«Не зарежет (разбойник) лукавого сына, не разобьёт живое сердце за свою Украину». Здесь прежде всего Шевченко защищает гайдамаччину не историческую, а ту, которую он изобразил в своей поэме, а его доказательство того, что Гонта убил собственных сыновей, исторически неубедительно, поскольку никаких своих детей Гонта на самом деле не зарезал, а убийство сыновей только за то, что они, не по своей вине, были католиками, нельзя назвать патриотическим поступком. Такие действия рождаются лишь из фанатического ослепления. И не нужно быть героем, чтобы «разбить живое сердце». Во времена великого фанатического ослепления мы видим множество подобных случаев, от которых содрогаются сердца потомков, и которые, тем не менее, никто не считает героическими поступками. Геройством можно назвать только то деяние, в котором муки и страдания личности приносят благо всему народу, всему человечеству.
«Гайдамаки» предстают перед нами, словно широкий пруд на изгибе степной реки. Вода, кажется, та же, что в него вплыла, и та же, что из него вытекает, — но по вкусу, по свежести чувствуешь, что она уже не та же: она изменилась, освежилась в невидимых подземных каналах. И вытекает она уже в ином направлении, чем вплыла, — вытекает быстрее, сильнее. Из «Гайдамаков» вышли две такие струи, породившие лучшие произведения Шевченко. Кажется, будто элементы, смешанные ещё в «Гайдамаках», постепенно распадаются, разделяются и очищаются. С одной стороны, украинский национализм, освободившись от староказацкой окраски, расширяется и углубляется в подлинный украинский патриотизм, в подлинную «гражданскую скорбь» о нынешней печальной судьбе Украины, в мощный гнев на её угнетателей. Но это уже не тот формальный патриотизм, который мы видели в первые годы творчества Шевченко. Этот новый патриотизм поэта зиждется уже не на воспоминаниях о «славном прошлом», о гетманских булавах, жупанах и войнах. Он опирается сознательно и твёрдо на любви ко всем людям, на стремлении к общечеловеческому братству, на сочувствии ко всем угнетённым и обиженным, среди которых первая и ближняя его сердцу — родная Украина. Этот высокий патриотизм воплотился огненным словом в поэмах «Сон» (1844) и «Кавказ» (1845), анализу которых я и посвящаю эту статью. А вторая струя, которая вышла из этого общего источника и текла параллельно с первой, а также в русле общего в Европе поворота к реализму, — это стремление показать в правдивых картинах жизнь украинского народа и его страдания. Эта струя породила такие прекрасные жемчужины нашей литературы, как «Катерина», «Наймичка», «Ведьма», «Марина», «Петрусь» и «Княжна». Но и в той, и в другой струе течение общее и дно общее: протест против мерзости современного порядка, основанный на сильном и незаслеплённом чувстве гуманности.
Статье, посвящённой разбору «Сна» и «Кавказа», я дал заголовок «Тёмное царство». Этот заголовок вытекает из самой сути дела. И действительно, в этих двух поэмах поэт изобразил картину великого царства — российского, того царства тьмы, что давит Украину, что абсолютизмом и произволом царя и чиновников подавляет и сковывает не только дела, но даже мысли и стремления каждой свободной личности. Читателям, знакомым с русской литературой, будет известна статья Добролюбова с таким же заголовком, посвящённая анализу бытовых драм Островского. Приняв такой же заголовок для своей статьи, я вовсе не собираюсь вступать в спор с лучшим трудом величайшего русского критика. Такая мысль, помимо неравенства сил, тем более далека от меня, что и предмет обеих статей принципиально различен. Если Добролюбов под названием тёмного царства описал на основе бытовых драм Островского большую неправду и мерзость не всего общественного строя, а главным образом семейной жизни одного сословия великорусского народа — купечества, — я хочу на основе поэм Шевченко изобразить мерзость и ложь, лежащие преимущественно в политическом устройстве российского государства, разумеется, не без экскурсов и на общественное поле.
Но составляют ли эти две поэмы такую целостность, чтобы их можно было рассматривать вместе, не смешивая разнородного? Ведь написаны они не одновременно — нет ли между ними различий в настроениях и взглядах поэта? Разумеется, различия видны, но, по моему мнению, они довольно поверхностны и не затрагивают самого основного взгляда поэта на изображённое им «тёмное царство». Вот чем, на мой взгляд, отличается «Сон» от «Кавказа». В «Сне» Шевченко ещё больше стоит на украинской национальной почве (поэма написана раньше). Украина вспоминается ему везде и всегда; её болью болит вся его душа; тех, кто мучает и мучил её, он проклинает с пылающим страданием сердца. «Сон» — это великое обвинение «тёмного царства» за все нынешние и прошлые обиды Украины, обвинение, высказанное преимущественно, хотя и не исключительно, с партикуляристской — украинской — позиции. Тогда как «Кавказ» уже построен на более широкой, можно сказать, общечеловеческой основе. Всякая борьба за свободу, всякое противостояние «тёмному царству» находит сторонника в нашем поэте; «Кавказ» — это огненная инвектива против «тёмного царства» с общечеловеческой точки зрения, это, пожалуй, лучшее свидетельство могучего, всеобъемлющего гуманистического чувства нашего поэта. Каждый поймёт отсюда, что указанное различие между обеими поэмами не только не мешает рассматривать их как целое, но наоборот — побуждает к этому. Ведь именно благодаря разному освещению одной и той же темы обе поэмы дополняют друг друга.
Ещё менее значимо различие, существующее между этими поэмами в художественной обработке. С этой точки зрения «Сон» — одно из слабейших произведений Шевченко. Сама основа поэмы — поэт во сне перелетает через Россию, особенно Петербург, и описывает картину за картиной по мере их появления перед ним, — страдает от недостатка внутренней логической связи, как и вообще всякое описание путешествия, где картины чередуются и сменяются случайно, мало или вовсе не связываясь между собой. Безусловно, у Шевченко, как и в аналогичной поэме Генриха Гейне, где описывается реальное путешествие поэта из Парижа в Гамбург, под этим случайным чередованием картин скрыт глубокий идейный замысел, и это вполне нивелирует недостаток композиции. Зато «Кавказ», представляющий собой как бы один огромный взрыв чувства, и в плане формы является одним из лучших произведений Шевченко. Но, как уже сказано, разница в исполнении здесь не столь важна. Обе поэмы следует считать преимущественно лирическими и оценивать их значимость не по степени реалистичности содержания, а по силе вложенного в них высокогуманного чувства. Это могучее чувство поэта, словно молния, озаряет густую, вековую тьму «тёмного царства», пишет огненным перстом тайные слова над пирующими тиранами, а задача критики — обобщить и ясно показать этот образ, прочитать и истолковать эти слова.
2
От молдаванина до финна
На всех языках всё молчит!
Т. Шевченко.
Политикой в России заниматься не дозволено, если под словами «заниматься политикой» понимать свободное обсуждение действий и распоряжений правительства, свободную критику государственного устройства и общественной жизни. В абсолютной монархии, где воля царя — закон, и где сам закон основан не на каких-то понятных и ясных принципах, а на воле одной, всевластной личности, не существует ни основания, ни возможности критиковать законы, критику строения и хода государственной машины. Если верно сказанное Щедриным о русской свободе слова, что в России можно только «молоть чепуху», то вдвойне справедливо это в отношении критики политического устройства и действий власти, особенно единственной, всемогущей власти — царя. А где нет свободы слова, там не приходится говорить ни о политической поэзии, ни о свободном выражении чувств, рождающихся в сердце свободного и мыслящего человека под гнётом политического произвола. Вот почему до сих пор великорусская литература не имеет того, что называется политической поэзией, разве что два-три небольших, якобы исторических, произведения Рылеева; если только кто не захочет называть таковыми шумные, но по сути царефильские и панславистские поэтические воззвания славянофилов вроде Хомякова... Из всех этих русских, так сказать, политических стихов, помимо рылеевских, веет глухим петербурго-московским централизмом, который не признаёт никаких прав свободного человека, кроме права физической силы, и который не желает даже слышать о естественном праве каждого народа на свободное развитие, рассматривая братские славянские земли лишь как нынешние или будущие провинции России, обязанными как можно скорее отказаться от своей национальной индивидуальности и полностью раствориться в «русском море». Один Шевченко, сын одной из таких провинций — Украины, в своих поэмах «Сон» и «Кавказ» дал образцы политической поэзии в России и указал всем будущим поэтам политическую дорогу, по которой следует идти на этом поприще, и основание, с которого надо начинать.
Знал наш поэт, что, изливая на бумагу свои наболевшие чувства, свои политические взгляды и желания, он не только не вернёт этим Украине свободы —
Не жди надежной воли!
Её приспала<
Царь Николай —
но даже не сможет произнести своего слова публично, в печати, и что его поэмы в лучшем случае смогут дойти до народа лишь в рукописных копиях. Более того, он знал и то, что за само написание подобных поэм, за сам факт проявления таких «неблагонамеренных» чувств его ждёт та же участь, что и почти всех передовых поэтов и писателей России, как того вольнодумца, которого он описал такими горячими и страшными словами в своём «Сне»:
Вот злодей заклеймённый,
Цепи волочит,
Вот разбойник закатанный,
Зубами скрипит,
Собутыльника беднягу
Хочет зарезать.
А меж ними, ожесточёнными,
В цепи закованный
Царь, всемирный царь, воли царь,
Клеймом увенчанный.
В муке, в каторге — не просит,
Не плачет, не стонет…
Раз добром налитое сердце —
Никогда не остынет.
Поэт ясно видел, какая судьба его ждёт — и она действительно его не миновала, — но всё же не захотел молчать и «усыплять в себе» свои думы, не захотел покориться произволу, подчиниться «тёмному царству» и не только сам бросал в него свои громовые думы («Лети же, моя дума, моя лютая мука!»), но и других звал к борьбе с ним. «А где же твои думы, розовые цветы?» — обращается он к замученному вольнодумцу. «О, не скрывай, брат, — рассыпь их, разлей!»
Посмотрим же теперь, что заставило поэта обратиться к написанию этих политических поэм? Какой внутренний процесс — помимо внешних влияний — вызвал в нём этот горячий протест против «тёмного царства»?..