Он начал оглядываться — откуда идёт этот странный приказ? Кто осмелился помешать ему отомстить Киеву?
— Это я тебе говорю, Житяна! Я вот здесь, внизу. Ты кто? Ты откуда?
Руки чародея снова вздрогнули, ослабли и будто выпустили багряно-тёмные повивачи, что сорвались с его рук и умчались в небо. А он озирался вокруг себя, в ночной тьме хотел увидеть ту женщину, что лишала его силы в этот последний, безумный миг его колдовства, которое должно было наказать гнездо зла — Княжью Гору. Он разъярился и закричал к небу:
— Я заклинаю тебя, туча снежная, бурная отрада, разбей это место зла и неправды! Не убегай!.. Стой! — неистово захрипел чародей.
— Я не позволю тебе это сделать... Не иди! Рассеяйся! — закричала в ответ Житяна с отчаянием, вцепившись взглядом в облако.— Здесь люди! Здесь мудрость!.. Жизни не губи!.. Облачко, остановись! Рассеяйся в поле! Развейся над лесами!..
Чародей бессильно опустил руки. Снова исчезли багряные повивачи, что исходили из его рук. А облако словно освободилось от плена, подскочило, качнулось — и понеслось к плавням.
— Откуда ты взялась? — сердито крикнул чародей.
— А откуда ты здесь явился? Кто ты? Почему твоя мать не научила тебя добру?
— Я — Могута!
— Могута! Искорастенский чародей?
— А так! Откуда знаешь?
— Знаю тебя. И мать твою Веселину знаю,— Житяна всплеснула в ладони,
— Мою мать называли Велина.
— То у вас она так стала называться. А когда жила в Киеве, была Веселина. Все её знают.
Могута молчал. Стоял будто обессиленный и опустошённый. Эта женщина, которую он лишь слышал снизу, вырвала у него душу вместе со злобой и жаждой мести,
Но не было у него злобы против неё. Где-то в глубине души он понимал её правду. И будто испугался от мысли, что она может узнать, с какой целью он пришёл на эту кручу над обрывом.
— Стой, не уходи! Я спущусь к тебе,— сказал Могута.
Застегнул полы кожуха, натянул какую-то войлочную шапку на голову и клубком скатился по снегу с кручі. Подошёл к Житяне.
— Я тебя тоже знаю, Житяна. Когда-то ты просила княгиню за нашего князя Малка.
— Ага, ходила. А тебя кто сюда звал?
Могута виновато отряхивался, топтался на месте. И был теперь похож на вороватого мужа, которого поймали с поличным.
— Беда позвала, Житяна. Разве не знаешь?
— С кем? С княгиней?
— Да нет! С ней ничего. Малуша умирает…
— Как? От чего?
— А от того... вот. Святослава женили на другой... А у них была любовь...
Житяна всплеснула в ладони. Умирает Малушка!..
— Так ныне княгиня хочет выдать её за Ставра. А Чуриня и сам женихается что есть силы... Сказал: силой возьмёт — и край. А за Малушей — сама ведаешь — вся земля наша древлянская как приданое достанется какому-нибудь жадному боярчонку... Да ещё, будто Свенельдич примчался сюда ради Малуши...
— Ох!.. Неразумно поступила княгиня...
— Го! Худо поступила! Ведьма Гордина аж шипит от радости, что, мол, Малуша дала слово Чурине! Вот и собирает она в Киев всех волхвов и чародеев, чтобы хоть на миг они причаровали сердце Малуши к Чурине. И всё своё ведьмовское племя созвала на Лысую гору этой ночью. Вот я и пришёл сюда... Хотел сокрушить тучей Княжью Гору. А ты... Эх!..
— Хотел убить Малушу?
— Да нет — я Малушу забрал. Вон она возле Волосова капища. Отведу в Искоростень. Надо её спрятать от всех женихов.
— Ох-хо, неразумны твои замыслы. Разве ж от чар спрячешься? Знаешь ведь, что никогда!..
— Что делать, Житяна? — устало прохрипел Могута. Посмотрел на неё и будто не узнал. Не была она в этот миг ни старой, ни искривлённой, какой помнил. Морщины на её лице разгладились, глаза молодо блестели, и даже руки не были такими иссохшими и искривлёнными. Должно быть, Житяна имеет не одну жизнь — наверно, знает какие-то чудесные силы, что наполняют её тело и душу. Теми силами она и оборвала его могучую связь с Небом, когда он желал отомстить княгине за Малушу и за древлянскую землю.
— Пойдём-ка в мою избу. Вон, на конце улицы, виднеется крыша. И Малушу приведи. Найдём для неё спасение. Сердце молодого князя будет с ней! — Житяна загадочно улыбнулась: разве это уж такая большая беда — привлечь к девушке сердце любимого и отвергнуть Чуриню да всех тех боярчат? Ради блага людей и земли она это сделает охотно. Никто из богов не откажет ей в этом!
Она уверенно выпрямилась, властно тряхнула головой, и Могута сразу поверил ей. Бегом бросился по сыпучему снегу к Волосову капищу. Там стояли сани с тройкой смирных коней, под кожухами дремали его содруги-древляне. Они ждали от Могуты знака, чтобы умчать свою княжну в лесные дебри древлянской земли.
— Эй! Там! Идите сюда! — ещё издали крикнул к ним Могута.
А Житяна шагала к своей хатине. Глаза её сияли, сердце радовалось. Перекрестилась на икону, что висела в красном углу, зажгла сосновую лучину, поставила в светец; накрыла чистой скатертью стол. В мисочку налила воды, а рядом положила буханку хлеба. Так делали знающие знахарки-ведуньи, так делали ещё её бабка и мать. И хоть Житяна ещё никогда не бралась за то умение, но сегодня она воспылала желанием помочь влюблённым сердцам. Делала это не ради корысти, не для блага одного человека, а ради великого будущего земли и стран. Малуша — древлянская княжна, за ней великая древлянская страна, мир и покой её людей. Святослав — князь Страны Руси, от него зависит судьба полян-русов.
Княгине Ольге хватило мудрости умиротворить древлянскую землю, силой подчинить Киеву. Но не хватило разума закрепить этот мир навсегда. Сегодня Чуриня и Гордина будут стремиться отобрать гордых древлян у Киева, завтра — кто-то другой, может, Свенельдич... И снова проснётся давняя вражда между соседями.
Советовали же княгине, умоляли: отдай Малушу в жёны Святославу! Не послушала — погордилась. Подалась в Царьград. А теперь что? И Святослав, молвят, страдает, и Малуша гибнет. И древлянские чародеи накликают на Киев беду, и гордины да чурини плетут вокруг Киева свои коварные, чёрные сети.
Так что и придётся старой Житяне всё улаживать самой. Она помолится Богу, попросит у него прощения за грех, если он есть за ней, и попросит животворящей силы и у Бога Творца, и у Сына Его, и у Матушки-Земли, чтобы сделать так, дабы всем было хорошо: пусть сердце молодого князя вернётся к Малуше. Святослав должен взять любимую девушку в жёны. Он это может сделать, ибо не христианин, и потому по закону, покону и обычаю предков может иметь жён, сколько захочет. Помогите же, силы Неба и Земли, соединить сердца! Закрепить ими мир и согласие на земле. И отогнать от Киева злые замыслы, месть, проклятия, чародейства...
Житяна зажгла в печи ещё одну сосновую лучину, очертила ею огненный круг вокруг стола. Вынула из полотенца, что висело над окошком, большую иглу и положила её на стол рядом с мисочкой и хлебом. Потом из сундука достала мешочек с травами, начала выбирать сухое зелье, корешки, цвет. Всё то напихала в горшок, залила водой и сунула в печь. В избушке скоро запахло всеми снадобьями весны и лета.
Отвар уже был готов, когда на пороге застучал постолами Могута со своими древлянами. Под руки они держали едва живую Малушу.
— Дитя моё! — всплеснула в ладони Житяна. Она не ожидала увидеть такую слабость. О злая доля, зачем мучаешь чистые души детей человеческих?! — Посадите её сюда... К столу... А сами выйдите.
Житяна подняла руки кверху. Глаза её видели небо сквозь потолок и крышу, сквозь тучи и звёзды. То небо было изменчивым, голубовато-розовым, играло живым искристым сиянием животворящей силы.
Могута стоял у сенных дверей, чувствовал себя виноватым перед доброй женщиной и перед всем миром. Ведь принёс в Киев в своей душе зло, а не добро. Разве ж не знал, что лишь добро может помочь в любой беде! Простите его люди, если сможете. Прости, моя добрая мама Велина. Слишком много боли он принял в своё сердце, аж ослепло оно от того. Теперь никогда не впустит в свою душу жажду мести...
А Житяна тем временем отломила кусок хлеба и бросила его в мисочку с водой. Губы её шевелились в великой и искренней молитве. Глаза были прикрыты веками...
— Возьми, дочь, выпей эту воду и съешь этот хлеб. До крошки!..
Житяна подошла к печи. Поклонилась к восходу солнца. Она снова стала молодой. Щёки её зарумянились.
— Кто-то приехал ко двору! — крикнул снаружи Могута.
— Никого сюда не пускайте!
— Это же... Святослав!..
* * *
В день на Купайла к Почайне собирался весь ремесленный люд киевского Подола, а особенно парни и девушки. Старшие женщины с осторожностью наставляли сыновей и дочерей: чтобы не были такими доверчивыми, да держались вместе, да ближе к огню. Потому что на Купайла собирается вся та нечисть бешеная, что пытается повредить человеку. Что уж людям, если и скотину людскую она губит! Больше всего достаётся коровам: выдоят, проклятые ведьмы, всё молоко. Ничего для семьи не остаётся; хозяйка тянет-тянет за тугие дойки, а молоко едва капает с кровицей или синее, будто водой разбавленное. Потому что ведьмы уже сцедили его.
Эти нечистые женщины и к парням льстятся, и девушек заманивают в камыши или в лозняки. И там, обезумев от успеха, заставляют тех несчастных перенимать их обычаи. Для этого надо пролезть через утробу дохлой коровы или коня, или съесть лягушачье мясо, или дохлую змею под жуткий хохот и стон зловещих ведьм.
А ещё наставляли матери и бабушки, чтобы девушки не ходили в чащи за цветом папоротника.
И-и-и... Что творится на тех полянах, где в эту ночь купальскую зацветает папоротник! Тот цвет недолговечен — лишь до рассвета. Но кто сорвёт его — тот достигнет тайн мудрости и умения.
Но что там творится! Ещё с вечера ведьмы спивают с неба месяц, чтобы темно было ночью, а потом стаями прилетают на мётлах и разбегаются по кустам. Затаиваются, словно растворяются в темноте, ждут, когда вспыхнет синим или желтоватым огоньком редкий цвет папоротника. И тут же стремглав кидаются к кустам. Срывают тот цвет, разрезают свои ладони и прячут его под кожу. Чтобы всё знать и уметь!.. И лишь попадись на глаза тем обезумевшим ведьмам,— сразу наведут порчу, отберут память. Берегитесь, девушки! И вы, парни-молодцы!.. Смотрите во все глаза, чтобы какая ведьма не прикинулась красавицей и не завлекла вас в высокие травы. К огню ближе будьте, потому что огонь очищает всё от нечистой силы и защищает человека. А будете возвращаться домой, спрячьте углину от купальского костра за пазуху или в кошель, чтобы то огниво защитило вашу душу.