В сороковых годах XIX века гнало оно тысячи воинов на Кавказ, чтобы захватить те свободные горы — последнее пристанище черкесов, чеченцев, грузин и других горных народов — полудиких, а то и высокообразованных и свободолюбивых. Туда же отправили и друга Шевченко, офицера Якова де-Бальмена11, который погиб в бою с черкесами. Смерть этого человека глубоко потрясла поэта и побудила его написать поэму «Кавказ». Бальмен погиб как жертва московской жадности и ненасытности, испив до дна «из московской чаши московскую отраву», и всё же его смерть не пробудила в Шевченко ненависти к его убийцам — черкесам. Напротив, он ясно видит, что они убили его друга по необходимости, в справедливой защите своей свободы. Он становится с ними в один ряд: ведь ненависть к общему врагу — «тёмному царству» — связывает его с ними прочной, дружеской нитью. Он называет убийц своего друга «рыцарями великими, богом незабвенными», побуждает их к дальнейшей борьбе и пророчит им окончательную победу. Не они виновны в смерти его друга, а «тёмное царство», которое силой погнало его в несправедливую войну. В этом явном и горячем выступлении на стороне угнетённых черкесов Шевченко дал лучший пример своего высокого гуманного чувства, своей любви к свободе и справедливости, особенно потому, что смерть верного друга, погибшего от рук черкесов, и естественная печаль не обратили его против них, но лишь укрепили его ненависть к «тёмному царству»…
5
Заволновалась пустыня!
Словно из тесного гроба
На тот последний Страшный суд
Встают за правду мертвецы.
Т. Шевченко.
Мы видели устройство той машины, что правит тёмным царством, видели её действия: снаружи — разбой, грабёж и поддержка дикого самодержавия; внутри — неволя, тьма, нищета и разложение. Нет в том царстве места для свободного, честного и разумного человека. Ему остаётся молчать, каменеть и разве что надеяться. Но на что и на кого надеяться, если «тёмное царство», как море, покрывает землю, более того — будто бы и небо захватило и «бога в шкатулку спрятало»? На что надеяться, если кажется, что свет навеки забит досками? А всё-таки — «не умирает воля!» Когда не станет живых, тогда и мёртвые встанут за правду. Но и этого чуда даже не нужно. Машина «тёмного царства», к счастью человечества, так устроена, что рано или поздно она должна разрушиться сама, под собственной тяжестью. В этот тяжёлый, но неизбежный процесс исторического самоуничтожения и возлагают надежды честные и разумные люди. Чтобы ускорить его, они жертвуют личным счастьем, кровью и жизнью, потому что знают — жертва не напрасна, каждая капля крови весит на весах, пока не наполнится чаша добра и ложь с неволей не взовьются вверх и не исчезнут.
Машина «тёмного царства» так устроена, что должна рано или поздно развалиться. Ведь её главные пружины — несправедливость, разложение, ложь и произвол — это не законы природы, нечто вечное и неизменное — это лишь временные болезни человечества, за которыми должно прийти исцеление. Причём, хотя они и образуют звенья одной цепи, все скованы между собой узами причин и следствий — но враждуют между собой и пожирают сами себя. Произвол, доведённый до крайности, как в «тёмном царстве», не терпит ничего рядом и сметает всё, что может стать преградой на пути его безудержного полёта. Тем самым он изолирует себя, лишает себя собственной опоры, подрубает свои же корни. Разложение также уничтожает свои собственные силы. Ложь и несправедливость не смогут поддерживать машину, лишённую своих главных пружин — и наступит день после ночи «тёмного царства». Разумеется, не без потрясений, не без больших жертв!
И это самоуничтожение Шевченко изобразил в заключительном эпизоде «Сна». Господа-блюдолизы снова смирно стоят у дверей царской спальни. «И вот выходит он сам, точно из берлоги медведь вылез — еле-еле ноги тащит. Да одутловатый, аж посинел: проклятое похмелье его терзало! Как закричит на самых пузатых — все пузатые до единого в землю провалились. Он вылупил глаза с лба — и затряслись все, кто остался. Будто бешеный, на меньших рявкнул — и те в землю! Он к мелким — и те исчезли. Он к челяди двинулся — и челядь исчезла. К солдатам12 — и солдаты лишь застонали и ушли под землю». Катастрофа наступила. Её причины, кроме царского беспричинного вопля, мы не видим, но как раз этот беспричинный крик и подтверждает: причиной катастрофы стала та самая безмерная царская самоволя. Все исчезают от царя, покидают его. Он, неограниченный самодержец, теперь действительно стоит один среди безграничного пространства. Но и в нём самом теперь должен произойти перелом. Теперь он обязан увидеть: сам, без своих рабов-блюдолизов, скованных с ним цепями неволи и проклятия, — он ничто. Вместе с ними, с этими мерзкими орудиями его самоволия, исчезла и его сила. «Стоит себе, голову повесил, сирый! Куда же подевалась медвежья натура? Словно котёнок, такой забавный!..» И поэт не может сдержаться — смеётся над этой переменой. Царь откликается воплем на этот смех — и на этом поэма заканчивается.
Но каков же финал «тёмного царства»? Что случилось с царём-медведем?
О конце «тёмного царства» уже не может быть сомнений, если поэт в последнем эпизоде «Сна» раскрыл его главную загадку — всевластие царя. Откуда берётся это всевластие? Неужели оно проистекает из реальной силы самодержца? Совсем нет. Его сила — в тех, кто видит в нём свою силу, в его рабах и орудиях! Без них он бессилен; без него они бессильны. Значит, где же их общая сила? Именно в тех оковах, которые скрепляют их друг с другом! Они сильны тем, что они невольники и нелюди. Но как только в их сердцах защемит человеческое чувство, пробудится желание свободы — тогда их страшная сила развеется, тогда наступит конец «тёмного царства», не станет «ни власти, ни кары» — начнётся новое царство, царство братской любви между людьми.
МАРИЯ МАРКОВИЧ (МАРКО ВОВЧОК)
Посмертное упоминание
Сломилась великая сила. Закатилась яркая звезда нашей литературы. Умерла Мария Маркович, во втором браке Лобач. Некоторые удивились этой вести. Как — «Марко Вовчок» ещё была жива? Мы давно привыкли считать её чем-то вроде кометы, которая с блеском появилась на духовном небосклоне, чтобы вскоре отвернуться от нас и лишь иногда, будто из-за туч, из-за тумана, бросать на нас лучик своего света. А теперь пришла весть, что она, живая женщина, много лет была женой украинского помещика Жученко, жила до сих пор, и только в последние мгновения — 10 (28) июля1 её скосила неумолимая смерть.
Нужно ли напоминать детали её биографии?
Они не везде ясны и полны, чтобы мы могли хорошо понять её жизнь и литературное становление. Урождённая Вилинская, она происходила из украинской или, возможно, польско-украинской семьи, о которой нам ничего не известно. Вероятно, знание украинского языка она унесла из родного дома*. Училась в пансионе в Москве2, потом жила у каких-то родственников в Орле, где с ней познакомился сосланный туда участник украинского братства Кирилла и Мефодия Панас Маркович, за которого она и вышла замуж. В 1857 году она посылает П. Кулишу два своих произведения для публикации в его «Записках о Южной Руси»; прочитав их, Кулиш пришёл в восторг и просил её не оставлять пера и украинского языка. В 1858 году выходит, под редакцией Кулиша, первый том её «Украинских народных рассказов»3, который сразу же получил огромную популярность — один из ведущих мастеров русской литературы, И. Тургенев, перевёл их на русский язык и издал со своим предисловием4. Известный русский критик Добролюбов посвятил этим рассказам большую статью5, и имя «Марко Вовчок» — таков был псевдоним нашей писательницы — прогремело по всей России.
Шевченко, ещё находясь в ссылке в киргизских степях, познакомился с её произведениями и также был восхищён, особенно поэтичностью её языка. «Она одна знает украинский язык, — писал он в одном письме, — знает так, как никто из нас не знает». Подобно отзывался и Кулиш: «Марко Вовчок впитала весь сок и аромат из цветов украинского языка». Но Шевченко чувствовал и высокое общественное значение её рассказов и в стихотворении «Марку Вовчку» 1859 года писал ей:
Господь послал
Тебя нам — кроткого пророка,
Обличителя жестоких,
Людей ненасытных.
Он ждал от неё возрождения и своей музы, был готов свою свободную думу назвать её думой. Социально-политический аспект её рассказов, её глубокая и чистая, как слеза, любовь ко всем обиженным и угнетённым, особенно к женщинам, покорили и Тургенева.
В 1859 году, когда Шевченко прибыл в Петербург, Мария Маркович уже была одной из звёзд петербургских салонов, оставив мужа, к которому больше не возвращалась. Пожив некоторое время в Петербурге, она уехала за границу6, несколько лет жила в Париже, откуда написала два письма на украинском языке в один из галицких журналов7, а также прекрасный исторический рассказ «Маруся», сначала изданный по-французски, а затем по-русски*. В середине 60-х годов она надолго поселилась в Петербурге8. Здесь она активно занялась литературой на русском языке.
Она публиковала в «Отечественных записках» свой роман «Живая душа» в 1868 году, «Записки причетника» — в 1869, «Тёплое гнездо» — 1873, «В глуши» — 1875, а также написала целый ряд коротких рассказов из крепостного быта, весьма схожих по духу, направленности и стилю с теми, что вошли в украинские «Нар. оповідання». В одном из них она рисует интересный образ девушки Катерины — украинки, привезённой в Московию, где у неё постепенно разрушается дорогой образ Украины с её обычаями и языком, что доводит её до тяжёлой болезни, после которой она становится знахаркой. Её романы в целом слабые и скучные, за исключением первой части «Записок причетника», где живо, хоть и без особого художественного мастерства, изображён быт духовенства в местности, где великорусский элемент перемешан с украинским, где поют украинские песни, используют украинские пословицы, где поповна зовётся Настей, а симпатичный дьячок Софроний — живой тип украинца. Позже она занялась переводами с французского на русский язык и перевела, в частности, большинство фантастических романов Жюля Верна, сказки Андерсена и другие произведения.
В довольно зрелом возрасте она вторично вышла замуж за помещика Лобача.