А Велина снова подступила к Свенельду:
— Витязь, я чародейка и должна умереть… ты ведь знаешь сей обычай... под печью. Моего дома нет, потому позволь войти в дом моего сына,
— Пусть будет так… Иди! — хрипло рассмеялся витязь. — Отведите её в хату! Пусть там умрёт!..
Мечники мигом сбили её с ног и потащили в избушку. Толпа онемела. Вдруг Могута закричал:
— Мама! Не умирай!.. Зачем ты поддаёшься им?
— Ой, леле, кто же нас спасёт теперь!
— Нет, сынок, — обернулась к нему Велина. — Каждый человек должен уметь умереть. Помоги мне!
Могута кинулся в хлев, вынес трезубые вилы.
Толпа и все мечники остолбенели. Её сын хочет помочь ей умереть этими вилами, чтобы спасти на том свете её душу. Но ведь сам!.. Сам возьмёт грех на себя!.. И захочет ли принять её чародейскую силу? Подаст ли руку в последнюю минуту её жизни? Если нет — тогда все они будут беззащитны от болезней, от злого глаза, от ненасытных воров!
— Могутка, не убивай матери!.. Смилуйся над собой!.. Лучше возьми её силу!.. — загудела толпа.
Свенельд ничего не понимал. Однако все его мечники притихли, спрятали глаза, опустили руки. За Могутой никто и шагу не сделал.
Могута встал перед Велиной, что залезла под печь, и по его щекам текли слёзы. Руки дрожали, горячие волны обжигали спину. Хотел что-то сказать, но губы его кривились от рыданий, как у ребёнка.
— Ма-а-а... — всхлипывая, он склонился на черенок вил.
Лицо Велины было серым. Её сын, её надежда, её Могута не подавал ей руки. Он лишь хочет спасти её душу, убить трезубыми вилами, чтобы Пек не вкинул её душу в кипящую смолу. Но разве знает он, что за этот «спасение» её души сам будет вечно гореть на том свете?
— Могутка... Зачем же так?
— Мама, хоть на том свете пусть тебе будет хорошо!..
— А ты? Ты же погубишь свою душу, сынок... Возьми лучше мою силу. Отблагодаришь людей добром. Возьми! Пусть кто другой меня... вилами... Позови мечников!
Могута дрожал от слёз, рвал на груди рубаху. А люди во дворе уже подошли к дверям и просили Могуту подать матери руку, чтобы принять её силу.
Свенельд бесился. Что это они там подняли такой шум? Почему его мечники робеют и боятся войти в избу?
— Эй, что — все трусы в моей дружине? Не могут ведьму прикончить? Храбры только на поросят! Что — нет смельчака-воя?
И вдруг к дверям метнулся с мечом Мстиша Свенельдич. Плечами растолкал людей и встал посреди избы. Через окошко пробивался свет костра и освещал хату. Велина лежала под печью и умоляюще смотрела на рыдающего Могуту.
— О, моя смерть всё же пришла, — сказала женщина и рукой поманила Свенельдича. — Не медли же, Мстиша, сынок мой...
Могута мгновенно выхватил у него меч.
— Не мечом... Вот возьми вилы... Вилами... Помоги ей!.. Освободи её душу от страданий!..
Свенельдич перехватил вилы и замахнулся. Могута зажмурил глаза. Крик Велины был резкий и короткий... Могута пал перед ней на колени. Схватил её голову, прижал к груди и рыдал.
— Мама!.. Твоя душа будет теперь в Вырии... — лепетал он.
— Руку!.. Возьми её руку!.. — кричали за дверями. Но он ничего не слышал. Проклинал весь мир и всех нечестивцев на нём.
— Люди... — еле слышно прошептала Велина бледными устами. Могута ничего не слышал. Тогда она сама взяла его за правую руку и прижала к глазам...
Люди за дверями вздохнули, умолкли. Кто на свете есть, чтобы, умирая, думал о людях? Далеко не всякий. Только избранники Неба...
Сын взял в свои ладони ещё тёплые руки своей матери...
* * *
Во всех концах Киева били в било. Созывали на Княжью Гору всех жителей града, Подола, Оболонской слободы, дальних и ближних сёл, что раскинулись по обоим берегам Днепра. С раннего утра к Княжьей Горе тянулись люди. И уже здесь, в многолюдной толпе, узнавали новость. Княгиня Ольга созывает киевлян и всех людей на великое вече. Созывает и бояр, и купцов, и ремесленный люд, и пастухов, и пахарей. Великую думу будет думать княгиня вместе со своим народом.
Князь древлянский Маломир прислал важное посольство к княгине — лучшие древлянские бояре прибыли в Киев. И молвили княгине дерзкие слова. Мол, князь древлянский, тот Малко, хочет забрать в жёны Ольгу, её землю подчинить себе, а сына меньшего — Святослава — забрать в плен. И потом сделает с ним, что захочет! И будет править Киевской державой, как пожелает. Имеет право по роду сидеть на киевском столе.
Так что падайте, кияне, ниц и покоряйтесь им, лучшим боярам древлянской земли. Настал час их мести за все обиды. Уже наточены стрелы древлянских лучников, натянуты тетивы, подкованы кремнием копыта древлянских коней, что примчатся сюда, словно вихрь.
Гордые и дерзкие слова говорили бесстыдно и злорадно послы древлянского князя. Ведь были сыты победой, которую добыл для них даром древлянский люд.
Кияне сбивались в кучки. Глухо катился ропот. Трудные времена, видно, ждут всех. Посматривали в сторону маленькой Софийской церквушки княгини. Там собирались значительные мужи киевской земли. Уже был среди них и воевода Щербило. Встал рядом с пресвитером Григорием и его книжной братией.
Привёл своих отроков княжеских Претич, объявился и боярин Дудко, и Кривченя, и Мостило, и другие бояре. Даже пришли подольские и сторонские купцы, не успели оглядеться, как прибыл князь Глеб со своей школой. Высокий, золотисто-курчавый, он притягивал взгляды девушек, что прижались к крыльцам и изгородям боярских теремов. Смотрели на него во все глаза — да не для них был этот красавец: рядом стояла черноволосая и румянощекая его невеста, мадьярская княжна Сфандра. Быстроокая, черноволосая, она казалась спелой вишнёвой ягодкой среди светловолосых и светлооких русинок.
Вскоре от Ольгиных палат показались и древлянские послы. В высоких шапках из куницы, в меховых окрилах на серебряных застёжках, бородатые и надутые, словно тетеревы на току перед самками. Сразу было видно: это идёт сольба от Мала. А уже после подошла и княгиня со своими служанками. В чёрном навершнике поверх вышиванки, белыми жемчугами расшитом. За ней стал Асмуд и Святослав. Светловолосый красивый мальчик, с широко поставленными глазами, волосы подстрижены кругом, как у простолюдина.
На него теперь смотрели внимательно. Князя Глеба больше ловили девичьи взгляды. Для других он был неинтересен. Книжник, и всё. Зато Святослав — прямой наследник киевского стола, будущий вождь. Каким же он будет? Говорят, отрок уже хорошо держится в седле, умеет натягивать тетиву на свой детский лук. Настоящий воин! Настоящий князь растёт. На него надежды всех киевлян. Против него более всего выступают древляне, хотят уничтожить.
Для княгини вынесли из церкви лавку. Дали такую же и Святославу — мальчик не захотел садиться, стоял рядом со своим воспитателем Асмудом.
— Хочу при всех людях слушать слова князя древлянской земли, — тихо обратилась княгиня Ольга к послам. Они слегка пододвинулись к ней, переглянулись. Один боярин спросил:
— А где наши послы, что прежде прибыли сюда?
Ольга перевела глаза на Претича. Тот опустил голову, слегка дрогнул усами в усмешке.
— Отпустила назад. Там не было знатных мужей. Как могла говорить с ними?
Древлянские бояре были довольны — с ними эта гордая княгиня, видишь, говорит, значит, признаёт их знатность! Ещё и людей сколько тут собралось — наверное, хотят увидеть и услышать их. Конечно, великую думу должна думать княгиня — свою страну должна передать древлянскому князю. Чтобы все своё слово сказали!
— Так с чем пришли в Киев, лучшие мужи Искоростеня? — снова обратилась к гостям Ольга.
Бояре-послы низко склонили головы, выказывая почтение княгине,
— Пришли к тебе, княгиня, от нашего князя Маломира. Его слово тебе передать.
— Говорите, чтобы народ весь слышал.
— Сказал наш Маломир: мужа твоего мы убили, ибо он был, как волк, обкрадывал и грабил нас. А наш князь добрый хозяин, распас добром и городами, землю свою. Иди же к нему в жёны. Будет тебе защита как вдовице и будет правителем этой страны.
И замолкли. Толпа, что слушала их слова, онемела.
— Любимы мне эти слова. Мужа своего мне уже не воскресить. Но есть у меня его наследник. Как быть? Должна подумать. А вас почту перед всеми моими людьми — в палатах столы с мёдом ждут вас. Так ступайте сейчас в баню, что вам натопили мои служанки. А потом — к столу.
Ольга поднялась на ноги, повернулась к своим служанкам:
— Проведите-ка знатных гостей в баню. Пусть смоют с дороги усталость.
Служанки подбежали к боярам, поклонились им в пояс, защебетали, заулыбались, повели за собой.
Княжеская баня была недалеко. Низкая, деревянная, как все бани у славян. Послы удивлённо переглянулись, но медленно пошли. За ними следом двинулись мечники Претича и Щербило.
Кияне загомонили, закричали. Зачем княгиня хочет такой честью почтить этих гордецов? Беззаконников! Воров! Нахлебников! Грешит их княгиня против своей земли. И против русов-полян, которых хочет отдать тому бездарному Малку. Не быть стольному Киеву под древлянским князем! Киевские князья построили державу своими мечами — так они готовы снова те мечи свои поднять и защитить стольный град Киев. Ведь своя держава — своя и правда в ней. Не быть Киеву под властью Искоростеня, как не пересохнуть Днепру, как не поймать ветер в пазуху. Чужого князя не хотим!..
— Но ведь Малко — сын киевского Аскольда! Разве забыли? — напоминали одни.
— Каб его сын был — пришёл бы к нам с поклоном и честью. Заячье сердце в нём дрожит! Аскольд — тот не боялся никого, всех побеждал. А этот из-за угла и князя нашего схватил.
— Да то не он — люди древлянские, что восстали. А Малко не захотел быть с ними — отсиживался. А потом победу себе прибрал.
— Вот «правитель»!..
— Будет за эту измену своим людям наказан и он. За свою честь и за землю надо бороться честно.
— Смотрите! Баня горит!
— Настал час расплаты за жадность...
— Го-ри-и-ит!..
— Вот княгиня! Подступ — на подступ.
— Добрая же честь Малковым послам. А кто же будет пить тот мёд, что в палатах?
— Великая честь этим послам! Как и тем, что их в лодке живьём закопал Претич.
— Твёрдое сердце нашей княгини.
— А говорил — заячье.
— Злое сердце у княгини...
— У властителя так и должно быть.
— Добрый совет вышел, братцы. Всем миром дали ответ. Го-оря-ат!..
— Кто знает, к добру ли это. Может, Малко был бы добрее к нам, чем эти пришлые князья.