— Эх, задал бы я вам трепку как следует! Ну откуда вы свалились мне на голову?
Грицик виновато шмыгнул носом. А Санько будто и не услышал Швайкиных слов.
— А зачем мы отпустили коней? — спросил он.
— А затем, — сердито ответил Швайка. — Потому что всё равно не ушли бы. У них кони свежие. А пока будут гоняться за нашими, может, и удастся что-то придумать… Тс-с-с…
На вершину холма выехал десяток всадников. Среди них виднелась фигура Тишкевича. Он тяжело дышал — видно, до сих пор не мог отойти после погони.
Некоторое время всадники внимательно вглядывались в степь.
— Хорошо идут, — одобрительно произнёс толстый, коренастый татарин в круглой шапке. — Хорошо.
«Ислам-бек, — догадался Швайка. — Да, это он — хитрый, как лис, осторожный, как куница… В который раз мы уже с ним нос к носу? Похоже, в третий…»
Да, в третий. Первый раз они встретились три года назад, когда татары осаждали Переяслав. Тогда Швайка повёл пятьдесят смельчаков и вместе с ними пробрался в лагерь степняков. Устроили там настоящую бучу! Ислам-бека спасли быстрые ноги и болото, в котором он просидел до рассвета. Швайке и в голову не пришло искать его именно там — ведь известно, что татары болот боятся пуще огня.
Второй раз — в прошлом году под Перекопом. Тогда выяснилось, что и у самого Швайки ноги не промах. Но спасли его не они, а верные друзья.
А вот теперь — третья встреча. Что она принесёт?
Рука машинально потянулась к луку. Но тут же замерла. Если бы он, Пилип Швайка, был один, то и Тишкевич, и Ислам-бек уже валялись бы мёртвыми. А дальше — будь что будет… Но сейчас он не один. За его спиной двое беззащитных мальчишек.
«Выберемся — возьму добрую лозину и отхлещу так, что неделю сидеть не смогут», — зло подумал Швайка.
А Ислам-бек и Тишкевич даже не подозревали, что находятся в полушаге от смерти. Ислам-бек поглаживал выбритый подбородок и неотрывно глядел вслед погоне.
«Лишь бы догнали, — молился Тишкевич про себя. — Лишь бы догнали!»
— Не догонят — семь шкур спущу, — хищно усмехнулся Ислам-бек. — А ты как спасся?
Тишкевич презрительно махнул рукой.
— Кулеша захотели — зеваки всё забыли, — сказал он. — И коней без присмотра оставили.
«И правда — зеваки», — подумал Швайка.
— Мог бы и остаться, — заметил Ислам-бек. — Или мы тебе мало платим?
— Не мог, — возразил Тишкевич. Держался он независимо, почти на равных с беком. Видно было — не простой ордынский лазутчик. — Вот-вот должен был вернуться Швайка. А с ним ещё один, который меня тоже в лицо знает.
Ислам-бек скрипнул зубами.
— Развелось их в плавнях, как комаров, — буркнул он. — Думаешь, один Швайка нас потрепал, когда мы возвращались? Если бы! Нет, ещё четыре такие ватаги были. Потеряли от них больше, чем за весь поход. Хорошо хоть никому в голову не приходит объединиться.
— А вот и приходит, — возразил Тишкевич. — Хотя бы тому же Швайке.
Ислам-бек ударил кулаком по колену.
— Надо его поймать. Во что бы то ни стало! Ты обязан это сделать. То есть — мы с тобой… — усмехнулся он. — Тем более, что его голову Тугор-бек оценил очень высоко. Выше всех гяурских голов.
— Я и так делаю всё, что могу. Только он не человек — оборотень настоящий!
— А вот с этим тебе и разбираться. А сейчас надо выкурить из плавней тех, от кого ты сбежал. По частям их давить, этих нечестивцев! Ты хоть запомнил, где их логово?
Тишкевич кивнул.
— Ещё бы! — уверенно ответил он. — С закрытыми глазами найду.
«Ох-ох-ох! — с тревогой подумал Швайка. — Послушались ли меня Байлемовы хлопцы? Они ж ещё зелёные, к приказам не привыкли…»
И снова рука Швайки потянулась к колчану. И снова остановилась на полпути. А у Санька и Грицыка, наверное, уже начиналась лёгкая икота.
— Тогда бери сотню и немедленно выкури их оттуда, — приказал Ислам-бек. — А если кто выживет — твой ясыр. Хочешь — голову сруби, хочешь — продай.
— Да кому нужна голова без тела, — криво усмехнулся Тишкевич. — А вот золото — это приятнее. Так что продам… Только… только бы мне вашу одежду.
— Зачем?
— А потому, что среди ваших я — как белая ворона. Когда на плавни пойдём — в кого стрелять будут первым? В меня, конечно. Даже дураку ясно, кто ведёт ваших чаушей.
— Логично, — согласился Ислам-бек.
Он махнул рукой ближайшему воину и тихо что-то велел. Тот тут же снял халат и малахай. Тишкевич переоделся и теперь ничем не отличался от прочих ордынцев.
Через минуту большой татарский отряд рысцой направился в сторону днепровских плавней. За ним с охраной спустился с холма и Ислам-бек.
— Теперь, ребята, нам надо перебраться в место понадежнее, — шёпотом сказал Швайка, когда ордынцы скрылись. — И чем дальше окажемся, тем лучше.
Однако далеко уйти им не удалось. За кустами всё время доносился перестук копыт. Видимо, татары не собирались покидать стоянку. Пришлось наспех искать укрытие хотя бы до вечера.
Такое место нашлось в заросшей ложбине, в трёх выстрелах из лука от прежней норы. Это было заброшенное волчье логово. Вокруг кучками валялся прошлогодний перекати-поле, зацепившийся за шиповник. Одним таким клубком Швайка прикрыл вход, велев ребятам проделать щёлки для наблюдения.
— Теперь немного поспите, — посоветовал он. — А я схожу посмотрю, что и как.
Но отдохнуть не удалось. Вскоре донеслась татарская речь. На вершине холма вновь появились силуэты степняков. Они о чём-то сердито переговаривались.
Швайка покачал головой.
— Похоже, раскусили, что к чему, — сказал он. — Ну, мальцы, теперь держимся!
Санько понял: татары поймали их коней и поняли, что беглецы соскочили раньше.
По команде Ислам-бека татары начали прочёсывать местность. Сквозь щели в перекати-поле было видно, как два десятка степняков в рассыпную двигались к ложбине.
Швайка прикрыл мальчиков своими плечами.
— Что бы ни случилось — ни звука! — приказал он. — Если что — я сам выскочу. А вы сидите тихо, как перепёлки, ясно?
Из-за его плеча Санько видел, как к ним приближался худой сутулый татарин. Похоже, был он стар — узкая подкова усов покрылась сединой. И, видимо, ему было страшновато — шёл он осторожно, прислушиваясь на каждом шагу. Услышит шорох — замирает. Ступит — и снова замирает. Его узкие глазки бегали по сторонам. Он казался таким хилым, что даже Грицик мог бы с ним справиться. Но радости от этого мало — стоит слабаку пискнуть, и рядом окажется десяток его товарищей.
«Погляди в сторону… обойди нас… — шептал ему мысленно Санько. Что-то подсказывало ему, что с этим степняком надо говорить, как он говорил когда-то с рысью, а позже — с Барвинком. — Идёшь себе — и никакой норы не видишь, понял? Просто перекати-поле…»
Санько так сильно хотел передать своё желание старику, что по лицу у него стекал пот.
«Ты никого не видишь… Ничего тут нет. Просто смотри, как по небу бегут облака. Одно за другим. Бегут себе — и всё…»
Швайка напрягся. Татарин шёл почти прямо на него. Ещё шаг — и догадается, что под перекати-полем кто-то есть. Придётся отсечь ему голову и тут же броситься в сторону, чтобы увести внимание от ребят.
Шаг. Ещё шаг… Пора действовать!
И вдруг татарин ни с того ни с сего поднял голову к небу и мечтательно произнёс:
— Бегут облака… бегут.
Швайка застыл в изумлении.
«С ума сошёл, что ли?» — подумал он.
А татарин, с той же дурашливо-мечтательной улыбкой, прошёл в шаге от них.
— Чёртовщина какая-то, — бормотал Швайка, когда татары вышли из ложбины и оседлали коней. — Ничего не понимаю. Причём тут облака?
— Это я его уговаривал, — виновато сказал Санько.
Он чувствовал себя очень плохо. Его трясло. Голова раскалывалась, руки дрожали, как после изнурительной работы. Страшно хотелось пить. А ведь ещё утром он чувствовал себя бодрым и здоровым.
— О чём ты его уговаривал? — не понял Швайка.
— Чтобы он на небо… посмотрел. На облака.
— Неужели ты и его заговорил? — оживился Грицик. — Так же, как ту дикую кошку, да?
— Какую дикую кошку? — спросил Швайка. — Ту, что на Сторожевой дуб лезла?
— Ага! Лезла, а Санько с ней мысленно поговорил — и она ушла. А теперь, видишь, и татарина заговорил!
И Швайка, неуловимый, храбрый, вездесущий Швайка, что никогда и никого не боялся, уставился на Санька с каким-то суеверным восхищением.
— Ну ты и даёшь, Санько… — только и сказал он.
ДВОЕ СРЕДИ СТЕПИ
По бескрайней равнине ехал одинокий всадник. Время от времени он яростно бурчал себе под нос и потирал спину. На лице — свежий след от нагайки.
Да, Тишкевичу сильно не повезло. Татарская сотня, которую он вывел точно на остров, где стояла байлемовская ватага, ничего не нашла. Разве что пустой шалаш да немного угля от костра.
Более того, когда сотня возвращалась, из камышей вдруг посыпались стрелы — восемь татар полегли. Очень метко стреляли невидимые мстители. Кинулись татары искать стрелков, да зря — никого не нашли. Зато завязли в болоте и потеряли два десятка коней.
Вот и досталось Тишкевичу от старого друга Ислам-бека. Потомок ханского рода не стал учитывать его заслуги перед ордой — высек нагайкой, как паршивого пса…
Невольный стон вырвался у Тишкевича. Похоже, началась чёрная полоса. И к пану Кобильскому возвращаться страшно — ведь это он дал разрешение на набег. Сказал:
— Половина добычи — моя, остальное забирай себе. Только попробуй что-то утаить — шкуру сниму!
Вот тебе и добыча. Сам еле спасся. И с татарами не поладил.
А жить как-то надо. Впрочем, как жить дальше — он уже знал. В крайнем случае соберёт пару головорезов и станет грабить одиноких добытчиков в днепровских плавнях и на островах.
Обида на татар не проходила. Уже семь лет он им служит — и вот благодарность. Мало им, что он выводит степняков на приграницу…