Джуры казака Швайки Страница 35

Ребята сейчас на них злы, словно черти.

— А кто сейчас не зол, — вздохнул сосед Мацыка.

— А то ж, — подхватил Мацик. — Потому и идём к Вырвизубу.

Темнело. Языки пламени взмывали вверх. Санько прилёг рядом с Грицыком. Барвинок подошёл к ним, немного покружил и устроился посередине.

Вдруг с дороги донеслось:

— Пугу!

— Ещё один, — сказал Яньо.

Но он ошибся. К костру подошли пятеро.

— Куда направляетесь, братцы? — спросил первый.

— Туда же, куда и вы, — ответил Мацик. — К Вырвизубу. А сами вы откуда будете?

— Из Берестового, может, слышали? Это под Галичем. Узнали, что зимой бусурманов немного пощипали, так чего ж летом не повторить? О, да у вас и волк с собой? — удивился он, заметив, как среди ребят насторожился Барвинок. — Ну и времена! Даже зверьё идёт на татарина…

НА БОБРОВОМ ОСТРОВЕ

На четвёртый день на горизонте замаячила Каменица. Немного позже из-за лозы показались часовые.

— Татары, что ли? — приложив ладонь ко лбу, спросил Мацик.

— Если бы татары, за ними давно бы пыль поднялась, — возразил Швайка. — Нет, это кто-то из наших.

Он не ошибся. Всадники неспешно ехали навстречу. Вскоре Санько узнал в переднем Остапа Коцюбу. Рядом с ним время от времени появлялась из травы голова Куцего.

— Как ты тут оказался? — поздоровавшись, спросил его Швайка. — Ты ж вроде с ребятами собирался за пороги.

— Были мы там с братчиками. А потом решили, что этим летом здесь будет повеселее. Так и перебрались.

— А Штефан где?

— В лагере. Просил меня подменить его на посту. Ему, видишь ли, некогда. Набирает отряд из новых, толковых ребят. Если хочешь, тебе тоже может кого-то выделить.

— Мне никто не нужен. В татарской степи одному куда лучше, — ответил Швайка.

Остров, куда Остап привёл товарищей Швайки, назывался Бобровым. Он был довольно большой — с одного края едва виднелся другой. На нём кое-где росли изогнутые дубы, над водой покачивались камыши и лещина. Между дубами виднелись с десяток просторных куреней. А вот от бобров, кажется, не осталось и следа. То ли их уже истребили, то ли сами ушли куда подальше. Впрочем, неудивительно — на острове собралось несколько сотен человек. И все были при деле. За камышами раздетые братчики с шумом заводили неводы. Тут же рыбу разделывали и вялили под жарким солнцем. С полсотни мужчин из ночной стражи отсыпались в тени. Пахло дымом. У котлов повара ощипывали дичь, и перья летали повсюду, как пушистые осенние снежинки.

— Захотелось, понимаешь, ребятам свежатины, — пояснил Остап. — А то всё саламаха да саламаха.

Между котлами прохаживался голый по пояс дед Кибчик и ворчал на кашеваров, что неправильно готовят. Сам при этом косился в сторону Вырвизуба, который на берегу испытывал новоприбывших. Заметив Швайку с ребятами, он обо всём позабыл и, как молодой, бросился к ним.

— А я уж думал, что с вами что-то случилось! — закричал он издали. — А как там Кудьма?

— Нет уже деда, — глухо ответил Швайка. — Умер дед. Освободил меня из лап Кобыльского — и умер.

— Вот как… — дед Кибчик неотрывно смотрел на бескрайнюю гладь Днепра. — Говорил он об этом. Мол, как только соберётесь большой гурьбой — переберусь к своим предкам… Что ж, прожил Кудьма достойную жизнь. Трудную, но чистую. Может спокойно смотреть в глаза своим пращурам.

Откуда-то появился и замер Демко по прозвищу Дурная Сила. Теперь в нём трудно было узнать прежнего неповоротливого парня из Вороновки. И без того высокий, он, кажется, за год стал ещё выше чуть ли не на голову. А плечи у него стали такие, что в дверь мог пройти разве что боком.

Похоже, Демко тоже не сразу узнал ребят. По крайней мере, пару секунд рассматривал их так, словно видел впервые. Наконец широко улыбнулся и воскликнул:

— Ну вы, ребята, и вытянулись! Прямо как дубки.

Себя Дурная Сила, видимо, уже считал настоящим дубом.

— Хотите, покажу наш остров? — предложил он.

И с гордостью добавил: — Меня тут все знают!

И действительно, Демка хорошо знали. Когда они проходили мимо мужчин, чуть ли не на каждом шагу слышалось:

— О, наш Манюня пришёл!

Или:

— Парень, что-то ты плохо растёшь. Может, мало каши ешь?

— Это они так шутят, — с улыбкой пояснил Демко товарищам.

А когда они остались одни, попросил: — Слушайте, ребята… Только вы не говорите, как меня в деревне дразнили, ладно?

— Про Дурную Силу? — уточнил Грицик.

— Ага. Видите ли, дурная сила — она и есть дурная. А вот Манюня — это другое.

— Почему же другое?

— А потому. На острове меня могут одолеть всего пятеро. Но они уже взрослые, а я, говорят, ещё нет. Вот и зовут Манюней.

Ребята прошли мимо десятка куреней, пока не остановились у крайнего, что стоял на песчаном берегу.

— Мы с дедом его построили для наших, — гордо сообщил Демко-Манюня. — Так и назвали — воронковский курень.

Внутри курень оказался ещё больше, чем снаружи. У стен лежали охапки подвяленной травы. Пахло чабрецом и мятой. Тут легко могли разместиться человек пятьдесят.

— Да ведь из Вороновки пока и столько не пришло, — заметил Грицик и с разбегу плюхнулся на самую большую охапку. — Зачем такой огромный?

— Сначала кажется, что большой, — ответил Демко, плюхнувшись рядом с таким размахом, что курень даже задрожал. — А потом малым покажется. Так дед говорил.

— И хорошо, что большой, — сказал Санько, усевшись на третий оберемок. — Нам больше места достанется.

Наскачавшись вдоволь, ребята вышли из куреня и направились туда, где звенели десятки сабель. То опытные казаки проверяли, на что способны новички.

— Как твои? — утирая пот со лба, спросил Вырвизуб у Швайки. — Саблю держать умеют?

— Вроде как умеют, — ответил Швайка. — По крайней мере, в хвосте плестись не будут.

— Это хорошо, — сказал Вырвизуб и снова обратился к прибывшим: — Ну, кто следующий?

Следующим оказался какой-то здоровяк-неловкач. Не успел он поднять саблю, как та тут же вылетела из рук.

— Да что ж ты, друг? — разочарованно сказал Вырвизуб. — Похоже, даже не знаешь, за какой конец её держать.

— Да знаю я, — смущённо проговорил неумёха и поднял саблю. — Просто махать ей ещё не научился.

— Это почему? — спросил Вырвизуб. — И откуда у тебя сабля? На дороге нашёл, что ли?

— Да… — ещё больше смутился он. — У нас там панский слуга… того… выёживался. Напал на меня. А я сено корове нёс. Ну, я его вилами… того… проткнул. А потом взял его саблю и сюда сбежал.

— А вилы почему с собой не прихватил?

— Га… ну какой же казак с вилами? — растянулся в улыбке неумёха.

Мгновение Вырвизуб размышлял.

— Ладно, пойдёшь сперва кашу варить, — наконец решил он. — И пока не научишься держать саблю — ни шагу от котла, понял? Не стоит зря голову подставлять под бусурманскую кривулю.

— Тогда уж лучше я снова за вилы возьмусь…

— Э, нет, — фыркнул Вырвизуб. — Что ж это за казак с вилами? Смешно будет даже курам.

К тем, кто держал в руках вертел или дубину, Вырвизуб относился с явным уважением.

— Ну вас к лешему, — говорил он. — Ещё проткнёте, как майского жука. Или саблю мне сломаете. Идите-ка лучше к Манюне.

И он указывал на Демка, что опирался на тяжёлую дубину, неизвестно откуда взявшуюся у него в руках. За поединками внимательно наблюдал дед Кибчик.

— Этот подойдёт, — говорил он. — Хороший будет рубака. И снова звон сабель — частый, искристый.

— Подойдёт, — выносил новый вердикт дед Кибчик. — А этот, видать, ещё мало каши ел. Пусть пока возле котла потренируется.

Смуглый молодой человек, у которого Вырвизуб чуть не выбил саблю, с мольбой наклонился перед дедом.

И только Швайка заметил в его глазах насмешливый блеск.

— Разрешите ещё немного, дедушка, — сказал он. — Я способный, быстро научусь.

— Нет, — вмешался Вырвизуб. — Дед правильно говорит. Мало каши ел.

— Да нет, — возразил Швайка. — Он притворяется. А сам только и ждёт, когда ты расслабишься. Тогда и выбьет саблю.

— У меня ещё никто не выбивал! — обиделся Вырвизуб. — Никогда такого не было.

— Не было — будет, — усмехнулся незнакомец.

— Это ты мне так говоришь? — вспыхнул Вырвизуб. — Мне? Ну держись, вражий сын!

Схватились они всерьёз. И слева били, и крест-накрест. Отскакивали друг от друга, как от змеи, и снова налетали, словно коршуны.

Сабли свистели яростно, и лишь искры показывали, где они только что столкнулись. И если бы под ногами был не влажный мох, а сухая трава — пожар давно бы вспыхнул.

— Да чтоб вас! — выругался дед Кибчик, когда бойцы в пылу едва не сбили его с ног. — Вылез, как курица из-под собачьей телеги!

— Что-то мы и вправду разошлись, друг, — спохватился Вырвизуб. — Как звать тебя?

— Охрим, — ответил смуглый, пробуя ногтем, не затупилась ли сабля.

— А ты откуда?

Охрим метнул взгляд на казаков, отвёл Вырвизуба в сторону и сказал:

— Я черкасский. Слыхал про пана Дашкевича?

— Слыхал. Крепкий вроде мужик. А ты что — сбежал от него?

— Наоборот, он меня благословил, — ответил Охрим и снова окинул всех взглядом. — И сказал заодно, мол, иди, разведай, кто там собирается. Хотел бы он с вами объединиться. Уж больно он на татар злой. Допекли они его.

Вырвизуб задумчиво сплюнул сквозь щербатый зуб.

— Значит, и паны с нами, — сказал он. — Жаль только, что их мало. Постой, а чего ж ты мне сразу об этом не сказал?

— Так ты занят был. А потом смотрю — что-то ты зазнался. Вот и решил немного проучить.

Мгновение Вырвизуб смотрел на Охрима и не знал, как поступить. Разозлиться или проигнорировать. В конце концов махнул рукой и рассмеялся.

— А ведь мог бы и проучить! — воскликнул он. — Молодец, Швайка, не дал опозориться старому товарищу. Ну что, Охрим, вставай рядом и будем дальше смотреть, что за люди к нам пожаловали!

И никто не заметил, как Швайка тихонько отошёл от толпы. Остановился у реки, будто хотел умыться, и скрылся за кустами. Вместе с ним так же незаметно исчезли трое казаков — Горихвист, Кандыба и Коломиец. И, конечно же, как репейник, увязался за ними джура Грицик.

А Санько стоял и сдерживал слёзы. Он ведь так надеялся, что Швайка возьмёт и его с собой в разведку! Ведь собирались же идти за татарский кордон.

Но Швайка был непреклонен.

— Я за тебя перед памятью деда Кудьмы отвечаю, — сказал он.