Вот вдвоём мы и привезли её к тебе. Вот она и выходила тебя, вымыла из тебя печенежский яд! — Деревяка радовался и плакал от счастья. Он всё ещё не верил в спасение своего воеводы. Потом кинулся к ларцу, где стояли серебряные и золотые чаши воеводы, сгреб их в подол и протянул ведунье:
— Возьми. Это тебе за спасение воеводы. Он ведь теперь будет жить?
— Будет жить. Но зачем мне это? Мне ничего не нужно...
— Он сам сказал — отдать всё за его спасение. Ты же его спасла...
— Кто знает, будет ли он рад этому спасению. Но я делаю это не за мзду.
— А как?
— Вот так! Во имя спасения... Есть ли у тебя что-нибудь поесть? Хоть кусочек хлеба...
И тут он вспомнил, что ведунья все эти дни и ночи ничего не брала в рот, даже воды...
— Я сейчас... поищу!..
Велина подняла с пола свой опустевший мешок, низко натянула на брови тёмный убор, поклонилась светлице и неслышно вышла. Вышла — и словно растворилась...
Когда Деревяка вернулся с куском хлеба и сала и с луковицей, её уже не было здесь. Услышал слабый голос воеводы:
— Где Веселина?
— Эта ведунья? Она Велина, сказали. Куда-то ушла.
Воевода снова закрыл глаза. Да, это была его Веселина. Она во второй раз подарила ему свою любовь и... вернула жизнь... Чем же он отблагодарит её за эту жертву? Или будет до конца своих дней носить в себе тот грех перед ней?
А, верно, прощения ему не будет ни от кого. Та любовь её — то дар небес, и встречается она человеку лишь однажды за жизнь. А он распял ту любовь на кресте тщеславия... Значит, настоящий суд ему будет потом. Теперь она вернула ему жизнь, чтобы затем превратить её в ад.
Веселина, зачем?..
* * *
Он предал её распятию, а она спасла его от смерти. Всё то было по воле Неба. Ведь с Неба приходит и любовь, и месть. С Неба же пришла к ней и та колдовская сила исцеления. Помогала всем страждущим безотказно — потому что такова была воля Неба. Веселина давно осела в древлянской земле и начала новую жизнь. В ней воскрес какой-то совсем иной человек. И совсем иная жизнь началась с тех пор. Не захотела носить своего давнего весёлого имени. Зачем оно ей, когда она словно несёт на себе какое-то проклятие. Пусть будет Велина. Какой-то осколок от прежней Веселины и от прежней искалеченной жизни. Древляне приняли её как свою, хотя за спиной чаще звали ведуньей или ведьмой.
Исчезли в небытии Веселина и все её муки. Выбрала себе, по здешнему обычаю, названного сына — того долговязого Могуту. Каждая женщина должна иметь своего сына. Когда не было своих — можно выбрать в селе любого мальчика или юношу и стать ему названой матерью, холить его, помогать в хозяйстве, растить его детей.
Случилось так, что Велина-ведунья изгнала нечистую силу из новопостроенной избы Могуты. Тогда парень от радости, что теперь скотина не дохнет в его дворе, привёл ей телицу. Она же отвела животину назад. Присмотрелась к молодому хозяину и его жене и попросила быть ей названным сыном, а самой стать ему названой матерью. Великая честь выпала Могуте!
С того времени от неё отступило одиночество. Будто новая любовь снизошла на неё с небес. Что бы она ни делала, чего бы ни добивалась — всё теперь было для сына, для Могуты, для его жены. А когда у него родились ещё двое детей — девочек, то уже большей радости ей и не надо было. Одно точило её душу — не судилось чародейке-ведунье тихой жизни и даже спокойной смерти.
Небо подарило ей колдовскую силу — и она смиренно её приняла. Во благо людей всё и делала. Но знала, что за эту силу её ждёт суровая расплата — это будет уже после смерти, когда она попадёт в бездну. Там её ждали адские мучения, как и всех колдунов. Ведь, как говорят сведущие, сила чародейства непременно приходит к человеку от Чернобога, от его чёрного племени. И пусть ведуны пользуются ею во благо людей, всё равно после смерти должны отдать Чернобогу долг — отдать ему свою душу. Смерть Морана, которая забирает душу у чародеев и прорицателей, травниц и знахарей, долго мучает человеческое тело, чтобы отнять ту душу со всеми знаниями и умениями, чтобы исчезли крупицы ведания!
Но люди всё же научились обманывать лукавицу — они не хотели уничтожать те знания, а стремились оставлять их среди себя для своих потомков. По обычаю и закону, ту душу со всеми веданиями нужно непременно передать сыну или дочери. Поэтому в последние предсмертные часы чародея его преемник должен подать умирающему руку — и тогда всё перейдёт на него. И тогда уже появится новый чародей или чародейка, которые будут спасать людей от болезней и недугов, выпрашивать у Неба им здоровье — и люди будут их благословлять.
Когда настанет время умирать такому избраннику Неба, он должен знать сам. Умирать должен непременно под печью — оттуда и отправляться в ад. Велина знала этот закон. Одного только не могла понять: эту несправедливость судьбы к таким людям. Почему после смерти они должны мучиться в Пековой бездне? Почему за добро людям они должны жестоко расплачиваться вечным пребыванием в огнище? Может, за то, что эти ведуны-чародеи оставляют те ведания-знания на земле?
Правда, можно уклониться от той расплаты. Если преемник заберёт себе те тайны и подаст руку умирающему, а потом возьмёт трезубые вилы и убьёт его. Тогда ведун-чародей не попадёт в огонь Пека, а будет перенесён в райские сады Урая, где не узнает адских мучений. Только снова беда: преемник сам теперь непременно попадёт в Пек, ведь грех убивать своих родителей!..
Вот такое заколдованное кольцо. Велина всё это рассказала Могуте и очень умоляла, чтобы в час её смерти он не приходил в её избу и не подавал ей руки. Не надо ему забирать её чародейское ведание, не надо губить свою душу знаниями. Она себе умрёт, Морана заберёт её душу с теми веданиями, а он пусть помнит её добро и иногда с детьми придёт на могилку. Она будет знать это, и ей будет радостнее там, что её родня не забывает её на земле,
Могута выслушал её просьбу и подивился сложностям её судьбы. С тех пор стал добрее и внимательнее к названой матери, помогал ей собирать целебные травы, прислушивался к её молитвам. Его доброе сердце болело от такой несправедливости судьбы к людям, творящим добро. Но никаких обещаний матери не давал. Кто знает, как всё обернётся. Пусть мать живёт долго-долго, зачем ныне говорить о смерти?
Так и жили. Время подбрасывало новые заботы, новые неприятности, надо было жить, выпутываться из них. И люди так и живут, не думают о своей кончине, чувствуя себя вечными. Ведь если бы думали о своём конце, то сеяли бы ли зерном ниву, писали бы ли хронографы, ставили бы ли храмы... Как хорошо, что люди чувствуют себя вечными!..
В тихий хлопотливый поток жизни Велины неожиданно ворвалась неугомонная и вездесущая боярыня Гордина. Приехала из своих северянских пущ и предстала на пороге избы ведуньи. Велина сразу же узнала её. Вслушалась в ласковые, умильные слова, в её красивый бархатный голос... Наверное, именно им когда-то соблазняла кареглазая боярыня киевских властителей!.. Спокойно рассматривала её морщинистое, но подвижное, живое лицо и никак не могла понять, чего же хочет от неё боярыня. Однако чувствовала — не с добром явилась сюда Гордина. Велина не осуждала её коварства — в конце концов, разве вина женщины в том, что какой-то парень с подольского низа захотел стать с ней наравне... и даже овладеть ею. То он того хотел. И то была его измена. За это, кажется, он чуть не поплатился жизнью — спас его тогда пёс Медведко!..
Теперь же Велина вслушивалась в мягкий, рокочущий голос боярыни, слышала совсем иной его звон — будто где-то звенела сталь. Вглядывалась в мраморно-смуглое лицо, в гибкие ещё свежие уста и видела за ними каменную упрямость, змеиное шипение. Наконец уловила мысль, ради чего же боярыня-вельможица явилась в её убогую хатину. Сын Чурыня! Он у неё и добрый, и мудрый, но нет у него никакого упрямства и даже желания карабкаться к власти. И это тот Чурыня, отец которого Олег! Все это знают в Вышгороде, а прежде всего витязь Свенельд. Вот если бы добрая чародейка сняла с него ту кротость, а добавила бы жажды и силы быть вельможцем.
Велина встрепенулась. О, какая кроткая, какая заботливая мать вышла из гордой боярыни! Лишь бы не она ли когда-то подсунула княгине яд? Как и Щербилу?.. О, боярыня многое может делать, но не может делать одного — добра людям. И теперь то зло, которое она когда-то принесла другим, возвращается на неё и на её род — по обычаю и законам Неба. Так оно и должно быть. А пока Велина размышляла об этом, боярыня бросила слова:
— Мой Чурыня лучше того лютого Свенельдича. А видишь, тот уже повесил боярскую гривну и терем свой ставит на Княжьей горе, — зависть чёрной судорогой свела ей челюсти и горло.
Мстиша Свенельдич!.. Велина не хотела вспоминать его в этой новой своей жизни. Но зачем боярыня вспомнила его?.. Боярыня завершила свою речь:
— Добрая жена, возьми моего Чурыню себе названым сыном. Чтобы ты передала ему силу чародейскую. Может, тогда войдут в него мужество и государственный разум.
— У меня уже есть названный сын, боярыня. Другого не нужно.
— Это тот долговязый? Да он же простолюдин, смерд вонючий. А Чурыня светлого рода, от князя Олега. Имеет право унаследовать его державу. А ты вовеки будешь почитаема.
Вот о чём мечтает бессонными ночами боярыня Гордина! Вот чем занята её голова! Вот почему идёт она на грех, потому и унижается перед нею, простолюдинкой. А если бы знала, что это та самая давняя Веселина, которую Щербило когда-то променял на неё, на Гордину? Наверное, тоже бы не остановилась — нашла бы оправдание себе. Жажда власти сжигала её ненасытную душу. Безумная! Не ведаешь, что безумием своим не изменишь мир, лишь изуродуешь его.
— Боярыня, не то говоришь. Имею достаточно почёта и от людей, и от князей. И от сына своего. А твою жадность не могу удовлетворить. Я учу добру. Ищи других чародеев — злых. Добрые не пойдут на грех, чтобы бездаря сделать государем! Поверь...
Боярыня застыла на миг. Не верила в то, что слышала. Но встретила спокойный, даже сочувственный взгляд больших серых глаз ведуньи-чародейки. Почему-то с её уст не сорвалось в тот миг проклятие. Она шумно втянула в себя воздух, кончик носа её побледнел — и, цепляясь за углы лавки, за дежу, за порог хатки, Гордина выскочила во двор.
Больше никогда не видела её Велина.