А чернявец какой! Тьфу!.. — Никто у меня не отберёт власти! Я — есть киевский князь! На всех натравлю варягов и свою дружину. И Свенельдову дружину! — вдруг князь затопал ногами, замахал кулаками: — Иди прочь, воевода! Иди туда, откуда пришёл...
Ольга не ждала такого всплеска. Не ждал и Щербило. Лицо его побледнело, лоб покрылся потом. Вернуться туда, откуда пришёл? А пришёл он оттуда, снизу, со дна, с земли, из грязи, и своими руками и подвигами служил им, властителям Киева. Служил верой, правдой и честью! Его поднял Олег, его возвысил Олег, так же, как и этого рыжего Егория, этого глуповатого, недалёкого пришлеца. Он разве не знает, что сидит тут его милостью! Да, и милостью Щербила, который не поднимает против него свой меч, который не зовёт против него свой народ... И он, Щербило, никуда не уйдёт.
Спокойно выпрямился, спокойно положил большую тяжёлую руку на рукоять меча, шагнул к князю:
— Я не уйду, княже. Я на своей земле, я не какой-то пришелец. Не ты меня поднимал. И не тебе служу.
— Не мне? А кому? — аж присел разъярённый князь от такой дерзости своего челядина.
— Русской земле, княже, служу... И княгине русской. Она заботится о земле Русской страны, развивает и успокаивает её...
Игорь неожиданно сел на лавицу. Что-то было слишком грозное в тех спокойных словах воеводы.
Ольга молчала. В её душе росла буря против своего мужа-князя, против обезумевшего от пьянства варяга Свенельда, против Асмуда, что, наверняка, стоял за дверью и всё слышал, — против всех этих варягов, что облепили князя и княжеские палаты, против их лакуз, что прислуживаются им ради собственной выгоды, что ползают и разрывают души русичей... О, земля, зачем ты терпишь их, зачем не поглотишь вместе с их коварством и позором?
— И ты, княже, знай: сидишь в Киеве нашей милостью, милостью русичей, киян!
Игорь вскочил на ноги, ударил кулаком по столу:
— Заговор!.. Измена!.. Вон!..
— Нет! — Ольга схватила его за руку.— Тысяцкий Щербило — наша опора в Киеве. Он никуда не уйдёт... А ты ведь снова собираешься в поход? Опять бросишь Киев и нас на произвол судьбы?!
Нет, теперь будет так, как захочет она, киевская княгиня. Для того она и пьёт свою горькую отраву из боярской предательской чаши!.. Для того и несёт на своей поседевшей голове страшный венец киевской властительницы...
— Щербило, наш князь собирается этой весной снова в Царьград. Ты должен остаться здесь. Все наши бояре, все киевские гости, и горожане, и слобожане — все должны слушать тебя. Княже! Твой киевский стол в верных и честных руках. А тебе пора отдохнуть.
Игорь тяжело поднялся и побрёл в опочивальню. Свенельд посвистывал носом...
Она резко повернулась к дверям, распахнула их — и вдруг из-под ног кто-то откатился. О, она не сомневалась. Это был Асмуд...
Крикнула ему вдогонку:
— Асмуд! Где княжичи? Где Глеб? Пусть собирается в дорогу. Он хочет пойти в болгарскую землю. Пусть идёт. Я согласна! Скажи ему.
Асмуд уже метался по двору и звал:
— Глебе! Глебе!..
— Княгиня,— нерешительно отозвался Щербило.— Я говорил правду. Я тебе буду служить верно. И князю твоему тоже. Не пожалею своей жизни!
Она не решалась взглянуть ему в глаза.
— — Знаю, воевода. Пусть тебя спасёт Мать Божья... Щербило всё ещё стоял, чего-то ждал. Что он ещё хочет услышать от княгини?
— А как... Григорий? — лицо воеводы посерело. Он был готов сейчас же раздавить этого лгуна. Когда-то оклеветал Степка. Теперь его.
— Не трогай. Его Бог накажет... Щербило скрежетнул зубами:
— Долго ли придётся ждать? Из той гнили вылупится кусачая вошь.
Воевода всё ещё медлил, что-то вертелось у него на языке. Она чувствовала, что то были слова, которые она так хотела услышать.
— Княгиня...— словно не его был голос. Чужой, глухой!...— Видишь, какое светлое небо над нашим Киевом?
Ольга подняла лицо к оконцу. В самом деле, небо было, как чистая бирюза, а по нему плыли лёгкие крылатые облака!.. Щербило тоже смотрел на те облака и чувствовал, что с ним творится что-то новое и великое. Удивлялся: как же могло статься, что он никогда не смотрел ни в небо, ни в лицо княгини. Считал её своей госпожой. А ведь у неё глаза такие же, как это киевское небо. Но была она ещё и... властная правительница!..
Это ещё сильнее манило его душу. Как когда-то манила властность Гордины. Может, потому, что и он был той же породы властителей. Что знал, может стать рядом с теми владыками страны и душ людских. И что он, сын подольского плотника, простолюдин, воевода, не хуже их, которым дано владычество самим рождением!
Смятение колотило его душу, но не разум.
Твёрдой походкой Щербило вышел из гридницы.
* * *
Великого не бывает без суетного. Потому великое и ничтожное кружится в одном водовороте времён, и не постичь простым умом, где вечное, а где преходящее. Недаром в мире появляются пророки и учат: распахивайте свои перелоги, и Бог дождём прольёт на вас правду. Вечное и великое тогда поднимется в своей чистоте, стряхнёт сор ничтожества, а нечестивцы погибнут от своего бесчестья. Так что пока никуда не деться от малых, мелочных забот. Да как без них? Без них будто и жизни нет, ведь нет борьбы великих стремлений с мелкими делами.
В потоке своих дней и трудов княгиня и не думала — это великое, а это малое. Всё казалось ей значимым. Всё нужно было устраивать и преодолевать, ко всему прикладывать своё сердце.
Вот и Глеб вернулся из Преславы. Привёл несколько книжных людей и зодчих-мастеров. Насмотрелся там церквей и монастырей — хочет и здесь строить такие же. Ольга и сама давно мечтала воздвигнуть свою небольшую церковку, в которой бы под сводами витала для неё тишина и мудрость. О, как нужны ей были эти советчицы — тишина и мудрость! Не хватает сил на всё, что происходит вокруг: над обрывом ставит новые каменные палаты, неподалёку велела расширить площадь для Бабьего Торжка — чтобы больше гостей сюда приходило, пока лежит ещё санный путь, велела мечникам княжеским по сёлам и городкам собрать дань. Князь-муж ещё на полюдье у дреговичей и смолян, пока вернётся, здесь всё будет по-хозяйски устроено. Надо и о школе позаботиться — негоже княжичу Глебу самому учить отроков, на то есть много писаных и книжных людей — все они ученики Степка Книжника. Вон уже и Ставр, и Володарь, и Борило, и Полюд, и Безмир — все уже достигли своего почтенного молодецкого возраста, пора другим свою науку передать. Ещё же надо ей позаботиться и о младшем сыне — о Святославе. Ребёнок совсем убежал из дома, вместе с варяжскими воинами и дядькой Асмудом живёт в их доме. А уже давно пора окрестить мальчика, чтобы Иисус Христос и Матерь Божья взяли его под свой покров. Дальше откладывать нельзя.
Велела позвать Асмуда. Сначала надо его уговорить. Окрестит же пресвитер Григорий. Теперь он во всём угождал княгине, был услужлив, низко склонял голову при встречах. Понял, что не удастся ему накинуть на свою владычицу узду. Лучше с ней соединиться, чем ссориться. Возле неё вертятся всё новые и новые люди и новые священники, недавно пришедшие из Болгарии. Все они моложе и проворнее его, каждый мечтает стать личным духовником своей княгини. Ведь пользе подчинены все — от пророков до царей! Таков уж этот мир. Потому Григорий первым и напомнил ей:
— Пора княжича Святослава крестить, княгиня. Пора же! И уже приходит время подумать о невесте для старшего сына, наследника Киевской державы. Он должен иметь сильных и верных родичей. В каких странах взять жену для Глеба?
Асмуд не замедлил.
— Святослава хочу крестить. Приведи вечером в церковь Илии.
— Княгиня! Не делай этого! — испугался воспитатель-дядька.— Святослав ещё ребёнок, он должен Бога сам себе выбрать. А ты насилуешь его волю — не по-божьему это. Грех берёшь на душу, княгиня.
— Но ведь он должен быть защищён покровом Божьим.
— Он и так под защитой наших старых богов — Тора и Перуна.
— Это же ложные боги, Асмуд.
— Послушай старого воина, княгиня,— уверенно начал варяг.— Я верно служил и буду служить князю и тебе. И твоему сыну буду верен до самой смерти. Я ведь его вырастил, как своё собственное дитя. Он мой сын и ученик. Но не боги держат человека в жизни — а сила души. Опора на свою волю и своё слово — и на собственный меч. Разве не всё равно, кто их даёт? Святослав сердцем уверовал в Тора и Перуна. Пусть верит. Главное же — он должен верить в себя, в свою правду как властитель.
— Я не знала, что ты, Асмуд, и философ. Только не христианский, а языческий. Но ты должен понять, что я хочу, чтобы мой сын стал ещё и владыкой и строителем будущего, а не только добрым воином.
— Княжич Глеб старший. Он и будет властителем этой страны. А Святослав должен завоевать себе землю, как то сделал его дед Рюрик. Он должен быть добрым воином, княгиня, поверь!
— Рюрик ничего не завоевал, ты забыл. Рюрика позвали добром. А он потом нарушил своё слово. Олег довершил его кровавое дело.
— Может, и так. Но если бы не это, Игорь не сидел бы князем в Киеве, а ты не была бы княгиней... И не заботилась бы теперь о своих наследниках.
— Ты говоришь правду. Но ведь забыл, что Святослав и Глеб — мои сыновья. Я же христианка, за моей спиной великая христианская держава Болгария. Кто знает, не придётся ли моим сыновьям когда-нибудь заботиться о её судьбе.
— Если и придётся, то будь уверена, сделает это тот из твоих сыновей, кто крепко держит меч в руках. Поверь мне, княгиня, у твоего Святослава — будущее в мече...
— Болгария же — христианская земля. Народ примет там только властителя-христианина.
Асмуд задумался. И всё же:
— Сначала надо страну завоевать, а потом уже давать ей хозяина.
Ну что поделаешь с этим варягом? Говорит вроде бы и правду. И она сама знает, что сила меча — в мире нынешнем — решает судьбы стран и народов. В конце концов, мальчишка ещё мал. Можно и подождать.
— Хорошо. Подождём, Асмуд...
— Ещё одно, княгиня...— Асмуд как-то непривычно склонил в поклоне свою буйную седую голову на бычьей шее. Вкрадчиво, словно вредный пёс, взглянул на Ольгу.— Прошу твоей милости.
— О чём?
Этот добрый воин должен был бы просить милости у князя.
— Хочу двор себе поставить на Горе. Как и другие знатные люди.
— Что ж, места здесь достаточно.
— Я только то место хочу, чтобы ближе к княжичу Святославу... то, где ныне твои мастера камень начали класть.
— Там будет моя каменная церковь, святой премудрости Софии. Возьми себе землю у Киевских ворот, возле Бабьего Торжка.
— Боярин Мстиша Свенельдович уже забрал её себе.
— Свенельдович? Кого же он просил?..