Ещё с большим удивлением она почувствовала, что восстановила движения, не внешние, а внутренние, словно происходило это не с ней, а с какой-то другой, зомбированной. Валентин даже глаза зажмурил – оказывается, как мало он знал о женщинах, особенно о девушках с курса.
Она шире раскрыла ноздри и протянула бутылку девчонкам:
– Выпьете?
Те бы отказались в другой ситуации, но перед старшей не смогли, и чуть не подавились, то ли вином, то ли дымом. Откашлялись лишь тогда, когда постучали друг другу по спине.
– А мы идём и смотрим, кто это чужие на нашу площадку ходят, а глядим – свои, ой, ха.
Понятной была обида за площадку, ведь совсем недавно они здесь играли в песочке, на качелях и на лесенках.
– Я вот всё хотела спросить, – осторожно затянулась Катя, – вы будете красить в подъезде или только возле собственных дверей?
– Ещё не решил, – Валентин сделал всё, чтобы не вздрогнуть, потому что Светка не на шутку сжала.
– Так вы решайте этот вопрос, потому что все говорят, что скинемся, а надо, чтоб ты узнал у папки, в каком магазине он краску брал, потому что бывает, купишь, и тоже зелёная, а не такая же самая, узнай, чтоб краска была общего цвета, не тяните, хорошо? Спроси у отца.
Вот малявки, ещё вчера играли в песочке, а теперь на "ты".
– Я спрошу, хорошо.
– Тут ещё собирают деньги спасать ветерана, потому что про него все забыли, – не унималась Катя, – он где-то там воевал, и забыли.
– От чего спасать? – чуть не простонал Валентин.
– От собственных нервов, он уже всех достал.
– А вы сами чего не пьёте? – повернула бутылку Надя. – А то неудобняк, потому что мы всё выпьем, – засмеялась она и тоже осторожно припала к сигарете, но не закашлялась, очень приятно было школьницам пообщаться со взрослыми.
Он прошептал:
– Вы, девочки, это, а родители знают, что вы курите?
– Ой, можно подумать, – Надя хотела сказать о том, что сюда часто в беседку приходят какие-то и не дают нормально покурить людям, но замолчала.
Валентин неожиданно подумал: догадываются эти двое или просто притворяются? Потому что Света вдруг затянулась глубоко и неожиданно почувствовала вращение головы, он истолковал это по-своему и хотел порадоваться, но снова сдержался. Света попыталась вынуть сигарету изо рта, но не попала пальцами. Валентин ей помог.
– Девочки, вы бы пошли, – сказал он.
– Чего? Что мы, не у себя дома?
– Да нет, – затянулся Валентин, – нам просто надо поговорить.
– А, так мы отойдём, чтоб не мешать, – буркнула Надя, и обе подались на качели, докурили молча, потом ушли.
* * *
– Толя!
А потом снова:
– Толя!
Весь двор становился понемногу Толей, потому что сейчас Нинка покричит из окна, потом выйдет во двор и продолжит. Каждый тогда думал, они нормальные?
– Толян, это тебя, – устало мигнул на него фонариком Сява, потому что голос матери приближался к их загородке.
– Сюда не заглянет, – буркнул Толя и включил лампочку своего, – не догадается.
Хотя голос приближался, пока не прозвучал сверху на лестнице.
– Шухерись! – прошептал Сява, и мальчишки вытолкнули Толю из закутка; у того было полсекунды, чтобы выбежать из подсобки и проскочить за ящик с песком.
– Толя? – неуверенно заглянула мать за дверь в темноту, от чего Сява от неожиданности нажал на фонарик, и он тускло мигнул.
– Так вот ты где... – она пыталась разглядеть подвальную мглу, – мама зовёт есть, а ты вот какой. Остынет!
– Не остынет, – буркнул Сява, и все остальные закивали головами, – потому что его тут нет.
Нина не верила, тем временем за её спиной какая-то тень шмыгнула подвалом из-за песчаного ящика и бесшумно скользнула лестницей наверх.
– А что вы тут делаете, интересно? – она поправила халатик и стояла.
Так долго, что глаза начали привыкать к темноте.
– Что-что, – пробормотал Валерка, – свечки жжём, фонарики, штаб охраняем, – стыдно было признаться, но это была правда, потому что сидели молча и тихо мечтали о Катьке, старшекласснице из этого же подъезда; считалось, что она когда-нибудь сюда заглянет.
– Курите? – не сдавалась Нина, – А ну, дыхни.
Она по очереди и медленно приближалась вплотную к каждому, и с удивлением почувствовала, что ошиблась.
– Толя, – сказала она куче метёл, старых и новых, сваленных в углу. Наклонилась перерывать, да так потеряла равновесие и упала. Хотела встать, однако колени скользили по метлам, отчего она ещё больше задралась.
– Помоги встать, уставился, – приказала она.
Луч фонарика скользнул по голым ногам, замер.
Сява наклонился и не взял за руку, а положил ладонь на бедро. Его заклинило.
Тогда он положил вторую ладонь. Хотела что-то сказать, но в горле стало так же тепло, как и под ладонью, поэтому только хрипнула, тапки соскользнули вниз. Сява включился, словно фонарик. Остальные с удивлением смотрели на чудо, а когда она попыталась дёрнуться, схватили её и прижали, начали хватать, кто за что мог.
...Толя уже доел котлету и, захлёбываясь компотом, побежал во двор. Дёрнув дверь "штаба", с удивлением заметил, что они как-то прикрыты изнутри, и шорох там прекратился.
Он забыл пароль, потому что был тут самым младшим, и потому сказал:
– Свои.
– Какого ты? – дверь нехотя приоткрылась, оттуда протиснулся Валера. – А ну, катись.
И больно толкнул малого, так что тот оказался аж под ящиком с песком.
– А ну, катись! – взял его за ворот Сява и вытащил из-за ящика с песком. – Чтоб духу твоего тут не было, всю малину нам завалил.
Обида сжала малого, он сдержался, а заплакал только на улице. Побродил по пустому двору, а потом поплёлся домой с надеждой что-то посмотреть по телику.
– Толя! – наконец услышали они на следующий день. Голос приближался.
– Толя, – мать спустилась в подвал и открыла дверь в тишину. Такую громкую, что не услышала, как сын Толя тайком скользнул лестницей наверх. – Толя, – вошла она внутрь.
– Вот, суки, – выругался Иван Степанович, увидев на дверях подвала немалый замок, и убрал назад в сумку фотоаппарат. – Так теперь они, суки, замок повесили, а раньше было низзя?
Он сплюнул, потому что теперь надо идти наверх, искать дворника, чтобы тот искал ключ. Следственная процедура затягивалась:
– Ещё, курвы, уберут чисто, и все вещдоки перетрясут, – плюнул он и, кряхтя, пошёл наверх.
Дворник Фёдор как раз мыл второе парадное, когда его нашёл следователь. Поздоровались.
– Замок всё-таки повесил?
– Нахрен он бы мне сдался, – откинул швабру тот. – Комиссия приказала, я и повесил, – искал он сигарету, пока Иван Степанович не сунул ему свою, уселись на подоконник, пустили дым.
– Ну, давай ключ, – следователь притоптал в пачку окурок.
– Какого нахрен ключа? – дворник сделал вид, что не догадывается о подвале.
– Кончай яёры крутить, – выдохнул последний дым Иван Степанович. – Ты же знаешь. Потому что мне надо фотки с места происшествия сделать.
– Да, дворнику положено всё знать, только за такую зарплату башка нахрен опухнет. Ключа у меня нет, начальник ЖЭКа лично забрал под свою ответственность. – Он тоже выдохнул дым, потому что за ключом надо было топать аж в ЖЭК. – Дай хоть домою, – взялся за ведро. – Накидали там трусов, а я ходи за ними ещё и в подсобке убирай, – сказал он и вдруг понял, что ляпнул глупость.
– Каких трусов? – насторожился следователь.
– Каких-каких, – бормотал дворник Федя, – порванных, женских... Когда метлы прибрал, наткнулся.
– Где они? – подскочил тот.
– Кто, метлы?
– Трусы, говорю тебе, трусы!
– Где-где, выкинул нахрен в бак.
– Так бегом мне достань, – заволновался Иван Степанович.
– Вот, начинается, – вздыхал Фёдор. – Из-за этих развратников и поработать нормально не дадут, ну, благоустроили вам детскую площадку нахрен, так и гуляйтесь там в песочке, нет, так им подвалы подавай.
– Не ворчи, – сказал следователь, – я тебе отплачу, у меня тут проходил один хирург по делу, так ему надо всю сантехнику поменять, возьмёшься? Как найдёшь те трусы – халтурка твоя.
Фёдор заметил, что следователь вдруг устал. И начал тереть шваброй быстрее, так что невольно у него сорвалась песня:
Парень он был чернобровый,
С мамки рейтузы стянул,
Раком поставил,
Шишку направил,
Я закричал: караул!
На мотив "Синего платочка". Следователь аж сплюнул на помытое.
Фёдор сделал вид, что не заметил:
– Да, народ воспевает, – пояснил он. – Да, про всякое, что бывает. А я разорвись нахрен ещё и подвал охраняй? Кто виноват – я виноват?
– Ты невиноват, это точно.
Мимо них, осторожно переступая по мытому, на цыпочках протиснулась молодица Татьяна, пахнув гигантским бюстом и таким же перегаром, обоих это разом поразило, аж замолкли на минуту.
– Да, – домыл дворник лестницу и победно хлопнул ведром. – Вот так рожай их себе нахрен на свою голову, чтобы оно потом пошло и на родную мамку настучало.
– Оно не на мамку настучало, а на пацанов, которые его за это били.
– Всё равно, вот так расти их нахрен, и выходит, что она, бедная мать-одиночка, и виновата за это, изо всех сил воспитывает сына, а чтоб потом кто-то как мудак за ключами и за трусами набегался. Мне теперь на летучке хоть не показывайся: где ты, спрашивается, нахрен был, как ты не доглядел, что мамку детвора трахала? В спину смеются.
– Мне бы твои проблемы, – вздохнул следователь. Потому что его проблема была казуистическая, и кто знает, как её передавать в суд, как инкриминировать:
то ли как групповое изнасилование малолетками взрослой женщины;
то ли как развратные действия взрослой женщины по совращению малолетних?
Потому что показания расходились, кто и кого, а подача могла подорвать реноме следователя в этом запутанном деле.
* * *
– Кто там? – спросила она, Татьяна, осторожно поправляя бюст.
– Ваш дворник Фёдор, – услышала в ответ.
– Ха-ха. Если вы "дворник", то должны знать своих жильцов.
– Конечно. Если бы вы были жильцом. А так вы – квартирантка.
Она пошатнулась, подумала и открыла. Фёдор стукнул сапогами о порог, зашёл и начал демонстративно осматриваться.
– Да, гражданочка, – наконец заметил он Татьяну.
– Так что тут такого, – развела она ладони, – что, запрещено снимать квартиру?
– Снимайте вы что хотите, но поступают сигналы, что вы пересдаёте жилплощадь другим квартиросъёмщицам, – с трудом выговорил он.
– Я? – картинно удивилась она. – Да вы проходите, чего тут торчать.
Татьяна отводила его от двери:
– Чайку?
– Не откажусь, – он пошёл за ней, внимательно осматривая уголки, заглянул в туалет и в ванну, потому что теперь всюду ему мерещились загородки с порванными женскими трусами. А когда зашли в гостиную, то его резко передёрнуло: если бы на столе стояла и бутыль водки, этого бы не случилось, а так там стояло несколько бутылок, да ещё и добротно недопитых.
– Я не понял, – ткнул он в них ладонью, – что за натюрморт?
– Нормальный, – развела руками она, – у меня день рождения.
– А где гости? – заглянул он за штору.
– Нафиг мне надо ещё кого-то поить? Я ясно сказала? – засмеялась она.