Джуры казака Швайки Страница 27

— Слушайте, хлопцы, а у вас тут найдётся что-нибудь для плетения?

— Да, немного взяли с собой, — отозвался Мацик и повернулся к шалашу. — Вот это подойдёт?

Дед Кибчик придирчиво осмотрел материалы.

— Похоже, куриная лапа вертела, — сделал он вывод. — Ну, попробуем. Я, хлопцы, хотел бы подарок вам сделать, прежде чем уйду. За то, что пожалели моего малого дурачка.

Дед Кибчик был человеком с гонором и не мог просто сказать, что ему, ой как не хочется уходить отсюда. Почему так вышло — и сам толком не знал. То ли новые знакомые пришлись по душе, то ли просто некуда было больше податься. А может, тишина и безбрежная гладь могучей реки напоминали ему молодость, когда они с Кудьмой казаковали под Каневом.

Демко уже собирался было помочь деду, но тот отказал:

— Ещё порвёшь всё к чёртовой матери. Иди-ка лучше, может, добрые люди дадут тебе другое дело.

С делом добрые люди не медлили.

Не прошло и минуты, как Демко уже стоял в лодке-душегубке и отталкивался длиннющей шестой.

Вскоре прибыли и воронцы. Живые, загорелые, как днища котлов. Казалось, им здесь нравилось не меньше, чем деду Кибчику.

Лесь Одуд, заметив деда с Демком, весело закричал:

— О, наш курень прибыл! Только чего ж вы сразу к подолянам, а не к нам завернули?

— Да вы ж так спрятались, что и не сыщешь, — вместо деда ответил Вырвизуб. — А мы гостеприимные, людей аж на дорогу встречать выходим.

Лесь Одуд хотел было что-то возразить, но Василь Байлемив его остановил:

— Хватит! И так припозднились. За работу, хлопцы!

А дед Кибчик впервые за много лет перестал ворчать. Он не отрывался от плетения невода. Получалось красиво, аж самому нравилось. Дед и не заметил, как тихонько начал напевать: «Ой, у лузі калина…»

А с реки, из-за камышей, доносились весёлые голоса и суета.

— Тяни, хлопцы! — надрывался Байлем. — Эй ты, подоляк, как тебя?

— Оверко. А что?

— Не лезь так близко к нему. Это ж тебе не карась, а осётр!

Но было уже поздно. Осётр, вырываясь, так шмякнул одного из братчиков Вырвизуба, что тот отлетел на топкую мель. А когда очнулся, забарахтался не хуже рыбины, что его туда послала.

— Га-га-га! — расхохотался Левко Заярный. — Было два осетра, стало три. Может, и на тебя сеть накинуть, или выберешься сам?

— Да как-нибудь сам, — смущённо отмахнулся ошарашенный Оверко.

Рыбаки увлеклись так, что даже об обеде забыли. Перехватили кое-что на скорую руку и снова полезли в воду.

— Дед! — кричал Заярный. — Бросай свой невод и иди к нам! Вода тёплая, как парное молоко!

— Мне и тут неплохо, — отвечал дед Кибчик.

Но солнце припекало так, что он вынужден был со своим скарбом перебраться в тень. И там снова начал мурлыкать песню про калину, что росла в лугах. Это была, пожалуй, единственная песня, которую дед помнил со своей молодости.

— Вот это улов! — воскликнул Вырвизуб, вернувшись под вечер из степи. — Моим до вас далеко. Слушайте, воронцы, может, дальше будем рыбачить вместе?

— А мы что? Мы не против, — выразил общее мнение Байлем. — Рыба любит, когда за ней гуртом гоняются.

— И правда, — согласился Вырвизуб. — Все любят, когда за ними гуртом бегают. Даже ордынцы. А у вас, дед, как дела? Сеть готова?

— Э, стрелы в небо быстро пускают, — ответил дед. — А добрую вещь делают не за один день. — Он взглянул на Вырвизуба и спросил: — Что, плохо охотилось?

— И не говорите, — вздохнул тот. — Зверь, словно, весь разбежался. А тут ещё татарва шевелиться начала. То тут выглянет, то там. И исчезает, потому как нас только пятеро.

— Оно-то так, — согласился дед. — Татарва — птица чуткая. Особенно, когда их мало.

С наступлением сумерек дед замолчал. Глубокие морщины пролегли между его хмурыми бровями. О чём-то он думал. И чем ниже клонилось солнце, тем задумчивее он становился.

«Конечно, воронцы мне куда ближе, чем эти подоляки, — размышлял он. — Но наши только и знают, что хихикать… Вот был бы с ними ещё и Швайка — тогда другое дело. Тогда бы с радостью примкнул к их ватаге. Но Швайки нет… А Вырвизуб, судя по всему, парень серьёзный… Только нужен ли ему такой старый пень, как я?»

Солнце уже село за камыши, когда рыбаки, наконец, вышли на берег и начали варить уху. Дед Кибчик долго смотрел, как они это делают, потом не выдержал и сказал:

— А ну, прочь от котла! Только добро переводите. — И сам стал к огню.

Вырвизуб с товарищами ели так, что аж за ушами трещало.

— М-мм, — только и смог вымолвить Вырвизуб. — Ну, дед, ну и колдун!

— Мой дед и не такое умеет, — с гордостью пояснял Демко. — Всё умеет. И борщ, и кашу…

— А баба как же? — поинтересовался Вырвизуб, охотясь за головкой сома. — Деда к печке не пускает?

— Нет у меня бабы, — помрачнел дед. — И дочки нет. Всех проклятый ногаец загубил. Остались мы с Демком вдвоём.

У котла повисла тишина. На время рыбаки даже перестали шевелить ложками.

— Оно-то да… — сказал Мацик. — Каждая хата, видно, пострадала от ордынца. Что у вас на Суле, что у нас на Подолье.

— На ордынца жалуешься, а сам от ляха сбежал, — подначивал его Оверко.

— Потому что лях, знай ты, не лучше татарина. А может, и хуже. Татарин, глядишь, саблей голову снесёт, а лях когти к горлу тянет… Эх, когда ж это всё закончится?

Вырвизуб напряг скулы.

— Ничего, — сказал он. — Когда-нибудь и у нашего брата терпение лопнет. Вон и татарву когда-то не выносили. Пока не дали им хорошего урока у Синих Вод.

О великой битве у Синих Вод знали почти все подоляне. Три татарских орды, кочевавших между Днепром и Дунаем, решили наказать и подолян, и волынян с галичанами и киевлянами, что отказались платить дань, заведённую ещё во времена Батыя. Так они и столкнулись у реки с таким мирным названием с поспешно собранными украинскими поселенцами и войском великого литовского князя Ольгерда. И разбились тогда ордынцы о литовско-украинскую стену в дребезги и откатились назад, до самого Чёрного моря…

— Вот бы и нам так, — мечтательно вздохнул Василь Байлемив.

— Скажешь тоже, — не согласился рыжий Мацик. — Может, те татары ещё были как татары. Говорят, всего десятину требовали. А нынешние — не такие. Им не десятая часть нужна — они на людей наших, как на зверей, охотятся!

— Все они одинаковы, — не согласился Байлем. — И те, и эти. Только я не про то. Тогда, говорю, с нами был князь Ольгерд. Хоть и не с наших мест, но по-нашему говорил и веру нашу уважал. А теперь кто людей поднимет — князья? Где вы их видели? Разбежались, будто и не было. Старосты? Они носа боятся высунуть из своих городищ. Разве что каневский с черкасским да переяславский изредка отпор дадут.

— Вот бы найти такого, как тот Ольгерд, — после долгой паузы заметил кто-то из казаков.

— До такого Ольгерда ещё и войско нужно, — заметил другой. — А где ты его возьмёшь? Мы вот с тобой в камышах сидим — своей тени боимся.

— Ну, это ты ерунду сморозил, — остановил его рыжий Мацик. — Я про себя не говорю, был дураком, копался в тех плавнях, пока Тишкевич не обобрал до нитки. А вот Вырвизуб — он что, в плавнях прячется? Не скажи. В позапрошлом году ордынцы комарами тут вились. И поодиночке, и как хочешь. А теперь только по пять десятков собираются, прежде чем сунуться. А всё потому, что Вырвизуб им не раз дал прикурить.

— А наш Швайка? — вмешался воронец Байлем. — Он что, тоже отсиживается?

— Ну, Швайка… — не согласился спорщик. — Швайка — это другое. У него с ордынцами свои счёты.

— А у тебя что — нет? У тебя что, родители своей смертью померли?

Вырвизуб замахал руками.

— Хлопцы, не ссорьтесь! — крикнул он. — Вы мне всех татар распугаете. Лучше послушаем деда. Вижу, он тоже хочет сказать, только за вами не угонишься.

Деда Кибчика и вправду тянуло в спор, как старого селезня к реке. Он то недовольно кряхтел, то вертелся, будто что-то мешало. Но вставить слово не решался. Какое, мол, право учить других, если у тебя внук — дурак?… Но теперь — другое дело. Не он сам напросился — его попросили.

— Вижу, хлопцы вы хорошие, — начал дед. — Только дуростей в головах у вас не меньше, чем у моего Демка.

— Это ещё почему? — обиделся Байлем.

— А потому, что всё князей ищете да старост хороших. А князья — они тоже разные. Вот у татар под Синими Водами кто главенствовал, а?

Хлопцы почесали затылки.

— Ну… хан Кочубей, хан Котлабуга и этот… хан Димитрий.

— Вот-вот, Димитрий! Из наших он, а, говорят, был хуже самого свирепого татарина. Это вам о добрых князьях. А сбежали вы сюда почему — от хорошей жизни, что ли? Нет, от таких же панов и старост, по которым теперь тоскуете. Так если уж искать князя — то своего. Такого, как мы с вами.

— Правильно, дед, — согласился Вырвизуб. — Свой — он и есть свой. Только где ж ты его возьмёшь?

— А мог бы сам стать.

— Да вы что, дед? — испугался Вырвизуб. — На кой мне то княжение? Мне в хоромах отлёживаться надо?

Дед хитро прищурился.

— А зачем тебе отлёживаться? Лежней и без тебя хватает. А вот дай тебе сотен пять хороших братчиков — чем не князь?

— Да что вы, дед… Тут, когда надо дать отпор ордынцам, и пяти десятков не соберёшь…

Казаки замолчали. Молчали, не зная, что такие же разговоры велись по всем днепровским плавням и байракам. От лесистой Десны и до гремящих днепровских порогов. Молчала Украина. Она ждала слова — того самого, что ещё не прозвучало.

А его всё не было. Только стон и воронье карканье взмывали над пепелищами.

Дед Кибчик подбросил в костёр берёзовую ветку. Она затрещала, и красные языки пламени взметнулись в небо. Отблески плясали по хмурым лицам.

— Гляди, всего одна ветка — а сколько огня, — заметил Левко Заярный.

— Дело не в ветке, — ответил дед. — Огонь был готов вспыхнуть — вот что! А берёза или сосна — один чёрт.

— Что-то вы, дед, опять загадками заговорили, — сказал Байлем.

— Да какие там у чёрта загадки? Ты что — не видишь, что Украина не сегодня-завтра вспыхнет, как этот костёр? Беда только, что всё ветки сырые попадаются.

— Да, правда ваша, дед, — согласился Василь.