки, когда они кончаются, он наконец не выдерживает:
– Ч-ч-хи!!
– На здоровье, – отвечает Толя.
– Я давно хотел поговорить с тобой. Может, это не моё дело, но.
– Я слушаю тебя, – выразительно читает "Вестник" Толя.
– Ты либо женись на Соне, либо... Удобно устроились! – налегает на согласные Владимир.
Наконец Соня с любовью или благодарностью смотрит на него.
– Нет, мне же сначала надо развестись со своей женой.
Володя возмущается, будто он был Соней:
– Так чего же ты тянешь?
– Ну, у вас же – ребёнок.
Вова забирает у него журнал:
– У нас тоже была... есть ребёнок. Но ведь я – видишь? Развелся.
– Но ведь я люблю ребёнка ...
Володя обижается:
– А я – тоже люблю ребёнка!!
– Может, ты ещё скажешь, что и свою жену любишь тут? – резко вставляет Соня то ли к Вове, то ли к Толе.
Анатолий мнётся, отвечает же Владимир:
– Ну, а если бы он и любил? Я – тоже люблю жену, но ведь – развёлся.
Анатолий встаёт:
– Это в конце концов непорядочно. Вы, оба! Ты же знаешь, что я, как твой друг и родственник, женился из чувства долга перед Ниной. Которую ты, кстати, несправедливо покинул. И ты теперь мне этим упрекаешь? Как же я могу с ней развестись? С Ниной, если у нас маленькая?
Обиженно включает телевизор. Жилая площадь теперь освещена радужными красками.
Звонит телефон, Володя хватает первый:
– Алло? Люсю? Какую Люсю...
Кладёт трубку, из этого возникает пауза.
Скулит в ванной пёс; скулит ещё раз, только тогда Соня паузу нарушает:
– Чего сидишь? Пойди собаку выведи её. Смотри, как просится, – это она говорит к Вове.
– Сама выведи. Свою собаку.
Соня – непоколебима.
– Это – собака Леночки.
– Оленьки, – замечает он.
– Леночки! – не отступается она.
– Вот пусть она и выводит.
– Для неё поздно выгуливать её.