Джуры казака Швайки Страница 20

А вот, видишь, как получилось…

— Подожди-подожди, — перебил его Тишкевич. — А ты сам-то как сюда попал?

— Та-а… За Вороновкой на нас напали татары. Куролап с другими удрали, а меня оставили. Ну, татары аркан на шею — и потащили в степь.

— А ты, похоже, по дороге сбежал от них…

— Ага. Они как раз переправлялись через какую-то речку. Туман — хоть глаз выколи. Задняя повозка колесом между бревен застряла. Вот они меня и развязали, чтоб помог вытащить. А я как дёрнул её — она в речку и опрокинулась. Ну и я следом. Они по течению искали, а я — против. Пока они в воде копались — я степью их обошёл. Вот и добрался сюда.

Вдруг Демко замолчал, втянул носом воздух и уставился на суму Тишкевича.

— Жареным пахнет, — сказал он, сглотнув слюну. — А я уже третий день — ни крошки во рту.

— Не было — так будет, — улыбнулся Тишкевич и вынул из сумки остатки дрофы. У Демка зубы заработали, как у бобра.

А Тишкевич смотрел на Дурную Силу и думал, что с ним дальше делать. Отвести обратно к татарам? Нет, всегда успеется. Сначала, может, стоит попробовать сделать его своим человеком. А уж потом — продать татарам никогда не поздно…

— А чего ты не спрашиваешь, как я сюда попал? — поинтересовался Тишкевич.

— Да я… — Дурная Сила всё ещё жевал дрофу. — Я сперва хотел вас об этом спросить, да вы как-то увели разговор в сторону.

«И правда — дурная сила, — подумал Тишкевич. — Похоже, в голове у него ветер гуляет…»

Потом снова задумчиво потер шею и сказал:

— Долго рассказывать. Да и не для чужих ушей та история. А ты, может, возьмёшь да и растрезвонишь кому попало. Кто ж тебя знает…

Демко свободной рукой ударил себя в грудь — аж загудело, как в бочке.

— Да я ж… — возмутился он. — Чтоб я… Да ни за что! Клянусь Богом!

Тишкевич вздохнул так, будто выхода у него больше нет.

— Ну ладно, — согласился он. — Скажи-ка, парень, задумывался ли ты хоть раз, почему татары так внезапно налетают на наши сёла? Следишь за степью — кажется, ни мышь не проскочит — а они уже у тебя за спиной!

— А ведь правда, — Демко даже забыл про дрофу — так его поразили эти слова. — Глянуться не успеешь — они уж рядом.

— Думаешь, это просто так? Нет уж! Головой ручаюсь — кто-то из своих показывает им дорогу.

Демко заморгал от неожиданности.

— Быть не может! — не поверил он.

Тишкевич огляделся и, хотя кругом — до самого горизонта — ни души, заговорил шёпотом:

— А я знаю, кто это. Худощавый такой, смуглый, конь у него хороший, хоть и неказистый. Зовут его Швайка. Да-да, прикидывается, будто охраняет степь от чужаков, а на деле — наоборот.

— Швайка? — оторопел Демко. — Да вы что! У нас говорят, его и татары поймать не могут — такой он проворный! Мол, и в Крыму был, и до Дуная добирался…

— Может быть, — кивнул Тишкевич. — Только не ловят его — потому что он сам к ним с вестями ездит. Ну, разве что для вида немного погоняются.

— Надо же… А я, кажется, его видел. За Вороновкой. Я тогда скот пас, а он в сторону Переяслава ехал. Точно такой, как вы говорите — худой, смуглый, будто турок. И смотрит исподлобья. Дед Николай поздоровался с ним, а потом мне и говорит:

«Видел? Это тот, что швайку татарам в одно место загоняет!»

— Вот-вот, — сказал Тишкевич. — Только всё это — сказки. А я хочу вывести его на чистую воду.

— А где ж он сейчас?

— Кажется, где-то неподалёку, в плавнях. Выведывает, сколько у казаков людей и где стоят. А потом всё степнякам сдаст.

Но Демко Дурная Сила оказался чуть сообразительнее, чем думал Тишкевич.

— А почему же вы тогда тут, а не в плавнях? — спросил он. — И шапка у вас какая-то не наша.

— Молодец, — похвалил его Тишкевич. — Видно, глаз у тебя наблюдательный. А здесь я потому, что только что от татар вернулся.

У Демка дух перехватило:

— От татар? — переспросил он, не веря ушам.

— Точно. Пан Кобильский послал меня с выкупом за своих людей. Кстати, — Тишкевич указал пальцем на Демка, — за тебя он тоже выкуп заплатил. И немалый. Я ему сказал, что таких крепких да надёжных парней, как ты, днём с огнём не сыщешь.

И хотя Демко толком и сам не знал, верен он пану Кобильскому или нет, такая похвала пришлась ему по душе.

— Ну, конечно… — пробормотал он смущённо. — Только зачем выкуп за меня отдавали? Я ж, как видите, и сам сбежал.

— А мы ж не знали, что ты у нас такой нетерпеливый! — усмехнулся Тишкевич, но тут же посерьёзнел и спросил:

— Так как же нам теперь быть?

— В смысле? — не понял Демко.

— В смысле, что тебе теперь за свой выкуп надо расплатиться.

— А зачем платить, если я и так сбежал?

— Нет, парень, так не пойдёт… Ушёл ты или нет — а выкуп пану положен. Или, может, денег у тебя нет?

— Да нет, — признался Демко. — Ни у деда, ни у родичей нету…

Тишкевич похлопал насупившегося парня по плечу.

— Не ломай голову, — сказал он. — Я тебе помогу. Только задержимся мы немного в плавнях.

Демко отстранился.

— Я бы к деду хотел, — сказал он. — Дед, наверное, волнуется.

— Никуда твой дед не денется. А в плавни надо — потому что у меня тут, — он похлопал по широкому поясу, — дещо есть. Закупим у казаков меха и продадим их в Маньковцах, Черкассах или Переяславе. Часть выручки — твоя. За год-другой ты и пану долг отдашь. Ну что, согласен?

— Да я… — всё ещё колебался Демко. — Мне бы с дедом посоветоваться…

— Вернёшься — тогда и посоветуешься. А сейчас оставайся. Потому что не в одном богатстве слава. Надо, говорю, того татарского лазутчика Швайку вывести на чистую воду. Так что, пойдёшь со мной — или в степу останешься?

— Да к чёрту мне этот степь! — вскричал Демко. — Знаете, как я теперь ненавижу этих татар и их прихвостней?

Дурная Сила сжал кулак — большой, как арбуз. Тишкевич посмотрел на него и про себя обрадовался, что нашёл с ним общий язык.

А Демко снова загрустил.

— Только где ж взять коней? — сказал он. — В степи без коня — сами знаете…

— Можешь положиться на меня, — успокоил его Тишкевич. — Тут недалеко пасутся татарские табуны. Куплю у пастухов одного тебе. Деньги есть. А потом отдашь.

— А это… не опасно?

— Что именно?

— Ну… к тем пастухам идти… — похоже, Демко совсем не хотел оставаться в степи один, даже на немного. — А вдруг они вас схватят?

— Вряд ли рискнут. Ты где-нибудь спрячься, а я сам пойду. Не переживай — я знаю, как с ними говорить. — Тишкевич показал блестящий жетон. — Это охранная метка. Меня нельзя трогать — я здесь по делу выкупа.

Вернулся он гораздо быстрее, чем ожидал Демко. Вёл двух лошадей.

— Зачем нам двое? — удивился Демко. — У вас же уже есть одна.

— Я и сам это знаю, — усмехнулся Тишкевич. — Так какую берёшь?

Демко выбрал низенького, упитанного конька и трусцой побежал за Тишкевичем. На душе у него было светло и легко. Скоро он увидит деда и родную Вороновку. Только долги, в которые он неожиданно влез, немного беспокоили. Ведь он никому ничего не был должен, а теперь — сразу двум: пану Кобильскому и Тишкевичу.

ПАСТУХ РАШИТ

— Терпи, Грицик, — прохрипел Швайка, облизывая пересохшие губы. — Терпи, казак, атаманом будешь!

Швайка нёс Санька на руках. С тех пор, как он спасся от татарина, будто сглазили его. Пройдёт пару шагов — и замирает, будто прислушивается. На вопросы отвечал невпопад или вовсе молчал. Только глянет как-то странно — у Грицика мурашки по спине. Ослаб он сильно, и лоб всё время горячий.

— Пройдёт, — уверял Швайка. — Я знаю.

А откуда он знает — не говорил. Только когда Саньку становилось совсем плохо — брал его на руки и нёс. Как сейчас. С самого утра несёт. А солнце уже клонится к закату.

Санько бредил. А может, и нет. Ему казалось, что он и есть, и одновременно — как будто его нет. Только кто он такой — не знал. Зато видел другое. Иногда ему являлся седобородый дед — тот, что привиделся, когда они с Грициком дремали на Сторожевом дубе. Улыбается дед, как родному, и Санько ему улыбается. А вокруг бегают волки, сверху падает снег — крупный, невесомый… Почему-то Санько был уверен, что деда звали Кудьма.

А ещё ему виделось, как турецкий султан жалуется польскому королю на него и Грицика. Но не на таких, как сейчас, а на взрослых. И он был уверен — так и будет.

И однажды он увидел Швайку. Жутко — татары посадили его на кол посреди городской площади, а он смеётся над ними и проклинает такими словами, что волосы встают дыбом. А в толпе стоит взрослый Грицик — в татарской одежде, бледный, кровь по подбородку. Но он не может помочь Швайке — наоборот, должен делать вид, будто ему приятно видеть его муки. Потому что Грицик должен передать казакам весть, которую Швайка добыл ценой жизни…

Санько очнулся от собственного крика. Над ним склонилось встревоженное лицо Швайки.

— Что с тобой, Санько? — спросил он.

— Ты живой! — вскрикнул Санько, и слёзы покатились по щекам. — Живой!

— А с чего бы мне умирать? — удивился Швайка. — Нет уж, мы ещё покажем всем, где раки зимуют…

Четвёртые сутки они идут по бескрайней степи. И не к Днепру, а в другую сторону.

— Туда пока нельзя, — говорил Швайка. — За каждым кустом — татарин. Ждёт, пока мы к нему в лапы попадём. А тут нас никто не ждёт.

И только сегодня они свернули на юг.

Сначала шли ночью, днём прятались в оврагах или просто в траве. Теперь, кажется, и Швайке стало всё равно. Лишь бы добраться до речки или хотя бы лужи. Есть — было что: птицы то и дело вспархивали. А вот воды — ни капли.

Трава стояла высокая. Прошлогодняя — вперемешку с молодой. Если ползти — даже глазастый татарин не увидит. Но у Грицика уже не было сил и ползти.

А Швайка всё шёл. И шёл бы ещё долго…