Впрочем, Царьград неожиданно оказался перед прочным заслоном, который создали государства Европы, теснее соединившись между собой. Ромейский император теперь должен был считаться и с Кведлинбургом, и с Киевом.
Но новый отец-миссионер так развернулся, что и остановить его было невозможно. Уже готовился устроить здесь свою епархию. Что тогда будут делать многочисленные русские и болгарские священники? Что он, Григорий, будет здесь делать?
Княгиня Ольга тоже грешила перед церковью, если не перед Богом. Крещёная ведь в лоне греческой веры, а пригласила латинина от римского папы. Конечно, он, отец Григорий, понимал, что это был её выигрыш перед Царьградом, но люди этого не понимали и осуждали княгиню. Кто из киян знал или переживал о том, что Болгарское государство было уничтожено ромеями тихо и мирно и вот-вот должно было пасть к ногам Восточно-Римской империи? Ольга искала для Руси иной выход.
Но получилось так, что Адальберт был безрассудно нетерпелив и нетерпим. И этим оттолкнул от неё и древних киевских христиан, и язычников, и варягов. И его, старого её пресвитера Григория... Думал, что же делать.
Позвал к себе Чуриню. Этот боярчук люто возненавидел Ольгу за Малушу. Княгиня отказала ему в сватовстве. А не будь того отказа, ещё весной сыграли бы свадьбу, и досталась бы Чурине в приданое за Малушей вся земля древлянская! Го! Кем бы он был теперь?
Теперь боярчук грыз ногти, выл волком от княгининой обиды. А Малуша качала в колыбели Святославова сына. Назвали его Владимиром. По обычаю она жена молодому князю. Скитается по людям. А Святослав и знает ли, как растёт его дитя... Всё сидит с варягами.
Тогда отец Григорий сказал Чурине:
— Великую неправду сотворила княгиня над киянами, сын мой. Должны мы обороняться от того обнаглевшего Адальберта.
Чуриня метнул на пресвитера взгляд своих красивых карих глаз.
— Как обороняться от него?
— Латинин хочет погубить души киян. Хочет забрать храм, что над речкой Киянкой.
— Тот, что дядька Гомін ставил? Зачем?
— Хочет свою церковь латинскую там открыть. Говорят, княгиня позволила...
— Не бывать тому! — вспыхнул Чуриня.— Я сделаю заклич на всю землю киевскую! Подниму весь народ!.. Не отдадим своего храма!.. — Чуриня грозно встряхнул своими диковинными чёрными кудрями.
Отец Григорий не ошибся. В жилах этого боярчука текла горячая кровь его матери — боярыни Гордины.
Пресвитер склонил голову в молчаливом согласии. Да, против Адальберта надо поднимать людей...
— Как думаешь, — осторожно спросил у Чурини, — Святослав и его содруги-варяги к кому пристанут?
Чуриня на миг задумался. По его страдальческому лицу разлилось мгновенное отчаяние. Даже побледнели скулы и уголки твёрдых уст.
— Они пристанут к... они будут против латинина. И... против княгини.
— Зачем же против неё? — перепугался пресвитер. Ведь если княгиню-христианку низвергнут с киевского стола, где тогда будет он, Григорий, и вся его братия?
Но это для Чурини уже не имело значения. Его голову захватила горячечная мысль: скорее, скорее бежать к киянам и делать заклич!.. И поднимать смуту против латинина! За что он хочет присвоить их старые храмы? За что издевается над верой предков? За что забрали терем у славного воеводы Щербила? О воевода, Чуриня и кияне спасут тебя! На волю его!.. На волю!..
Чуриня уже бежал по улице и кричал:
— Гнать латинина из Киева!.. Погубил наш град!.. Оскверняет наши храмы!..
Кто-то выглянул из-за ворот, кто-то шарахнулся от него, кто-то встал на перепутье — и все услышали тот заклич Чурини. Леле! Уже и храмы отбирают их... Дожились... И всё это княгиня накликала беду!.. Тот латинин и девиц да юношей хватал на Купальский праздник, его слуги раздевали пленников в кустах и пускали голыми на посрамление!.. Теперь отбирает храм... Разве они строили его для чужого Бога? То храм их богов. Там упокоились души их предков — и Гомона-здателя, и Степка Книжника... Не дадим осквернить наши святыни!.. Не дадим!..
Пока Чуриня сбегал по Боричеву спуску и сворачивал на Боричев Торг, пресвитера Григория позвала княгиня Ольга.
В светлице, наполненной разноцветными лучами солнца, щедро льющимися сквозь цветные стёкла окон, сидели какие-то мужи. Бородатые, одетые в нарядные позолоченные кунтуши, в высокие боярские шапки. Ромеи не ромеи, но люди знатные. Похоже, болгары. Какая-то просьба...
Княгиня радостно метнула усталый взгляд к пресвитеру:
— Просьба от боярина Шишмана... и от Сурсубула.
— Да, от Мокра Шишмана, — подтвердил один из них.
— Говорят, царь Пётр и его двор когда-то ради кесарей отказались иметь своё войско. Вот их и рвут мадьяры. И на Ромею тогда свободно идут. А кесарь теперь грозит: не остановите мадьяров, приду в вашу землю, побью мадьяров и вас завоюю. Бояре просят у нас ратной помощи.
— Против Царьграда? — удивился Григорий.
— Выходит, что так, — вздохнула Ольга.— Думаю, мы не можем дать войска болгарам. Это поднимет Ромею и против нас...
— Княгиня! — пылко заговорил старший посол.— Но ведь болгарская земля — твоя отчина. Твой сын Святослав может по закону принять царский венец Петра. Пусть придёт ныне и возьмёт свою отчину. А мы дадим ему подмогу.
Ольга напряжённо улыбнулась. Вот, вспомнили, где её отчина, добросердные бояре! А когда её, беззащитную сироту, увозили из той отчизны от больной матери, когда всесильный Сурсубул боялся даже тени потомков Симеонова сына Михаила, притеснял их, где были тогда эти льстивые бояре? Как лакеи, ползали перед всесильным царедворцем, у которого было больше жажды власти, чем разума, чтобы ею мудро воспользоваться!.. И вот — расплата. Какая сладкая ей эта минута возмездия наступает для Сурсубула, для этого тирана и убийцы! Теперь, когда он висит над пропастью власти, теперь великий грешник, может, вспомнит потомков Симеона, которых он избивал и ссылал прочь? А ныне просит у них помощи... Как нищий... А впрочем, это просьба и боярина Шишмана. Почему же он просит для Сурсубула подмоги?
— А почему Шишман просит за Сурсубула? — спросила Ольга.— Они что, содруги?
— О, нет! Напротив. Но Шишман хочет спасти Болгарию. И Сурсубул хочет, чтобы Болгария не пала и не подавила его.
— Шишман и Сурсубул боятся, и мы тоже, что Ромея теперь подомнёт под себя нашу страну и сделает из неё свою провинцию. А Шишман объединяет силы, которые хотят защитить Болгарское государство. Возродить славу великого Симеона! Дай нам своего сына!
— У вас достаточно на то своих сил и своих сыновей.
— Святослав — потомок древнего болгарского княжеского рода, как и ты.
— Святослав — киевский князь. Владыка Руси. Дай Бог ему сил и мудрости стать добрым властителем здесь. Разве я не так говорю, пресвитер?
— Так, так, Ольга. Мудро речёшь... — поспешил согласиться Григорий. Хотя... Будь его воля... Впрочем, Ольга, наверное, правильно сказала: не стоит обращать против Руси ромейскую силу... Не стоит...
— Позволь нам самим встретиться с молодым князем, — вызывающе крикнул старший боярин.
— Зачем, бояре? Святослав — ещё молодой правитель. Его легко привлечь славой. Думаю, вам лучше поспешить назад и готовиться самим к борьбе...
— Что же сказать Шишману?
— Пусть готовит своих сыновей к той работе. Есть ли у него сыновья?
— Целых четверо.
— Не оскудела земля болгарская! Зачем просить других?
— Потому что Святослав...
— Святослав несёт на своих плечах Русь... Как думаешь, отец?
Григорий утвердительно кивнул:
— Конечно... ещё не зрелый юноша...
— Княгиня! — склонилась к Ольге служанка.— Стража передаёт, что с Подола сюда идёт мятежный люд. Идут приступом на Княжью гору, — встревоженно прошептала она ей на ухо.
— Кто ведёт? Чего хотят?
— Не ведаю. Никто не знает того... — служанка встревоженно побежала во двор.
— Когда бы это не Чуриня, — догадался Григорий. Пробормотал себе под нос: — Кому ж ещё?
— В Киеве простой люд непостоянен, склонен к мятежам... Нужна постоянная большая дружина и твёрдая рука князя, бояре, — сказала послам Ольга.— Вот и сейчас кияне идут приступом на нас...
Бояре переглянулись. Нет, княгиня не шутила, хоть говорила спокойно и тихо. Мятежи простого люда всегда имеют непредсказанный конец. Надо скорее отсюда убираться!..
А тем временем разбушевавшаяся толпа киян уже ломала колья высокой ограды, что отделяла палаты княгини от обрыва над Подолом. Восставший люд ремесленный шёл к княгине, чтобы защитить от её гостя свои храмы и своих богов.
— Прочь чужака-латинина! Хватает своих чародеев и волхвов... и попов-святителей!.. Гоните коварного германца!..
Толпа направилась к терему Щербила, где теперь жил Адальберт с челядью и охраной.
Но там его встретили стрелами и мечами сторожа Адальберта. Подоляне повернули назад. Однако отец Адальберт приказал немедленно паковать свои вещи — они покинут эту ненадёжную страну, где так невежливо обращаются с приглашёнными гостями. Как только стемнеет и народ успокоится, можно будет безопаснее выскочить за валы Киева...
И правда, возбуждение людей вскоре улеглось. Все пошли к Гомонову храму, окружили его кольцом, разложили костры. Теперь никто не захватит святилища киевского люда. Ведь оно строилось не для чужаков, что прибыли сюда, чтобы глумиться над их верой, надеждой и любовью.
И вдруг кто-то громко спросил:
— А где же наш Чуриня? А где Щербило?
— Щербило у варягов сидит. Чуриня пошёл его звать. Пойдём и мы!
— Закличьте Щербила!..
Не успели дойти до варягов, как увидели и самого воеводу. В грязной рубахе, забрызганных ногавицах, босой, совершенно поседевший воевода Щербило яростно зыркал вокруг впалыми глазами и запыхавшись спешил к своему двору.
Схватил обеими руками калитку, рванул в одну сторону, повернул в другую — калитка с воротами покосилась.
— А теперь поддай! — громко крикнул к мужам, что наблюдали на расстоянии, как человек выгонял из себя ярость. Десяток силачей навалились плечами на ворота, они треснули и покосились. Щербило выхватил у кого-то кол и кинулся к дверям терема.
— А ну выходи, нечистая сила, из моего дома! Прочь! — кто-то мощным толчком выкинул из дверей Адальберта, так что свистнули длинные чёрные полы его сутаны, словно крылья гигантской тёмной птицы. За ним высыпали его охранники, бросились бежать вниз, к Днепру.
Разъярённый воевода кинулся было за беглецами, но общий хохот мужей, внезапно разразившийся у него за спиной, остановил его. Разве не смешно! Словно чёрный ворон, вылетел из чужого дома пришлый епископ, которого кияне так возненавидели и так опасались.