По левую руку стоял Глеб со своими самыми сметливыми учениками. Стояли воеводы, стольники, толмачи, горничные. Наконец послы выпрямились и уставились взглядами в неподвижное лицо архонтессы. Чего же она молчит? Что скажет им?
Ольга вцепилась пальцами в подлокотники кресла:
— Передайте моему крёстному батюшке, а вашему кесарю: так же простоишь у меня в Почайне, как я в Суду стояла... — слова были вроде бы негромкие, тихие, но послам показалось, будто над их головами грянула громовица. Да и видели они, как засияли лица киевских гордецов, как блеснули их глаза.
Святослав переступал с ноги на ногу, победно глянул на своего дядьку Асмуда, что стоял рядом и сокрушённо качал головой. Круто, круто повернула княгиня. Но — и по справедливости. Отплатила вознесённому кесарю за обиду, хоть тогда и сделала вид, что никакой обиды не было, или просто она, та обида, не пристаёт, не липнет к ней.
Послы втянули головы в плечи, сбились в кучу. Неслыханное дерзновение!.. Варвары ещё нигде так не обходились с ромеями, повсюду были угодливыми и униженно льстивыми. А тут! Только что осыпанная щедротами кесаря и его жены, окрещённая самим патриархом, наделённая высокой честью архонтессы, она осмеливается так обращаться с ними!.. С ними, перед которыми все окрестные народы и их владыки падают ниц! И кто — ни полководец, ни властитель знатного государства, а женщина, которая даже... не умеет держать и меча в руках, а говорит так, будто завтра уже готова повести свои легионы против кесаря. Думает ли она о будущем своего государства? В самом деле, женскому уму недоступно думать наперёд...
Послы потоптались и начали выходить из светлицы, натыкаясь друг на друга... Все, кто стоял тут, вдруг заволновались, заговорили, закричали, замахали руками. Они не припоминают такой решимости от киевских владык! Но стоило ли вот так резко... Чего будет больше от того — пользы или беды? Беды или пользы?
Княгиня уже не слушала тех разговоров. Сразу пошла в свою опочивальню. Едва за ней закрылись двери, как на пороге раздался голос постельничего:
— Княгиня просит к себе Асмуда и Ставра.
Через несколько шагов эти двое уже стояли перед ней.
— Асмуд, ты верный учитель моего Святослава. И ты, Ставро, получил добрую науку киевских учителей и цареградских логофетов. Мы вам и поручаем... — она взглянула на Глеба, тот согласно кивнул головой.— Поручаем ехать, и не мешкая, в столицу далёкой Германии, в град Кведлинбург, к королю Оттону.
— Слыхали о таком граде! — сказал Ставро.
— Ныне, говорят, польские князья вошли в союз с великим Оттоном. Стране Руси тоже был бы выгоден ряд с Оттоном. И ещё: надо попросить, чтобы Оттон дал Киеву епископа. Христианство растёт у нас, храмы воздвигаются. Священников не хватает. Не хотим брать их от Ромеи. Хотим иметь своего епископа, чтобы посвящал священников. И своим крестом связал Русь с западными землями.
— Против Ромеи? — рассмеялся Ставро, блеснув из-под лихих чёрных усов влажными белыми зубами.
Княгиня улыбнулась, ничего на это не ответила.
— Кого хотите, того и берите с собой. И коней возьмите из моих конюшен, и овса. И мечей побольше — дорога далёкая... — немного подумала и сказала Ставру: — Если не хочешь, чтобы киевская земля попала в полон к ромеям, как болгарская, приведите достойного епископа от Оттона. Это наше спасение.
Ставро аж рот раскрыл. Вот оно что! Высоко над землёй парит мысль княгини Ольги.
— Сделаем всё, княгиня, что велишь.
Асмуд топтался на месте своими старческими отяжелевшими ногами — не для него такие дальние странствия!.. Но не отказаться ему от такой чести. Ни княгиня, ни Глеб не заметили его неохоты. Зато Ставро так и подпрыгивал от радости. Его чёрные усики шевелились в улыбке, на смуглых скулах розовели пятна, русый чуб не слушался, сползал на высокое чело и прикрывал широкие тёмные брови над синими глазами. Бравый парень, этот Ставро, ученик Степки Книжника!..
В этот миг за спиной княгини что-то грохнуло, стукнуло и покатилось. Все одновременно оглянулись и увидели покрасневшую до ушей Малушу, уронившую из рук поднос с кубками. Видно, этот чародей Ставро усом своим навёл на девушку испуг! Он первым же и кинулся помогать Малуше собирать серебряные кубки. Теперь, когда Святослав взял жену из угорских князей, молодая ключница-княжна стала манить сердца лучших киевских женихов. Почему бы и нет? За её спиной слава древнего княжеского рода древлянской земли и вся та земля этого великого и непокорённого народа. Кто знает, может, Ставро — или какой-нибудь другой женишок — мечтает восстановить княжеский стол в той земле.
Княгине не понравились эти её собственные предположения. Но разве такая мысль не могла зародиться ещё у кого-то, кроме неё? Вот, к примеру, у этого быстрого на ум Ставра. Чего это он так приникает возле Малуши да помогает ей собирать звенящие серебряные кубки?
Ольга внимательным, настороженным взглядом окинула смущённую Малушу. Даже не подозревала, что держала в своих палатах такую опасность! А ну как тот Ставро накинет на девушку своим цепким глазом! А руки у него лихие, ум острый... Знает, куда целиться.
Чтобы скрыть своё внезапное смущение, громко сказала:
— Должны соединить, Ставро, Страну Руси со всем миром. Иди и готовься к отъезду. А ты, Асмуд, собери добрую дружину.
— Будет сделано, как велишь, княгиня! — вырвалось у Ставра, и он вылетел за дверь. За ним потопал старый варяг. Перемученному походами воину не до посольств. Пусть бы уж сын его, Рулав, пошёл. Болят его ноги, ломит поясницу от долгого сидения в седле. Но как сказать княгине, чтобы не разгневалась? И что выдумаешь, если он уже не нужен Святославу? Княжич возмужал, имеет жену. Ох, эта угорка! Ни словечка не понимает по-славянски. Дивина, да и только, ведь угры заняли в Подунавье древние славянские земли. Но не слились с ними, как болгары, а держатся особо. Потому такие гордые и непостижимые. Бедный Святослав! Может, лучше бы ему жениться на Малуше... Был бы счастлив с ней, мог бы хоть иногда поговорить. А с этой безмолвной угоркой — как с немой!..
А ведь Малуша пылает душой... Впрочем, молода ещё, годы перемелют и в её душе огонь любви. Глядишь, какой-нибудь соколик и утащит наследницу древлянской земли. Какой же? Неужто Ставро?.. Кажется, и княгиня думала сегодня об этом...
Вдруг Асмуд остановился. А что если княгине послать к Оттону Щербила? Избавится от него с честью на несколько лет: вроде и доверие ему окажет, и из города выпихнет. Го! Это он хорошо придумал. Вернулся к княгине.
— Княгиня, а не лучше ли вместо меня послать к германцам Щербила? Он муж разумный и... рад будет заслужить у тебя прощение.
Ольгина душа похолодела. С чего это заговорил об этом старый варяг? Не таится ли за его словами какой-то умысел?
— Щербила должны судить кияне.
— А что кияне? Они осудят, а может, и нет. А тебе пользы от того никакой. А так послужит Киеву и Стране Руси. И тебе будет спокойнее на душе. А? — прищурил к ней хитровато свои светлые, выгоревшие глаза.
— Делай, что велено.
Асмуд недовольно буркнул в седые усы и вышел. Боязливо княгиня в Киеве оставляет многих знатных варягов. Стала слишком осторожна... Но ехать в такую даль ему до крика не хотелось...
Кияне должны судить Щербила. Княгиня надеется, что вынесут смертный приговор. Напрасные надежды! Для киян он свой и родом, и верой. А княгине каждый день нужно доказывать своей работой, что она по правде правит в киевской земле и что лучшего правителя им не найти!.. Как и им, всем этим варягам, которые тоже должны отрабатывать верностью за свои земли и погосты.
— Не надо судить Щербила! — вдруг перед княгиней встал Святослав. — Отпусти его на волю, княгиня-мать. — Он говорил немного неуверенно, потому и покраснел. Видно, это была его первая просьба к матери-властительнице. От того, как она внемлет его словам, он и все вокруг узнают, признаёт ли Ольга государственное возмужание своего сына, или он уже вырвался из-под твёрдой опеки своей властной матушки. Видно, не в силах ему было уже терпеть её власть над собой — сколько стыда нахватался в Царьграде! Не только за себя, но и за неё. И потом — вот это поспешное его женитьё. Она у него даже не спросила, хочет ли он жениться на ком-то. Того брака он не желал. Еле уговорил Асмуд. И теперь ему уже не в силах было терпеть материнскую власть над собой, его плечи уже окрепли, руки загрубели от меча, а душа рвётся на волю, как орёл! Эх, сколько же той воли кругом и вольной земли! За целую жизнь не обойдёшь. Он пригорнет к Киеву столько, сколько сможет обойти за своё житьё. И докажет всем царям и царёнышам, что он выше их, изнеженных и ухоженных, что умеет добывать славу себе не чужим, а своим мечом, что сумеет развернуть свою страну от моря до моря... Ох, матушка-княгиня, отпусти-ка его скорее в свет... И он возьмёт с собой и того неудачливого Щербила.
— Но ведь он готовил измену! — княгиня строго взглянула в смущённое лицо Святослава.
— Он... лишь против крестителей бунтовал. Не хотел впускать их в град. Тех, что пришли из Царьграда.
— Крестителей? Кто это сказал?
— Он сам так сказал.
— Кому?!
— Мне! — Святослав покраснел, но дерзко расправил плечи. В его глазах дрожали слёзы гнева — то ли на себя за смущение, то ли на мать за строгость.
— Но ведь он... в порубе! — удивилась Ольга.
— Я... ходил к нему...
Вот так номер! И главное, ей никто об этом не сказал!.. Почему? Кто это задумал свести Щербила и Святослава? Кто роет пропасть между ней и сыном? И почему верная её челядь ни словечка ей... Уже считают её владычицей в прошлом? А так, выдала замуж сына, значит, созрел как муж. И власть пора передавать ему в руки... Хоть разумом он ещё юноша. Куда поведёт его незрелый пылкий ум? Кто будет им править?
Ольга никогда не могла склонить сына на свою сторону. Над ним всегда тяготели те варяги-дружинники и их прихоти. И теперь, видать, им невтерпёж добраться через молодого князя до кормила державы. Да и не только им. Вон за спиной Святослава маячит фигура Чурини, а собственно, его матери-боярыни Гордины и её сообщников среди боярства. Недаром люди говорят, что в безлунные ночи кружит она на метле над Киевом. Возмущает желания и грешные помыслы затаившихся бояр. Знает Ольга об этом! Кто ещё там стоит за спиной её горячего и искреннего сердцем Святослава?..
Тяжёлым, жгучим взглядом обвела людей в своей горнице.