Ведь сам Адольф Гитлер был тайным евреем, потому что отец Шикльгрубер даже не был биологическим папой. А оказался им один слишком кучерявый музыкант: притворившись учителем музыки, он научил мать Адольфа не только играть по сольфеджио.
– Байстрюк! – часто слышал он, смуглый, за спиной на улице и в школе. – Жидовский безбатченко!
Тогда прятался и глотал слёзы обиды. Никто здесь, в Австрии, и подумать не мог, что он всей ей вскоре жестоко отомстит, совершив над ней аншлюс. Тайная радость наполняла его тогда ещё и потому, что он предавался мессианским мыслям: что не только ариец, но и сын Божьего народа!
А евреи? Которые также легко могли проболтаться о его генеалогическом древе? У них же не было собственного государства, чтобы его аншлюсировать – то есть, они ещё не совершили свой аншлюс над Палестиной и не сотворили своей исторической Родины – Израиля; так что тогда, в своё время, Гитлер поступил иначе – просто запретил их, чтобы они охраняли секрет его происхождения.
Позже он сделает всё, чтобы как можно ближе географически приблизиться к потомку, подпишет даже унизительный договор
Молотова-Риббентропа о ненападении, чтобы хоть каким-то образом запустить в СССР резидентов в Полтаву, чтобы те тайно наблюдали за сыночком, неукоснительно оберегая его от возможных репрессий. Так продолжалось, пока Сталин, не нарушая договора, взял и подтянул все свои войска к Румынии.
– Что ты делаешь? – опешил ему по телефону Гитлер.
– Ну не к Германии же! – хихикал тот в трубку.
Так, это был хитрый выкрутас, который не нарушал взаимные условия пакта о ненападении. Однако вся нефть Европы находилась где? На румынских землях, так что Гитлер понимал: Сталин, перекрыв ту трубу, легко возьмёт его в энерго-зависимость.
– Кончай эти свои грузинские фокусы! – бесновался через телефон Адольф.
– Какие фокусы, генацвале? – прикидывался дурачком Сталин, а сам тем временем теснее стягивал войска Жукова к румынской границе.
И вот Гитлер не выдержал:
– На Москву! – приказал своему Генштабу.
– На фига тебе эта убогая кацапетия? – удивлялись те. – Мы же ещё не всю богатую Европу выдоили.
– Жизненное пространство, – был короткий ответ.
– Эта нищая пустыня? Или тебе всей Европы мало? Лучше дожмём Англию, тут хоть есть чем поживиться.
– Это лишь небольшой остров, а там – необъятные материки, – врал он.
"Сын мой, сын, – тем временем думал он про себя, – увижу ли я ещё когда тебя, моя единственная кровинка? Обниму ли тебя? Ах ты ж, Зино, эх, Зино, где ты теперь, моя безымянная Зино?"
И пускал слезу. Поэтому генералы не стали спорить.
Не знал никто из них главного: резидентура донесла, что из Полтавы в армию мобилизовали парнишку, Василия Адольфовича Сергиёчка, и что служит он теперь в Московском военном округе.
Пока советские войска все стягивались к Румынии, Гитлер блицкригом ударил по Москве и почти взял её. Не успел Генштаб обрадоваться, как он приказывает:
– Немедленно перебросить все армии под Сталинград!
– Да побойтесь Бога, – всполошился генералитет, – на фиг он нам сейчас сдался? Мы уже на Кавказе захватили Майкоп с его нефтяными полями, до Баку каких-то сто километров – и мы независимы от чужих энергоносителей!
– Есть соображения выше этого, – пробормотал фюрер.
– К тому же там, на Волге, очень много поволжских немцев живёт, представляете, какая судьба всех этих фольксдойчей постигнет?
– Я сказал! – был ответ.
Ведь никто не знал, что именно туда, в город на Волге, переводят служить одного такого солдатика, немца по происхождению, неприметного парнишку, светлоглазого.
И все войска, сжигая и без того дефицитный бензин, повернули на Сталинградское направление. Генштаб же решил, что их вождь задумал покорить этот символический город, названный в честь Сталина; что в этом есть большой мистический смысл.
– Сколько городов на земле названо именем Сталина, а вот именем Гитлера – ни одного. Захватить его и переименовать тот город на Волге в Гитлерград? – врал он генштабу.
– Амбициозный, – сокрушённо понимали генералы. Не знали они, от чего у вождя такие мощные мигрени – одна мысль, что комсюки и коммуняки промывают дитятке мозги большевизмом, ввергала в отчаяние. Однако он свято верил: едва только прижмёт дитя своё к плечу, как комиссарская идеология отступит, исчезнет, как туман на солнце, от святой отцовской энергетики.
Тем временем Гитлер поручил своему любимцу Отто Скорцени переодеться во всё советское и пересечь линию фронта и найти там Василька и доставить во "Вервольф", который специально для этого был сооружён в Украине. Человек со шрамом добросовестно выполнил этот приказ, только похитил по ошибке совсем не того венценосного сына.
– На хрена мне этот Яков Джугашвили? – бесился и без того безумный фюрер. – Разве я его прижму к сердечку?
– Так вы обменяйте его на нужного сына, – пытался спасти свою шкуру со шрамом Отто.
Начались предварительные переговоры через Вольфа Мессинга, однако Сталин был слишком подозрителен, почуял тут какую-то заковырку и заявил, что в советской армии нет пленных, а лишь предатели Родины, кем бы они ни были по происхождению.
Яков же Джугашвили, узнав, что его хотят обменять на простого Василька, от такой позорной обиды бросился на высоковольтную колючую проволоку, обрёкши себя на мученическую смерть...
Василька же тем временем военкоматы загнали-таки в Сталинград, в самое пекло – и неслыханная в истории человечества битва началась.
А тут Рождество.
"Как же там сын мается без подарка?" – терзали фюрера догадки.
Вот и снарядили секретный самолёт сбросить сыну что-то от Санта Клауса, хотя бы весточку передать, хотя бы шоколадку в страшный далёкий снежный Сталинград. Однако лётная тайная карта была так зашифрована, что пилот сбился с курса и направился на... Сталинабад, где и десантировал все пайки на радость эвакуированным тыловикам – как же они возрадуются неожиданному подспорью. Но не Гитлер. Вот так Василько и снова ни о чём не узнал.
– Дурак ты! – ругал Адольф Алоизович рейхсмаршала авиации Геринга. – Тебе ничего поручить нельзя!
– Так названия же этих городов очень похожи, – изо всех сил оправдывался он (ведь тайно имел такую же проблему – родного, тоже незаконнорожденного, сына в советском городе Липецке).
– Дурак ты, морфинист долбаный! Хватит уже балеринок портить, на сцену глянуть противно – все разлапистыми танцуют. Тьфу!
Тревога прокрадывалась даже сюда, сквозь толстенный бетон Рейхсканцелярии, превращая ночной отдых в кошмар.
– Майн кляйне кнабе, – стонал он сквозь собственный скрежет зубов, кусая подушку так, что Ева Браун просыпалась, и каждый раз в ней просыпалась надежда:
– Кнабе? Адюсик, я рожу их тебе целую кучу, – и начинала ласкать фюрера, хотела и дальше, однако он категорически отталкивал её трепетную руку.
"Не мулатка ли полукровка? Слишком азартная для немки." – догадки терзали его слишком сильно, чтобы доверить ей своё потомство.
Ещё. Не мог он доверить какой-то посторонней крайнюю плоть, потому что она была полностью отрезана. Ева Браун же имела слишком компанейский характер и водила дружбу с рейхсканцеляристками.
А что если проболтается об обрезании? Что тогда? Ох, прощайте тогда все расовые теории...
Его разрывало на части. Ещё бы – австро-венгр по национальности, еврей по крови и германец по сути, он никак не мог найти приют своей страдальческой душе.
Трагедия отца: быть отцом всей нации, но не быть отцом своему единственному сыну.
"Кому, кому передать фатерлянд? – мучили ночные призраки, он вышел в туалет и смочил лицо холодной водой. – Да вы только взгляните, взгляните на этих Геббельсов и Гиммлеров – тоже мне арийцы. Ну ладно, вот Геббельс – у него мать украинка, ну почему, почему она не передала сыну хоть каких-то арийских черт. Позор!"
Тут он встретил в зеркале своё отражение, тоже далёкое от арийских идеалов, и успокоился.
– Я не могу рисковать будущим Третьего Рима, тьфу ты. Третьего Рейха. И Четвёртого Рейха тоже, сын, мой сын, где ты теперь? О, мой арийский наследник. – шептал бессильно к струе воды.
И просадил Третий Рейх во имя Четвёртого.
...Уже бойцы и прорвались было к Волге, уже почти её захватили, когда Гитлер неожиданно для всех отдаёт приказ:
– Немедленно перебросить все танковые силы оттуда на Курскую дугу!
– О, майн готт! – взвыли те. – Там же стоят в засаде стальные клещи их лютого маршала Жукова. Какая логика?
– Провидение! – единственно был ответ.
И что поделаешь? Вынуждены были проиграть и Сталинград. А горючего от передислокаций значительно поубавилось, о каких наступлениях и прорывах можно говорить, когда его едва на отступ хватает?
Гитлер от этого сильно страдал, но кому ты тут объяснишь правду, что его единственного сыночка тупоголовые большевики вдруг взяли и неожиданно перевели служить под Курск?
"Не могу же я своего Василька бросить там на произвол судьбы без присмотра".
Однако весь вермахт думал, что фюрер собирается освобождать Курск от большевиков, а на самом деле он освобождал одного-единственного сына.
Эти бесконечные переброски армий истощили их мощь, и не только на горюче-смазочные материалы, но и морально. Ведь ни один его солдат не мог постичь стратегию вождя.
Ничто не предвещало плохого, однако Зина, выйдя из избы, быстро вернулась назад и взяла в руки краски и кисть.
– Хорошо, когда у тебя сын художник, – приговаривала она, радуясь, что в доме всегда есть свежие краски, и домалёвывая на наддверном казаке Мамае ярко-зелёную будёновку с сияюще-красной звездой.
Освобождённая коммунистами от фашистов Полтава медленно оживала, до такой степени, что Зина шла в агитпункт за новой наглядностью, а главное, за новыми орденскими выплатами, наградными книжками, которые сын Василий присылал матери со всех фронтов.
Скромно зашла и приветливо села в уголок, ей, матери-фронтовичке первой подали стопку агитпособий, и первое, что она там увидела: это была крупным планом немалая карикатура Кукрыниксов на портрет Гитлера.
Зина прилипла зрачками.
– Что с вами? – ласково спрашивали агитпросветители.
– Это, это, так это же, – тыкала она пальцем в портрет, и все вокруг видели, как немолодая ещё женщина быстро покрывается сединой, потому что там хоть и карикатура, но именно поэтому художники ловко и ярче воспроизвели особенности лица. – Так это же он.
Непреклонная правда снова и снова сжимала ей уста, снова и снова узнавала она, и от расспросов окружающих её спасло глубокое обморочное состояние.
Мало того, что её родной отец пал где-то безымянно за махновскую идею, так вот теперь ещё и выяснилось, что Василько – чьих-то неведомых кровей сын!
– Убираемся отсюда, пока не поздно, как специалист вам советую, – умолял фюрера лично фон Гудериан, – на хрена нам этот дикий народ и их дикие земли? Мы уже об них все танковые гусеницы стёрли.
– Нужно стереть их память, – был неожиданный ответ.
– Память? У гусениц? – не понял тот.
– Нет.