Может, потому, что то сказал наперекор собственной совести. Может, за теми словами скрывал свой страх потерять власть над ними.
Волхвиня от изумления онемела. Справедливая душой жена, зачем удивляешься речи своего владыки? Разве не знаешь, что сильный духом сам утверждает свою справедливость собственной силой, а слабый душой ищет той справедливости у богов?
Но больше она не нуждалась в словах от него. Взглянула на его согбённые плечи, на потухшие глаза, которые он прятал под опущенными веками. Красивый, стройный, гордый князь Маломир теперь вдруг съёжился и постарел. Ей стало жаль его великих предков. Вот так годы зависимости, когда он княжил с милости своего сильного соседа, уменьшили и унизили его душу. Недаром народ повсюду называл его Малком. Недоросток, недоделок, и всё тут. Жалко ей было его матери-княгини Ярки... Хорошо, что не дожила...
Велина тяжело отвела от него глаза, обвела взглядом своих спутников, что молча стояли за её спиной, и потопала к дверям княжеской светлицы. У крыльца их ожидала большая толпа людей. Несколько мужей нетерпеливо бросились к ней, но Могута ещё издали безнадёжно махнул им шапкой.
— Пойдём, люди, — сказала Велина. — Сами себя должны защитить.
Кто-то не выдержал:
— А что же он сказал?
— Боится он. А прикрывает свой страх гневом богов…
— Тогда быстрее домой, а то наши хаты спалят!
Пока шли через Искоростень, толпа людей увеличивалась. «Велина… Велина ведёт…» — перебегала по городу весть. Всё больше людей присоединялось к ним. Ведь там, где Велина-ведунья, там всегда добро и правда. Ведь она, ведунья, ведала, что нужно делать, чтобы избавиться от всякой нечисти…
А дружина киевского князя Игоря снова объезжала древлянскую землю. Перед нею всюду закрывались ворота в городках и селищах. Перед самым Искоростенем её встретила большая толпа мужей. Копьями и кольями перегородили ей дорогу.
— Чего хотите? — крикнули от князя. Вперёд вышла высокая сероглазая женщина. Ни старая, ни молодая, в высоком рантусе, поверх него тёмный плат. Строго спросила:
— Куда идёте и чего желаете?
— Дружина князя Игоря, не видишь разве? За данью пришли для Киева.
— Вы уже забрали свою дань Киеву. Свенельд также забрал свою дань. Возвращайтесь с миром назад.
— А ты кто? Откуда взялась и чего приказываешь нам! А ну возьмите её!.. — крикнул Игорь, возмутившись такой неслыханной дерзостью женщины.
Но в тот же миг десятки копий ощетинились вокруг женщины. Древляне плотно стали вокруг неё — плечо к плечу.
— Какая-то ведьма! — рассмеялся кто-то из княжеских молодцов.
— Это же Велина, что воеводу исцелила, — кто-то добавил…
При тех словах верховые двинулись на Велину и её людей. Но копья сразу двинулись и легли мужам на плечи, готовые ударить коней или всадников. Мечники натянули поводья — развернули коней. Кто знает, куда метнут свои копья и ратища эти дикие лесные люди. Может, и вправду вылезли из каких-то болот лесовики и колдуны. В этих лесных древлянских пущах немало всякой нечисти.
Дружинники отступили, а через какое-то время пошли на эту толпу древлян в обход. Но снова на их пути, словно из-под земли, поднялись молчаливые лесовики и нацелили на них свои острые ратища. Снова отъехали. Снова кинулись в объезд. Но дорогу всадникам каждый раз заступали острые копья и ратища,
— Надо дождаться большей дружины из Киева, — сказал Игорь. — Должен скоро подойти воевода Щербило.
Стали лагерем и развели костры. Осеннее небо сыпало позёмкой. Обременённые возами с данью, дружинники не могли двигаться быстро. Надо было собраться с силами. Но не боялись они тех безконных толп лесовиков-древлян с ратищами и копьями. Из леса они не выйдут на поляну, на открытый бой. А чтобы было спокойнее в лагере ждать, князь послал нескольких молодцов в окрестные селения.
— Зажгите там свечи, чтобы видели, куда возвращаться им надо.
— Га-га-га! — беззаботно подхватили дружинники.
И уже к вечеру на полнеба вспыхнули зарева. Загорелись деревянные хаты селян. Горели, как сухие факелы, ведь всегда ставили свои дома из сухих сосновых брёвен-колод. Горели хаты ночью, горели утром и днём, и снова гуляли зарева над лесами всё дальше и дальше в округе. Злоба и мстительность князя собирали вокруг его лагеря всё большие толпы немых лесовиков, и в их душах та злоба вызывала десятикратную ненависть, ведь выгоняли их из тёплых жилищ так просто, ради того чтобы нагнать страха и тем побаловаться на досуге… Не знал старый Игорь, что гнев, как и человеческая кровь, пролитая рукой человека, падёт на головы тех, кто вызовет его безвинно. Это великий закон жизни, который знают все мудрые народы. Однако Игорь не знал ни мудрости, ни самой жизни, постоянно бегая в ближние и дальние чужие земли… Но не набрался там также ни чужой мудрости, ни чужого добра. Всё было ему мало, ибо увеличивалась его гордыня и жадность. В старости нажил серебра — как сор, золота — как грязи, а ума — как у воробья.
Была звёздная, редкая звёздная осенняя ночь. Погасили костры. Сон смыкал сладкой тяжестью веки. И мысль улетала в высокий звёздный мир, чтобы набраться сил на день грядущий. Под кожаным шатром, натянутым над санями князя, стелился пьянящий дух от берёзового жара, дотлевавшего в широком глиняном ведре, имевшем отверстия снизу. На медвежьих шкурах крепко спал старый Игорь. Кварта мёда, что выпил вечером к свежатине, разогрела тело и затуманила неприятные будничные заботы. Воевода Щербило всё ещё не приходил со своей дружиной. Князь спал крепко.
И вдруг чего-то проснулся. Сначала не понял, где он. И ещё больше удивился, когда перед собой увидел суровые тёмные глаза женщины. Это была та самая ведунья, которая днём своими словами хотела повернуть его назад.
— Кто ты? — сдавленным голосом спросил князь. И ему показалось на миг, что он видел, что он знает хорошо это лицо, и эти сжатые уста, и этот твёрдый, открытый взгляд глаз.
— Княже, покинь нашу землю. И иди от нас прочь.
Князь передёрнул плечами. Как она попала в его сани? Как смеет ему приказывать?..
— Я киевский князь. И древлянская земля под моей властью.
— Власть не вечна. Послушай меня: спасайся!
— Прочь, ведьма! Здесь моя власть и моё богатство.
— Должен думать о жизни, а не о богатствах. Угомони свою гордыню, пусть заговорит твой разум.
— Я тебя, ведьма, не боюсь. Эй, дружина! Чатари! Сюда!
— Здесь нет ни твоей дружины, ни твоих чатари, княже. Здесь, вокруг твоих саней, народ древлянский. Ты в нашем стане.
— Ложь! — закричал в страхе Игорь и почувствовал, как холод ужаса входит в его пальцы, в сердце, в мозг. Его седая кудрявая бородка задрожала, желтоватые рысьи глаза побелели...
— Княже, говорю тебе в последний раз. Умей послушать голос своей души. Не будь поспешным в гневе. Уходи с нашей земли.
— Ты ведьма, я знаю. Но я тебя не боюсь! — князь забился в угол своих саней и, как старый седой волчище, оскалил жёлтые гнилые зубы. Страх давил его мысль. Страх перед этой женщиной, перед её спокойствием и правдой. Другого чувства у него не было. Потому начал кричать снова: — Сгинь, ведьма! Я прикажу сжечь тебя на костре! Я не боюсь, не боюсь тебя!..
— Ты правду говоришь, меня бояться не нужно. Я тебе желаю добра. А ты его не хочешь принять, — сказала Велина.
И вправду бездарный и безрадостный этот князь — ни покаяния, ни движения мысли!.. Этот владыка не по закону, — только силой жил и владел землями и людьми. И жил и владел неразумно, потому что не умел ни править, ни думать о государстве. Потому и не умеет с достоинством умереть. Одно лишь желание наполняло его всегда — загрести чужое. Откуда у такого мужа возьмётся человеческое достоинство?
Кто-то откинул висящее полотно над входом и просунул к ним голову.
— Велина, оставь уговаривать его. Князь не хочет себя спасать. Пусть примет своё...
— Твоя правда, Могута. Жаль тратить на него слова...
Волхвиня высунулась через вход и исчезла.
Игорь остался один. И вот тогда его охватил звериный страх. Какой-то краем мысли почувствовал, что его час настал. Час расплаты за всё. Ведь и судьба имеет своё терпение, которое иногда обрывается.
Снова кто-то откинул полотно, и голос Могути резко сказал:
— Выходи-ка, княже!
— Куда? — Игорь дрожал всем телом, как в лихорадке. — Я никуда не пойду отсюда! — завизжал, как пойманный вор. Смешно было вспоминать, что этот князь назывался великим владыкой. Обычный трусливый вор, вредный волчище, что брызгал лютою слюной на своих ловцов.
— Ладно, сиди. Мы тебя и так возьмём! — засмеялся Могута. И тут князь Игорь почувствовал, что его шатёр пошатнулся, сдвинулся с места и двинулся. Под полозьями саней зашуршал снежок. Его куда-то тянули. О да, верно же таким способом его ночью и выкрали, выпрягши коней, когда после мёдухи он и его чатари-охранники завалились спать.
Наконец сани остановились. В шатёр влезло несколько молодцов, молча всунули в его рот тряпку, скрутили сыромятиной руки за спиной и вытащили на снег.
Князь лежал под открытым небом. Над ним шумели упругим ветвием три берёзы. Серело и шевелилось белыми облаками низкое, мрачное небо. Лёгкий снежок кружился над землёй и припорашивал седые кудри, и усы, и бороду, и одежду старого князя, словно то опускалась на него пороша вечности.
— Ну-ка, нагните те две берёзы! — услышал князь оклик того, кого называли Могутой.
Что-то странное надумали эти лесные мужи. В самом деле, почему не послушался уговоров той ведьмы? Почему не вернуться было назад, разве мало добра привёз из Царьграда? Зачем всё это теперь?.. Зачем?..
А дальше князь дико вскрикнул... Тот крик разнёсся через земли и моря, через годы и века...
Византийский хронист Лев Диакон сообщил, что восставшие древляне привязали Игоря за ноги к двум нагнутым берёзам и... разорвали надвое...
* * *
Над Киевом колебалось взъерошенное холодное небо. То темнело снежными вихрями, то прояснялось белым, слепящим солнцем. Одиноко гудел колокол небольшой княгининой церкви Софии, что возникла недавно возле её палат. Под ногами шуршал белый снежок, из-под которого выступали чёрные лужи талой воды. Бежать по нему было тяжело. Она часто поскальзывалась, падала в те лужи, и во все стороны летели грязные брызги, осыпавшие её голову, одежду. Лужи намочили низкий подол навершника и рубахи, забрызгали полы кожушка. В сапогах хлюпала вода. Ну и долго же держится эта слякотная киевская осень!
До Ильинской церкви было уже недалеко.