Джуры казака Швайки Страница 32

Долгими ночами он не раз мечтал, как будет вместе с Грицыком казацкую службу нести. Но, видно, не судьба. Похоже, жить ему придётся так же, как сейчас живёт дед Кудьма. Лечить раненых и больных, учить волков служить людям. И, в конце концов, станет отшельником, как и дед Кудьма…

От таких мыслей Санько не удержался и тяжело вздохнул.

— Ты чего это? — удивился Грицык.

— Да просто так, — уклонился от ответа Санько.

Возле двух старых осин друзья остановились.

— Ну-ка, давай ещё раз на саблях! — крикнул Грицык.

Они всегда здесь тренировались. Сражаться при взрослых казаках было неинтересно. Только и слышишь:

— Не так, Грицык, держишь руку! А ты, Санько, мягче бей! Не так! Ещё раз!

А здесь, без зрителей, можно драться как душе угодно.

— Я — казак Швайка! — выкрикнул Грицык, и его сабля засвистела в воздухе. — Ну, татарчонок, держись!

— А я — молодой казак Кудьма! — закричал Санько и тоже схватил саблю. — Не будет тебе пощады, бусурман!

Ах, как звонко звенели сабли в воздухе! Как горячо сошлись бойцы! Белка, что неосторожно выглянула из дупла, в страхе сиганула на самую верхушку дерева. А заяц, вставший возле кустов калины, умчался так, что за ним только снег пыльнул. Но юные воины ничего не замечали.

— А, проклятый ногай! Вот тебе! — кричал Грицык.

— Чтобы казак Кудьма отступал? Не бывать этому никогда! — вопил Санько, и его сабля выбивала снопы искр из оружия Грицыка.

Вдруг между ударами донёсся странный звук. Мальчишки замерли. Звук исходил из сугробов на другом конце поляны. Держа сабли наготове, они без страха направились туда.

Первым вскрикнул отчаянный казак Швайка:

— Медведь! Бежим!

— Ой! — вырвалось и у молодого казака Кудьмы.

Да, это был медведь. Огромный, лохматый, он двигался на четырёх лапах, мотал головой и глухо рычал.

Санько и не заметил, как понёсся следом за Грицыком. Затем они начали обгонять друг друга. То Грицык вперёд вырвется, то Санько так ускорится, что казалось — Грицык топчется на месте. В голове у Санька промелькнула мысль, что он делает что-то не так. Но чтобы её обдумать, нужно было хотя бы на миг остановиться. А времени не было. Медведь шёл по следу. Громко рычал и тоже перешёл на рысь.

— Мама! — вырвалось у Санька.

— Ой, спасите! — подхватил Грицык. Теперь он боялся даже оглянуться.

Вверх, вниз. Прыжок через куст, снова вниз… А рычание всё приближалось. Грицыку казалось, что когтистые лапы вот-вот схватят его за шею.

Похоже, то же самое чудилось и молодому казаку Кудьме.

Они уже не кричали и не звали на помощь. Только тихо пищали тоненькими голосами, как новорождённые щенки.

Вверх, вниз… Через ствол, через выбоину…

Вдруг перед ними выросла согбенная фигура. Это был дед Кудьма.

— Что с вами? — удивлённо спросил он. Похоже, бывают на свете ситуации, когда даже колдун не в силах ничего понять.

— Ой, дедушка… — выдохнул Санько.

— Бегите! — с последними силами крикнул Грицык, обегая старика. — Медведь!

Но дед Кудьма и не подумал присоединяться к беглецам. Напротив, он неспешно пошёл навстречу медведю, и в его руках даже лозины не было.

— Что, Мишенька, опять зуб разболелся? — участливо спросил он, когда до зверя осталось всего несколько шагов. Медведь сел на снег, жалобно заскулил и приложил широкую лапу к мохнатой морде.

— Вот беда, — покачал головой дед Кудьма. — Ничего, сейчас мы его заговорим…

Медведь замер. Дед что-то тихо забормотал. Затем провёл ладонями вокруг медвежьей морды, снова прошептал что-то. Медведь следил за его руками, как Санько или Грицык следили бы за пчелой возле носа. Постепенно всхлипывания зверя стихли. И вскоре прекратились совсем.

— Вот и всё, — сказал дед Кудьма. — Иди гуляй.

Медведь посидел ещё немного. Потом поднялся, тихонько пробурчал что-то, будто поблагодарил, и побрёл назад. Мельком взглянул на мальчишек, и в его глазах блеснуло что-то вроде презрения. Казалось, он и плюнуть хотел, как недавно Остап Коцюба, да, видно, не научился ещё.

— Почему же ты с ним не поговорил, Санько? — спросил дед Кудьма, когда зверь скрылся за кустами. — Я же тебя учил, как зубы заговаривать. Или испугался?

Санько покраснел.

— Испугался, — выдавил он.

Дед Кудьма улыбнулся в седую бороду.

— А зря. Это же Мишка, неужели забыл? Я же его совсем крошкой подобрал и выходил. Ты ведь сам про него раз десять меня расспрашивал.

Санько опустил голову ещё ниже. Он не мог понять, почему все эти рассказы про медведя так быстро вылетели у него из головы.

— А где ваше оружие? — неожиданно спросил дед Кудьма. — Где ваши сабли?

Оба хлопца схватились за ножны. Сабель не было. Ни у Грицыка, ни у Санька. Наверное, где-то потерялись во время бегства.

— Эх вы, молодцы, — покачал головой дед Кудьма, хотя в его глазах светилась весёлая улыбка. — Ну что ж, придётся мне самому их искать. Надеюсь, Мишка не унёс их с собой.

ШВАЙКА В БЕДЕ

Грицык был готов расплакаться. И было отчего — Швайка не хотел брать его с собой.

— Тогда зачем ты взял меня в джуры? — допытывался Грицык. — Джура должен быть с хозяином везде, а ты…

— Да какой я тебе хозяин? — отбивался Швайка. — Я тебе скорее брат. Вот и говорю как брат: ехать тебе нельзя. Неужели забыл, что пан Кобыльский до сих пор затаил злобу на тебя и Санька?

Но Грицык не слушал.

— А Барвинка берёшь, — не унимался он. — Он что, лучше меня, да?

И подозрительно шмыгнул носом.

А пан Кобыльский в это время сидел в своей светлице и задумчиво поглаживал обрюзгший живот. Рядом с ним уважительно склонился Тишкевич. Время от времени он украдкой окидывал комнату взглядом.

«Во как живёт!» — завистливо думал он. — «Ну ничего, может, и мне скоро повезёт…»

— Так ты говоришь, если я не подам сигнал переяславцам об опасности, то Тахир-бей меня не тронет? — спросил пан Кобыльский.

— Истинно так, ясновельможный пан, — ещё ниже поклонился Тишкевич. — Правда, окрестные сёла он немного потреплет. Но это так, для виду, чтобы в Переяславе ничего не заподозрили.

— Меня это быдло не интересует, — с презрением бросил Кобыльский. — Одних заберут — с других три шкуры спущу.

И снова погладил живот — так ему лучше думалось.

— А за Швайку, говоришь, Тахир-бей даст табун коней?

— Да, ваша ясновельможность. Только за живого. Потому что он многое знает. И именно это интересует Тахир-бея…

Вдруг Тишкевич замолк и уставился в окно. Лицо его побледнело.

— Что ты там увидел? — спросил пан Кобыльский.

— Швайку, — хрипло выдавил Тишкевич.

— Ну и что? Он ведь нередко сюда заглядывает. Передаёт мне то, что разведал. А я докладываю дальше в Переяслав.

— Но… он же бешеный! Увидит, что я здесь… что вы со мной…

— А это уже не твоя забота, — лениво зевнул Кобыльский. — Хотя… спрячься лучше вон туда…

Он кивнул в сторону занавешенной ниши.

Швайка вошёл в светлицу. Поздоровался и сказал:

— Пан Кобыльский, ребята разузнали: в начале лета ордынцы собираются в большой поход на Переяславщину.

— Да ты что? — искренне ужаснулся пан Кобыльский. — Вот так напасть! Надо срочно передать эту новость переяславскому старосте. А тебе спасибо, хоть новость и неприятная. Но других ты и не приносишь.

Швайка развёл руками.

— Что поделаешь, пан. Такая уж у меня доля.

— Сейчас прикажу слугам принести медовухи, — сказал пан Кобыльский. Но, вместо того чтобы позвать кого-то, сам вышел из комнаты.

— Нужна мне твоя медовуха, — презрительно бросил ему вслед Швайка — и замер. Краем глаза он заметил, как шелохнулась зелёная занавеска. Приглядевшись, увидел кончики сапог, выглядывающие из-под неё. Больше он ничего не успел разглядеть, потому что двери распахнулись, и в светлицу ввалились шестеро здоровенных слуг. За ними показалось раскрасневшееся лицо пана Кобыльского.

— Схватить его! — приказал он.

Швайка молниеносно выхватил саблю. Но взмахнуть не успел — помешал потолок. А слуги уже окружили его. Но справиться с ним оказалось не так-то просто. Одного он ударил в лицо с такой силой, что тот отлетел к двери и замер. Другого пнул в живот, так что бедняга только хрюкнул. Но в комнату вбежало ещё несколько слуг, и живая куча, внизу которой оказался Швайка, затихла.

— А теперь рассказывай, — велел пан Кобыльский, когда связанного Швайку поставили перед ним. — Рассказывай, как продаёшь переяславских ребят, как с татарами снюхался. А вы, — обратился он к слугам, — слушайте, чтобы передать переяславскому старосте, что услышите. Правда, он мастер выкручиваться, но теперь деваться ему некуда.

— Вот оно как, — усмехнулся Швайка разбитыми губами. — Значит, я татарам служу. И кто ж вам такого наплёл?

— Есть верные люди, — ответил пан Кобыльский. И, обернувшись к занавеси, велел: — А ну, выходи!

Занавеска отодвинулась, и появилось бледное лицо Тишкевича. Швайка посмотрел на него и криво усмехнулся.

— Ну что ж, этого стоило ожидать, — сказал он.

Барвинок прибежал в Вовкулацкий угол под утро. Уперевшись передними лапами в дверь, он громко завыл. А когда дед Кудьма вышел во двор, волк схватил его за штанину и потянул в сторону Каневцов.

— Похоже, с Пилипом что-то случилось, — догадался знахарь.

Но он направился не за волком, а в другую сторону — туда, где всё ещё сидел Остап с товарищами.

Казаки как раз завтракали. Услышав новость, бросили всё и мигом вскочили на усталых коней.

— Так вы говорите, он пошёл к пану Кобыльскому? — ещё раз переспросил Остап и проверил, легко ли сабля выходит из ножен.

— К нему самому, чтоб ему пусто было, — ответил дед Кудьма. — Эх, говорил же я Пилипу: гони прямо в Переяслав!

— Не беспокойтесь, дед. Спасём товарища, где бы он ни был. Хоть головы сложим, но спасём. Э-э, а вы куда? — воскликнул Остап, увидев, как дед Кудьма седлает коня.

— С вами поеду, — ответил дед и с усилием взобрался в седло.