Чатари перехватили незнакомых гребцов:
— Кто и зачем? И откуда? — в ответ бубнили усталые, глухие, как у шмелей, голоса. Лагерь проснулся. Заворочался, схватился за оружие. Кто эти люди? Ромеи? Нет, говорят по-славянски, только иначе, чем русы. Наконец выяснилось: это были послы от царя Романа. К князю Игорю. Принесли русскому вождю слова царя ромейского о мире. И те слова принесли на золоте. Ая! Убоялся Роман великого русского войска! Тем более когда мадьярская орда гуляла по окраинам его державы. Вот и пришли послы уговаривать Игоря повернуть назад. Взамен — большая дань и честь...
Игорь созывает бояр, воевод, ратных старшин. Расстилают для князя и советников один ковер, для послов — другой. Их пятеро. В длинных рубахах, вышитых багрянцем, бисером и золотом, на плечах багряные накидки, мягкая обувь из зелёной хзы.
— Это бояре царя Романа,— тихо шелестит шёпот среди русских ратников. Послы держатся плечо к плечу, словно боятся, что поодиночке будут пронзены тысячами зрачков, нацеленных на них из толпы ратного стана. Вот послы снимают шапки, низко кланяются: сперва воеводам, потом — ниже — князю, а дальше воинам, что замерли в любопытстве.
— От царя Романа, княже, слово тебе принесли.
— Говори! — с нетерпением крикнул князь бородачу, что первым заговорил.
— Сказал Роман: не ходи, княже, к Царьграду, а возьми, княже, русскую дань, которую имел Оскольд и которую имел Олег. И добавлю тебе, княже, ещё к той дани,— так сказал Роман.
Князь дослушал, повернулся к воеводам и ратникам.
— Что будем делать, дружина? Согласимся ли на слова царя Романа или пойдём, как задумали?
— Надо ещё подумать. А эти трофеи, что мы мечом добыли, пусть и нам остаются!
— Лучше пойдём и заберём всё, что захотим, а то царь обещает, а что даст? Он всё отдал уграм!
— По Оскольдовой хартии пусть и отдаёт. Как когда-то Олегу.
— Зачем судьбу искушать? Забыли тот адский огонь? Захотелось снова в пекло? Когда царь обещает, чего ещё хотеть. Не сражаясь, получим и золото, и серебро, и паволоки!
— Верно — всё получим даром. Без капли крови. Что она нам — водица?
— Соглашайся, княже, на слова царя!
— Соглашайся!.. Согласие!..— взволновалась толпа ратных людей. Бояре и воеводы также согласно закивали головами, что-то говорили князю. Тогда Игорь сказал:
— Моя дружина и всё войско принимают слова царя Романа. Хотим иметь свою дань по хартии и сверх того требуем каждому воину и золота, и серебра, и паволок...
Послы сбились в кучу, начали переговариваться. Старший, чернобородый, ещё раз поклонился всем:
— Ждите нас здесь. Будет вам всё, что хотите. И всё то запишем в новую хартию. По обычаю.
Так всё и случилось. И вскоре Игорево войско, отягощённое богатствами, вернулось в Киев. Лодьи, челны и долблёнки доверху были нагружены данью и дарами греческой земли. Поднимались вверх против течения Днепра медленно и тяжело. А по пятам за русским войском шла берегом печенежская орда. Ромеи и их одарили. Но в чужих руках кусок хлеба кажется больше. У Хортицы, как водится, когда начали выгружать лодьи и ставить на волоки, произошла стычка с ордынцами. Несколько стрел долетело и до князя Игоря и его отроков. Одна из них вонзилась в плечо воеводы Щербила...
Но всё добро доставили до Киева целым.
Вскоре в столичный русский град прибыли и новые послы — заключить мир с русами. А из Киева в Царьград отправились русские послы числом пятьдесят и один муж. Написали они новую хартию: "…Мы от народа русского послы и купцы... посланы Игорем, великим князем русским, и всем княжеством, и всеми людьми русской земли, и ими завещано нам обновить древний мир, расстроенный от многих лет вражделюбцем дьяволом, который ненавидит добро, и утвердить дружбу между греками и русью..."
С этой хартией русские послы пошли в Царьград, к царю Роману, чтобы взять от него присягу на верность. И взяли ту присягу в святой Софии Царьградской.
А на другой день после этого, когда русские послы уже собирались возвращаться домой, их настигла страшная весть: царя Романа больше нет! Его низвергли с императорского престола! Сорвали с чела золотой венец! И сделали это не чужаки, не лютые ордынцы, не вельможи или полководцы, его собственные сыновья — Стефан и Константин. А старший сынок — Христофор, которому Роман передал гвардию, помог отвезти развенчанного батюшку в... монастырь!..— на островок Проте...
Настал конец гордому гласу Романову!..
Пока низложенный Роман приходил в себя от той коварной акции собственных сыновей, русская свита начала требовать присяги от Стефана и Константина. Новые цари зорко следили друг за другом — кто-то кого-то должен уничтожить первым! По закону вероломства, за каждое коварство надо платить жизнью. Новые цари искали опоры и поддержки повсюду — им нужен был мир на всех четырёх сторонах их земли, мир и помощь. Потому сразу согласились присягнуть русам соблюдать эту хартию. И согласились дать льготы и на поиск челядей, и свободно торговать купцам, и свободно ходить в устье Днепра, и на Белобережье, и на остров Елферия, только чтобы не зимовали там и чтобы в корсунской стороне не захватывали ромейских владений... Ещё говорилось в хартии, чтобы русский князь не пропускал чёрных болгар в их земли... Мудрая мысль Романа, чтобы руками русов сдерживать натиск ордынцев на империю, была правильно оценена предательскими сыновьями. А ещё новые цари потребовали от русского князя, чтобы послал русских воинов к ним. Сомневались, видно, что сумеют удержать свою власть лишь золотом...
Одного жаркого летнего дня Игорь велел созвать прибывших цареградских послов к себе. И, собрав их, бояр и старшую дружину, двинулся к Перуновой горе, к великому кумиру и защитнику полянского племени Перуну. Здесь уже, как и в древности, горел костёр; красные отблески его торжественно отражались в яхонтовых камнях глаз кумира. Будто он рассматривал пришельцев с большим любопытством и торжеством. И казалось, довольно качалась его большая серебряная шапка.
Воины с князем сложили к ногам Перуна свои мечи и копья, щиты и золото. Игорь стал на одно колено и, по обычаю, сказал:
— Клянусь, что всё то, что написано в этой хартии, будет исполняться мной и моими людьми... в последующие годы и всегда, пока солнце светит и пока весь мир стоит в нынешние века и в будущем!... Если же кто переступит это, пусть умрёт от своего оружия и пусть будет проклят богом Перуном за то, что переступил свою клятву...
Не знал князь Игорь, что в тот же день его старший сын Глеб запишет эти его слова на пергамент и что однажды они будут вписаны в великий русский летописец. И ещё князь Игорь в тот день не видел, как младший его сын — Святослав, державший за руку Асмуда, не положил ни своего детского маленького меча, ни обруча, как и дядька — воспитатель его, к подножию кумира Перуна.
Мальчик тихо спросил у Асмуда:
— Почему отец не взял мою болгарскую отчину?
— Сам её возьмёшь, княжич! — сурово ответил варяг. Его крутой, упрямый лоб был изрыт глубокими морщинами. Оттого весь его вид был упрямым и кремнёвым.
— Но ведь отец клянётся на мир, пока светит солнце. А солнце светит вечно!
— У каждого свой век, княжич. У солнца один, у князя-отца — другой. А у тебя — совсем иной. Проси у Перуна силы!..
Когда все покинули Перунов холм, мальчик-княжич отошёл от своего воспитателя, приблизился к кумиру и пал перед ним на колени. Со слезами на глазах он искренне воскликнул:
— Перун великий! Заостри мои стрелы, натяни серебряную тетиву лука моего, дай кремнёвые копыта коням моим, а лодьям моим дай крылья вихря. Это когда я вырасту и пойду в поход. Хорошо?..
Сложив руки на груди, старый варяг с гордостью внимал молитве-слову своего княжича. Пусть будет он удачливым воином! Пусть не боится ни холода, ни зноя! Пусть не дрогнет его рука с занесённым мечом над новыми землями. В нём слава и сила. И будущее не только его, Асмуда, но и сына его единственного — Рулавa.
Уже затухал Перунов огонь, когда двое мужей — старый, суровый кремезняк и тонкий светловолосый мальчик лет семи — подошли к тому огню и бросили в него свои обручи.
Огонь блеснул искрами, вспыхнул пламенными языками, которые взвились вверх красно-жёлтыми сполохами. Перунов огонь осветил крутую тропу к Княжьей горе, по которой пошли эти двое мужей.
* * *
Человек постигает себя лишь в беде. И только тогда осознаёт истину, что расплата за содеянные обиды всегда неизбежна.
Покинутый и забытый всеми воевода Щербило думал об этом со страхом, лежа на пуховом ложе в своей опочивальне, в своём большом тереме. Дом не радовал его теперь. Был пуст и мрачен. В голове роились мысли тяжёлые и жгучие. Он прощался с миром, а мир был к нему равнодушен... Властители хлопотали о своём владычестве, властолюбцы, ловкачи и хитрецы, блудодеи и святители, источённые злыми замыслами, тайно точили топоры и на владык, которых громко славили, и на своих соперников, которым ласково улыбались.
Князь Игорь собирал на пышные пиры варягов и советников, внимал их елейным славословиям и забывал, что льстецы приведут его к погибели. Не думал, что среди этих льстецов найдётся хоть один, кто искренне и бескорыстно защитит его, великого киевского князя. Щербило знал наверняка, что не найдётся ни одного. Чужими заповедями жил князь, презирал тех, кто не умел льстить и славословить, а умел только хорошо трудиться да подставлять свою жизнь ради утверждения этой Русской страны, где княжит Игорь, как вот подставил свою жизнь Щербило, когда перехватил собой одинокую печенежскую стрелу, летевшую князю в спину. Неглубоко и ранила его, сначала даже не встревожился. Лишь в Киеве почувствовал, что вокруг небольшой раны образовалось красное затвердение, оно становилось синюшным, а дальше по телу разбросало большие красноватые пятна. Яд постепенно добирался до нутра — перестал есть, ослаб и, наконец, слёг. И вот теперь лежал, вытаращив глаза в потолок, и уже не вслушивался в жгучее внутри своего тела. Потому что ещё жгучейшей была мысль о том, что вот он ныне должен умереть в одиночестве, и никто ему не сказал слова благодарности за все его великие труды во благо всей земли и её властителей. А труды и вправду были велики и тяжки. Сколько мечей он сломал, чтобы защитить власть Олега, потом власть Игоря.