Он впервые услышал, что княжич сказал "со мной", впервые отделил себя от него, своего наставника. Неужели кончается его власть над наследником киевской земли?
— Да будет,— согласился Асмуд. И положил себе: во что бы то ни стало удержать княжича возле варяжской дружины, подальше отталкивать тех назойливых боярчат, что рвутся на Княжью Гору.
Свенельд будто ожидал гостей. Широко раскидывал руки для объятий, старческие глаза слезились от радости. Великая честь для его дома — принимать княжича Святослава.
— Мстиша, подойди-ка сюда. Вот он — твой владыка и твой побратим. Как мы были побратимами с его отцом, так и вы, сыновья наши, будьте сроднены!..
Витязь Свенельд знал, как привлечь к себе душу княжича: сдержанными лестью, вниманием и почтением... О, скольких властителей держал на своей верёвке этот старый седой ворон!..
— А это кто? — вдруг заметил он Чуриню.
— Это Чуриня. Пришёл в мою дружину со своими северскими молодцами.
— Зачем тебе ненадёжные люди, Святослав? Разве мои земляки плохо тебе служат? Вернейших людей нет даже у кесаря цареградского!..
Святослав бросил взгляд на Чуриню, что в ожидании приглашения всё ещё стоял у порога и с любопытством оглядывался. Княжичу было жаль отослать его от себя. Ведь он привёл ему своих дружинников, да ещё и знал какую-то колдовскую тайну. В конце концов, это его, Святославова, воля здесь главная! Как преемника киевского престола.
— Это мой верный дружинник и должен быть со мной везде.— витязь Свенельд аж округлил свои слезящиеся старческие глаза от удивления.
— Овва! Это тот, у которого мать отравительница? Которая замышляла на княгиню, да случайно попала на Степка Книжника...— сухо рассмеялся Свенельд и посмотрел на Чуриню. Мол, имеешь ли ты право быть среди нас? Таких честных и порядочных витязей!
Чуриня втянул голову в плечи, словно хотел подлезть куда-то под пол. Но в следующую минуту выхватил свой тонколезвий меч и занёс над головой Свенельда.
— А ты кто здесь? Князя Игоря заманил в дебри, чтобы там убили его, для чего? Думаешь, люди не знают твоих козней?
Асмуд молниеносно перехватил руку Чурини с мечом и сжал её так, что тот аж скривился. Святослав сиял глазами во все стороны — вот это воин! Вот это Чуриня! Славный витязь будет у него отныне.
— Подожди же... сопляк! — отдувался перепуганный Свенельд.— На кого руку поднял — знаешь? Кабы не знал твоего славного отца, тут бы и покатилась твоя голова...
Задним числом был храбр Свенельд. Если бы не Асмуд, то наверняка его голова покатилась бы первой... Святослав это понимал и потому сказал Чурине:
— Будешь всегда сидеть на пирах со мной. По правую руку.
Чуриня ещё не пришёл в себя от вспышки. Лишь позже осознал, какая честь была ему дарована. Но уже знал, что нелегко ему будет потеснить от Святослава это гадючье гнездо варягов, что сплелись туго вокруг княжича и держали его в своих объятиях, никого не подпуская... Но ведь он сын знаменитой боярыни Гордины и властного вещего Олега! Подожди же, старый вороне Свенельде! Твоё время скоро минует. Чуриня тебе отплатит за обиду.
Свенельд не догадывался о намерениях боярчука. Лишь белой злобой сверкнули его седые глаза. Ведь не Мстиша, не его сын, а какой-то воришка Чуриня, отпрыск той ведьмы Гордины, удостоился чести сидеть по правую руку Святослава.
Но в эту минуту к княжичу почтительно заговорил Асмуд:
— Святослав, ты мудро поступил, что выбрал себе спутника отважного,— Чуриня никого не испугался! — он должен сидеть по правую руку. А по левую пусть сядет мой сын, отважный воин и преданный тебе витязь — Рулав.
Святослав окинул взглядом великанаваряга, которого знал давно, и сказал:
— Рулав, садись всегда со мной. По левую руку.
Сын Асмуда поспешно занял место по левую руку от Святослава.
Свенельд побледнел, однако промолчал. Ещё не последние слова княжича Святослава сказаны на этом свете! Ещё настанет время и для его сына — Мстиши Свенельдича!..
* * *
Уже совсем развеснела над Киевом лазурь. В белом мареве горизонтов таяли журавлиные ключи. О песчаную гальку звонко плескалась тёплая волна Днепра. Гомонили снова птичьим гвалтом рощи и леса. Княгиня важно шла тропой к своей церквице, и снова казалось ей, что прежде весны не были такими буйными и шумными, что такого цветения и пьянящего аромата над этой землёй она ещё не видела. И такого неудержимого девичьего смеха или робкой задумчивости в глазах юношей ещё не было. И даже старик, опершись на клюку, ни с того ни с сего улыбался небу, и дитя замирало от какого-то нового чувства, что несла весна. Чувствовала, что даже она, строгая, погружённая в свои великие думы и подавленные желания, настороженная к миру и обременённая нелёгкими государственными делами, вдруг огляделась вокруг себя и ни с того ни с сего размякла душой и тоже улыбнулась весеннему небу.
Но это была только минута. Уже в следующую она строго нахмурила лоб, сжалась душой и ниже натянула на глаза чёрную хусту. Ей нельзя расслабляться ни духом, ни помыслом. Нельзя и на миг забыть, что она должна немедленно делать, с кем говорить, куда послать дворцовых или священников. Государственное кормило не должно ни останавливаться в своём движении, ни дрогнуть в её руках. Ведь она покидает Киев. Уже время отправляться в Царьград!
Туда княгиня идёт с великой миссией и великими надеждами...
Царьград! Величественное и грозное наваждение её детства. Оттуда тихо подползло на её родную дунайскую землю то чёрное зло — та лесть, коварство, вероломные елейные речи и угодливые поклоны, что пленили недалёкого умишком сынка великого и грозного Симеона.
Они обвили нежными руками константинопольской царевны Марии шею простого умом болгарского царя Петра Симеоновича, жестоко перерезали дыхание ему и его державе.
Ромейские чиновники, учителя, священники вытеснили повсюду молодые ростки Болгарского государства, подняли шум о дружбе и любви между двумя народами и насаждали здесь свои законы, свою власть, свой язык.
Великая Болгария, что доверчиво склонила своё гордое чело перед тем шумным и коварным криком о превосходстве Ромейской державы и её духа,— та Болгария начала задыхаться в чаде поклонения перед своей хищной соседкой, отвергла своё величие, традиции, упивалась действительно высшей силой и большей красотой Ромеи, забыв, что свои лозы винограда засыхали, не поддержанные трудом, потом и золотом своего народа.
Болгария будто опьянела и начала слабеть. Ромея сумела отомстить за свои давние поражения от гордых болгар.
Царедворцы Петра и Сурсубула будто не замечали ничего. Тонули в роскоши, славословии о прежнем величии своих владык, отвергали всё своё, потому что не было столь высоким и совершенным,— книги, храмы, школы, ткани, коней... Повергли под ноги ромеям славу своих великих полководцев и царей, что отобрали у империи эту славянскую землю и строили её. Всюду говорили о мире, о любви — ведь лень в роскоши была для них слаще, нежели ежедневные государственные труды, нежели беспощадная борьба с постоянными жестокими наездами новых соседей — угров-мадьяр и с кознями греков.
Этот двор, знала княгиня Ольга, раскололся на боярские группировки, что враждовали между собой. Потому что каждый хотел урвать побольше власти, земель и влияния на царя или царицу — и всё, чтобы туже набить свои кошели и животы. О, воистину, Бог карает слепотой души тех, кто забывает, что не хлебом единым жив человек и держава!..
Отсюда, издали, Ольге казалось, что Царьград, как тот великан-паук, опутал двор болгарского царя тысячами липких ниточек и вцепился своими многочисленными острыми когтями и ядовитыми язычками в мозг и тело болгарской земли. Она изнемогала... Кровь, сила, разум её людей перекачивались в чужую страну и строили, подпитывали её.
Болгария погибала на глазах у всех. И не было ей ни от кого ни помощи, ни сочувствия. Каждый ведь стоял за себя. Да хитро всматривался вокруг, где бы ещё урвать кусок сытого пирога.
И вот княгиня размышляла о будущем своей державы. О, нет, она не должна повторить судьбу болгарской земли — она должна поддержать здесь, в Руси, очаг духовной жизни, чтобы опереться на собственные силы, чтобы блеск чужой красоты не ослепил глаза слепого душой, чтобы гордость и величие росли и крепли здесь, среди этих добрых и доверчивых полян-русов, что сумели сами создать своё государство и уже однажды стали жертвой чужой силы и наглости.
Нужно скорее раздувать этот очаг... Нужна новая сила, что дала бы сильный толчок для его вспышки!.. Где взять её? Лучше всего урвать часть блеска и света от вселенской империи. Киев далеко от Царьграда, не будет он под угрозой от посягательств ромеев. А здесь уже есть почва для посева широкой учёности и мудрости, что собрала в себе христианская церковь.
Киевская Русская земля быстро воспримет всё хорошее, что создали люди на всей земле, и сравняется с другими державами, а прежде всего с Болгарией. Эти две славянские страны поднимут славянский мир над хищностью ромеев и диких орд, сломают занесённый ими меч над их землями и повергнут вместе ту силу, что всегда гребёт под себя чужие богатства и чужой разум.
И ещё думала Ольга: придёт время, и может так статься, что Русская земля сравняется даже с блистательной империей. Киевские владыки сядут рядом с цареградскими кесарями. Ведь земля Киевской страны, земля русов-краян шире, богаче, свободнее. Народ сей ни у кого не отбирает насильно ни земель, ни живого духа, обычая или веры. Такой народ должен быть возлюблен Богом и Небом. И она, княгиня киевская, откроет двери, чтобы та Великая Любовь скорее сошла с Неба на эту землю. И так будет!.. И будет это для неё великим памятником в веках. Как помнит этот добрый народ первого строителя Русской земли князя Кия, как помнит последнего Киевича, что вывел эту страну из небытия и дерзко поставил её рядом с Ромеей силой меча, так и её будут помнить как великую хозяйку этой страны, что навела в ней порядок и открыла простор к свету знаний. Как Симеон в Болгарии!..
О Царьград! Великие надежды возлагает на тебя киевская госпожа... Только захочешь ли ты их почувствовать?
Кесари цареградские были поглощены своими заботами да ещё вниманием к Болгарии. Да настырными соседями с юга, что теснили византийские земли. Потому и было удобно появиться в это время туда и предложить обновить давний мир и дружбу, предложить русских воинов (Ромея всегда нуждалась в них бесконечно много!) и попросить царевну для княжича Святослава в жёны.