Ведь управление — мудрое дело, которому нужно учиться всю жизнь. Лишь богатые и могут учиться той науке, а бедняк или простолюдин иную науку обязан знать, как, например, лучше горшки лепить, или хлеб сеять, или шкуру медвежью мять... Каждому человеку дан талант на свою науку.
— Но ведь Щербило свою науку хорошо знает — мечом орудовать!
— Махать мечом — это не землёй управлять. Мечом может и дурак крутить!
— Щербило не дурак! Вон как разбогател!
— Потому что хорошо знает свою науку. За то и щедрили. Да уберегут нас боги от его правления. В его же сердце только жестокость и жадность!
— Откуда знаешь?
— А брата его — Гомона — забыл?
— А что же князь Глеб? Видать, заперли его в тереме бояре! — вдруг догадался кто-то. А пойдём на Гору, посмотрим!..
— Глеб — наш заступник. Не дадим его в обиду! А где Свенельд и варяги? С кем они сегодня?
— Ищем, люди, Маламира. Пусть ведёт нас!..
— Гудело, крутилось-бушевало толпище на подольском торжище и двинулось на Гору. И скоро остановились: ворота Княжьей Горы, которые никогда не запирались и не охранялись, были наглухо забиты.
— Вот так диво! Видали? Что будем делать?
— Глеба не дадим в обиду. Он наших детей учит.
— Пали ворота. Вытаскивайте колья — видно, пора погулять.
А когда собрали хворост и начали раздувать под воротами огонь, вдруг они распахнулись, и оттуда вылетели прямо на толпу людей озверевшие конники, держа копья перед собой.
— О-о-о! — застонала людская толпа.— Вот уже чувствуем руку воеводы Щербила! Он, злодюга...
— Спасайтесь! — люди с криком разбегались по склонам. Остался стоять лишь бородач в белой рубахе и в ногавках, стоял босиком среди осенней грязи, опершись большими красноватыми руками на клюку. Когда на коне вылетел из-за ворот Щербило, старец вдруг поднял свою сучковатую палку и изо всей силы крикнул:
— Стой!
^ Щербило в горячке вздыбил коня. Остановился перед стариком.
— За что на своих руку поднял? Забыл, чей сын?
— Ты кто?
— Я тот, кто спасает тебя от позора и от кары Неба. Забыл свою свадьбу?
Щербило словно обухом по шее ударили — он аж согнулся от изумления. Вдруг в памяти вспыхнула его свадьба с Веселиной, и наезд Олеговых дружинников, и прорицание волхва Сивули. Так это тот самый вещун?
— Это ты, волхв?
— Вспомнил... А мои слова выкинул из памяти?
— О, нет.
— Вижу всё же, что забыл. Гордыня ослепила твою душу. Погибнешь, Щербило!
— Что мелешь? Убирайся, чародей!
И хлестнул старого по седой голове плетью. Волхв закрыл лицо ладонями. Стоял посреди лужи, обрызганный копытами горячего коня воеводы,
и словно онемел.
А Щербило слепо летел навстречу своей Судьбе. Лишь одна мысль жгла его: сейчас или никогда! Или никогда...
Ладьи княгини и её людей причалили к берегу ночью. Сторожевые лодки сопровождали её с обеих сторон. А лишь только княгиня и посольство ступили на берег, стражи из лодок выхватили мечи и повели всех на Княжью Гору.
Ольга ничего не знала, не могла ничего догадаться. Онемевшие её стольники, купцы, слуги вместе со Святославом оставались на берегу.
— Что тут случилось? Какая беда? — допытывался кто-то из челядников княгини у сопровождающих. Те молчали. И княгиня покорно ступала крутой тропой к своим палатам. Перебирала в памяти свои светлые и чёрные дни на этой бунтовной земле. Стоит лишь какому властителю оставить Киев надолго — так тут и заговоры, и смута. Сколько их она уже пережила! Ей казалось, что она умиротворила землю навсегда. Всех умилостивила, всех наградила. Даже Гордину — ведь её сын Чуриня был со Святославом. Высокая честь, которой она добивалась! Тогда же кто ныне поднял над Киевом меч?
Когда оказалась во дворе у своих палат, возле костров, первым, кого увидела, был Щербило. Не верила себе. Не может быть!
А он шёл ей навстречу улыбающийся, уверенный. Таким его не видела никогда. Смотрел ей в лицо, развёл руки, будто хотел поймать её в объятия... Что это?..
— Княгиня, мы тебя ждём.
— Вижу,— сухо сказала,
— Народ киевский желает тебе сказать свою волю.
— Чего хочешь, Щербило?
— Слабы твои руки, княгиня. Хочу стать рядом с тобой и... поддержать тебя! — закончил немного неуверенно.
— Поддержать меня или взять моё кормило?
— Да, забрать кормило... Хватит женщине править. Это дело мужа. Его рука крепче держит меч.
— Государством правят не мечом. Головой, Щербило!..— рассердилась Ольга.— И знаниями. А знаешь ли ты эту науку? Где бывал, в каких краях? Чему доброму научился?
— Не бывал... А ты будешь мне помогать. Разве ты этого не хотела?
Княгиня молчала. О, она когда-то и вправду того желала. Но ныне, когда её пленил этот её воспитанник, она этого не хочет. Она должна вырваться из его плена и пленить его.
— Почему же... говоришь об этом теперь? А раньше молчал.
Щербило не знал, что ответить, потому что и сам не знал. Почему гордость его не позволяла тогда взять часть власти от княгини. Он хотел сам насильно отнять это государственное кормило у неё, чтобы унизить её навсегда за ту муку, которую она причинила его вознесённой душе. Сейчас он уже не мог отступить от своей мечты — и не мог вот так решительно рубануть мечом.
— Я не знаю, княгиня... Я знаю одно, что ныне уже не отступлюсь.
— От чего не отступишься?
— От тебя, княгиня,— Щербило лукавил перед собой.— Будем вместе, если хочешь, править Страной Руси. Как ты когда-то хотела.
— Для этого ты выставил стражу и взял меня на мечи?
— Нет, это от боярской челяди тебя... охраняю...— О, проклятье! Под её пристальным, острым взглядом он не мог сделать последнего решительного шага, ради которого шёл на эту Гору всю жизнь.
— Хорошо. Пойдём в палаты. Надо всё обдумать.
— Пойдём,— он неожиданно нежно коснулся её локтя и пошёл за ней. На дворе пылали костры, вокруг которых настороженно стояли его воины. Где-то в темноте хрипели на коновязях кони... А там, под Горой, на подольских улочках, клокотала неизвестная ему жизнь. Показалось, что в том клокоте он слышит знакомый голос волхва: "Я тот, кто спасает тебя от позора и кары Неба". О Небо! Помоги ему в этот последний миг борьбы. Ведь он так тяжко полз, извивался по скалистой тропе жизни, чтобы достичь той высоты. И вот она — лишь один шаг!..
Княгиня Ольга отворила дверь, вошла в светлицу. На длинном дощатом столе в глиняном подсвечнике с тремя рожками горели три свечи. Ни единой души. Вдруг послышался звон ключей и лёгкие шаги. Светловолосая тоненькая девочка стремглав кинулась ей на шею, Малушка! Дитя!.. Перепуганная, дрожащая. Княгиня и забыла про неё за теми цареградскими хлопотами. И вот — радость!..
— Не бойся, мама. Я всё рассказала Претичу. Он здесь,— прошептала ей на ухо. Вдруг хлопнули двери, и весь дом задрожал, словно где-то обрушились стены. Крик и шум заполнили светлицу.
Малуша потянула Ольгу за руку в какую-то комнату. Растерянный Щербило выхватил меч и застыл в ожидании врага. Но воины Претича лишь плотно окружили его.
— Вяжите его! — звонко крикнул молодой воевода.
Щербило пригнулся, как загнанный в угол бобр, крутанул в руках свой тонколезвий меч.
— Да не бойтесь его! Вяжите!
Но в этот миг Щербило выпрямился и вонзил меч в свою грудь. Претич слишком поздно перехватил его руку.
В эту минуту в светлицу вернулась княгиня и застыла на пороге: на её глазах Щербило рухнул к ногам Претича. Его лицо белело, серело, зеленело.
— Не надо его вязать,— дрожащим голосом произнесла Ольга.— Отнесите его в челядную.
— Отнесите! — повторил Претич своим мечникам приказ или просьбу княгини.— И станьте на страже. Если бы не она! — счастливыми глазами воевода взглянул в сторону Малуши, выглядывавшей из-за плеча Ольги.— Мы замкнулись, княгиня, в твоих палатах, как только Малуша нам сказала о предательстве.
— Спаси тебя небо, Претич. И тебе, Малуша, пусть судьба подарит счастье,— устало сказала Ольга.
— А Малко Любечанин и Добрыня засели в кустах на Почайне...
Где её верные советники и защитники, где враги, а где друзья — всё перепуталось, всё сместилось в её представлении. Может, и раньше так было, да она недоглядела, где настоящее, а где искажённое, где живые источники, а где — болотная трясина...
— Пойдём на двор, разгоним этих мятежных бояр! — крикнул Претич.
Ольга уже не вслушивалась, что там происходит. В её душе бушевали непостижимые вихри этой непостижимой жизни...
— Созывайте вече киевской земли, хочу говорить с народом,— сказала княгиня Претичу.— Будем все судить смутьянов и зачинщиков.— Может, больше почувствовала сердцем, чем осознала разумом, что её сила в народе, а не в милости цареградских владык или лукавых бояр.
О, какой же тяжкий государственный труд свалился на её стареющие плечи, словно крест Спасителя человеческого. И не смела сбросить его с себя — надо до конца нести!..
* * *
Каждый Божий день — и новый забот.
Весной с большой водой в реке прибыло и большое посольство из Царьграда. От самого кесаря. Велел передать княгине Ольге: много я тебя одаривал, и ты обещала, когда вернёшься в Страну Руси, прислать мне челядь, и воск, и шкуру, и воинов на помощь. Обещала же, а не шлёшь. Вот и посольство прибыло к княгине, чтобы напомнить ей об обещании. А прежде всего — о воинах. Слишком нуждается в них Ромейская империя. Изнуряют её нападающие сарацины, теснят на суше и на море. Слабеют руки его легионеров. Шли, архонтесса, своих воинов, ведь тебе дарован высокий титул — есть бо... архонтесса!.. Высочайшая владычица своего народа, хоть народ тот вовсе не нуждается в том, чтобы его владыкам какие-то другие цари давали свои высшие или низшие титулы. Да и не понимает тот народ, что это такое, тот титул, и слово то чужое ему неизвестно. Потому что не нужно!
Послы же ромейские почтительно кланялись, длинными рукавами и полами своих шёлковых одежд подметали мостины, ожидая ответа. Долгое молчание киевской архонтессы, загадочная улыбка, что мгновенно коснулась её твёрдых бледных уст, отозвались холодком по их спинам. Оттого кланялись ещё ниже, ещё старательнее метали длинными рукавами по полу. Мол, великую честь тебе воздаём, архонтесса Ольга!.. Взгляни!
Ольга неподвижно выжидала, когда же им уже надоест кланяться. Словно окаменев, сидела на высоком стуле, застланном мехом из куниц, под иконой Богоматери, которую привезла из Царьграда. Надела на себя самое лучшее своё платье — красный верхний наряд из шёлка, обшитый жемчугом. По правую руку от неё стоял Святослав с молодой женой — черноволосой кареглазой угорской княжной, что ещё зимой прибыла в Киев с Григорием.