Седая, ровно подрезанная бородка, седые — до плеч — аккуратно причёсанные прямые волосы. А из-под широких седых бровей остро смотрели на неё светлые, блестящие от внутреннего напряжения глаза. Настороженные, измученные.
Стоит, слегка ссутулившись. На нём простая полотняная одежда — рубаха до колен и ноговицы. Только широкий кожаный пояс с серебряной пряжкой. На ногах мягкие постолы. А ведь когда-то были хзовые сапожки!.. И плащ из багряной вольницы, и рубаха из золотистого шёлка. Таким впервые увидела своего знатного пленника, которого привели ей как выкуп его же искоростенские бояре. А теперь — нищий и только. Разве что невидимая мука слишком глубоко избороздила его лоб... да тот настороженный изучающий взгляд... Да осанка достойная, спокойная и даже чуть величавая. Стоит в ожидании, не кланяется в пояс, не унижается перед владычицей его жизни. Верно, всё ещё помнит, что он князь. И ни капли показной скорби!.. Какой-то весь не заносчиво гордый... и даже красивый...
Маломир древлянский — последний отпрыск Киевичей и Нискиничей. Последний законный наследник всего приднепровского края. И теперь она владеет его землями, его людьми, его детьми и им самим.
Однако владеет, возможно, до времени. Простолюдины-кияне помнят своего законного преемника...
— Я позвала тебя, Маломире, потому что хочу сказать: никогда твоя Малуша не станет женой Святослава. И чтоб ты не подсылал ко мне своих людей.
Малко молчал. Только побелели уголки его крепких уст.
— И ещё хочу сказать, что можешь идти в свою землю и будешь там свободным. Не держу тебя здесь.
Малко сокрушённо покачал головой.
— Но я и здесь... свободный. Здесь мои дети. И Киев — мой град по роду. От отца своего Оскольда я имею его.
— Твой? Но я здесь владычица. От убитого тобой князя-мужа имею это наследие. И мои дети, а не твои, унаследуют эту Русскую землю.
— Да, говоришь правду. Ты владычица в Киеве. Но моей милостью. Знай, ибо я так решил.
— Ты решил? — скулы княгининого лица побелели, посерели... Она слышит то, что где-то чувствовала в глубине души и боялась произнести. Ведь если бы Малко сделал в Киеве заклик к киянам, удержала бы она киевский стол?
— Не знаю никакого Оскольда. Был здесь Олег. Был князь Игорь. Все об этом ведают.
— Так же ведают и про Оскольда. Хранят его могилу и вовеки будут хранить память о его державе. Олег-нахожий незаконно убил Оскольда. С помощью бояр-изменников. Ты знаешь об этом хорошо, княгиня. Ты велемудрая повелительница и потому не велишь разрушать его могилу. То слава русской земли.
— Тогда же... почему ты не бежишь из Киева? Чего ждёшь?
— Послушай меня, княгиня. Ты умеешь слушать добрые советы,— он улыбнулся одними глазами. Они были, оказывается, тёмно-синими, глубокими. Лицо его словно разгладилось от морщин, и оттого он помолодел на добрый десяток лет. Но — на какие советы он намекает? Она никогда никого не слушала, точнее, всех выслушивала, а делала по-своему. Впрочем, слушала она когда-то Олега. И правильно делала! По его совету стала женой не Малка, а Игоря, а затем и киевской правительницей. Хотя — кто знает? — может, было бы всё иначе и... гораздо лучше... Она молчала. И то молчание Малко воспринял как её согласие слушать его дальше.
— Так вот... кияне хотят сделать меня своим князем. По закону. Собираются то сделать, когда ты и твои дружины и варяги уйдёте из Киева. Но я сказал: стар я есмь. Пусть наши дети, которые любят друг друга, соединятся меж собой и соединятся без крови наши страны. А мы с тобой будем оттого радоваться, доживая свои лета.
— И они что?
— Кто?
— Кияне.
— Они обрадовались этому...
Вот где разгадка подольской просьбы Житяны и Мальвы!..
— А ты почему не хочешь быть князем? Странно...
— Напрасно не веришь мне. Если бы хотел, давно убежал бы в свою землю. Знаешь, мои люди освободили меня из Любеча. Водили в свою землю, а я вернулся в Киев.
— Не понимаю тебя... Зачем так поступал?
— В моём одиноком бытии в Любече мне открылась новая истина жизни, княгиня. Человек свободен, он владыка мира, когда он перед собой честен. Тогда он переворачивает вокруг себя мир.
— И ты его перевернул? — невольно княгиня улыбнулась, оглядывая его полотняную одежду и постолы.
— Как видишь. Я здесь, перед тобой, а не там.
— Не постигаю...
— Величайший подвиг человека — победить себя. Признать свои вины, отбросить соблазны власти, жажду мести и возвыситься над подобными себе.
— Почему ты так сделал? Зачем тебе такая победа?
— Посмотри вокруг себя: в киевской земле власть держится силой бояр. Они, бояре, боятся меня, что я отниму у них своеволие. А тебя терпят, потому что ты слаба. Ты их не трогаешь — они тебя терпят. Теперь твой час — ты нашла равновесие между собой и велеможцами Киева.
— Ты ошибаешься, Маломир. Я не равновесие нашла, я создала вокруг себя новых велеможцев, из простонародья. Они защищают себя от старых бояр и меня также.
— Это правда. В этом и есть твоя мудрость, княгиня. Но я знаю, что ни старые, ни новые бояре меня здесь не поддержат. Потому я должен отказаться от Киева. Поверь, нелегко себя в этом было убедить! Но я это сделал. В этом мой подвиг, я думаю. Впрочем, его никто не увидел и не оценил. Даже ты. А я избавил свой народ от великого кровопролития, подарил ему мирные лета.
Княгиня онемела. Так значит, её мудрость лишь частична... а всё почти зависит от него... И вправду, что было бы, если бы он согласился вернуться в Искоростень, отбить древлянскую землю из-под власти Киева, а потом начать войну с Киевом, чтобы самому сесть здесь на отчий стол? Может, и не победил бы, но сколько крови было бы пролито!.. Так ведь и в самом деле — он победил себя... Своё властолюбие принёс в жертву мирной жизни своего народа. Лучше плохой мир, чем добрая война!..
Но выходило, что Малко считал её слабой... что её держала молчаливая согласие новых и старых киевских бояр... И правда ведь, это, пожалуй, так... А она, отравленная властью, не замечала этого... Какой же иной стала она через годы и лета!... Малко открыл ей саму себя. В самом деле, он великий подвижник... Нет, она, наверное, не смогла бы победить себя так, как сделал это он.
— Что будешь ныне делать? Я иду в Царьград, в Киеве остаётся только воевода Претич...
— Буду ждать твоего возвращения. Смотреть, что сделают твои бояре. Если прикажешь, помогу твоему воеводе. Эти серенькие, незаметные боярчики — их нужно бояться. Я знаю им цену! Это они убили моего отца... потом меня пленили и отдали в твои руки... Ты не знаешь, что те тихие посредственности имеют самые острые зубы и наибольшую зависть. Их много. Когда они соединяются, они побеждают самых мудрых. Они безжалостно уничтожат всех, кто лучше, кто умнее и честнее их. Берегись их, княгиня!.. Я уже обжёгся... С меня довольно...
— Было и у меня такое... Я видела их зловещие лица, когда они приступом шли на меня... а я с детьми!..— глаза её сверкнули воспоминанием. Но лучше б его не было!.. В глазах вспыхнуло пламя пожара, что полыхал вокруг её терема. А она, задыхаясь от гари и дыма, крепко держала за руки своих маленьких дочек... О Господи, где их чистые души? И вот теперь...
— Что мне ныне делать?
То, что и делаешь. Но знай, если споткнёшься, они сразу же оклевещут тебя, а в ложь верят все! То правдивым словам не верят!.. Если же будешь удачлива — простят.
Однако не забывай, что мудрый или умнейший всегда стоит на дороге у сереньких и бездарных, всегда им мешает. А серый народ быстрее понимает подобных себе. Они ему понятнее. Потому и переходит на сторону алчущих, которые только и умеют кричать, будто они стоят не за себя, а за народность!...
— Это так, Маломире... Я верю в твою честность.
— Благодарю, княгиня, за доверие. Но для меня твоё доверие опасно. Ведь доверяют мне и киевские мужи. Если кияне взбунтуются и заставят меня делать то, чего ты не хочешь, что тогда скажешь?..
— Что ты предатель...
— Так и есть. Потому лучше я помогу твоему воеводе советом, когда нужно будет. Но и возле воеводы нужно око. Приставь к нему моего Добрыню и дай ему мечников... Кто знает, не перекупят ли бояре твоего молодого тысяцкого... И тогда!..
Ольга ужаснулась своей доверчивости. Она оставляла Киев на волю бояр, тех, кто убил последнего Киевича, кто жёг её живьём с детьми, кто предал и Игоря, и Маломира... О, гадючее боярское племя!
— Благодарю тебя, Малко, за разумные слова. Хочу повиниться перед тобой за Малушу. Люблю её, как свою дочь. И доверие имею к ней. Но Святославу лучше взять в жёны цареградскую царевну. Понимаешь? Здесь дело величия Русской земли.
— Я понимаю, княгиня. Но поверь мне, Царьград смотрит на нас как на дикарей. Не надейся.
Ольга погасила лукавую улыбку в глазах; Откуда он знает, как смотрят на русичей в Царьграде или в Болгарии. Но промолчала. Пусть Малко не держит зла против неё.
— Пойдём посмотрим, что и как там...
— Как знаешь, княгиня. А своих гонцов уже туда послала? С предупреждением?
— Зачем?
— Киевская правительница — это не печенежский разбойник. Её должны принять с великой честью. Должны открыть ей ворота, торжественно встретить перед въездом...
— Сегодня и пошлю гонцов.
— Разве тебя там ждут?
— Разве что нет... Пошлю сейчас... Но не пойму, живёшь как простолюдин, а мыслишь как государь, каковы твои надежды? Что хочешь обрести на этом свете?
— Того, что хочу, не обрету при жизни, княгиня... Хочу милосердия и... славы... Я знаю, они придут ко мне только на поминках...
Малко не хотел больше говорить — слегка поклонился и вышел из её горницы. Горький ком перехватил ей горло слезами. Какую же малость желает этот князь от жизни!.. Но нет, он не сломлен, он не побеждён ею. Он с такой же гордостью будет стоять и на суде перед Богом. В сердце его ни капли зависти или желания мести. Так значит, мечники правду говорили, что он не хотел, чтобы убивали князя Игоря. А на его месте разве смогла бы она найти в себе столько самоотречения? Кто знает... Впрочем, он жаждет милосердия и славы. Он и вправду их заслужил. Но разве не знает, что слава окрыляет только победителей на поле брани? А настоящие подвиги духа и сердца обходят стороной. Ведь славу рождают люди, слабые духом и волей, и потому им не постичь сильнейших духом и мыслью. Прославляют тех, кто имеет в руках и в теле силу, ибо слабые всегда склоняются прежде всего перед грубой силой.
После беседы с Малком показалось, что на душе её стало светлее, и почувствовала, что смотрела на мир как-то иначе, и понимала его будто глубже...