Джуры казака Швайки Страница 17

— Вот тогда налетел — как Швайка с Вырвизубом четверых уложили. Вот кто сражался — так это они!

— Да кто ж там разберёт, когда всё завертелось так, что и не поймёшь, в какую сторону кидаться, — на мгновение смутился Левко. — Но я всё-таки одного свалил.

Лесь Одуд тоже уложил одного. И Тимиш Перепичка. А Василий Байлемов справился с двумя.

Только Володька Кривопичко не хвастался. Но, похоже, и он был доволен. Володька сошёлся врукопашную с одним здоровенным ногайцем, и тот так врезал ему в больную челюсть, что она сразу встала на место.

— Свои не смогли, так татары помогли! — хохотал Заярный.

Володька тихо улыбался. Говорить он ещё не мог и лишь время от времени осторожно щупал челюсть: не дай бог снова съехала.

— А наших там не встречали? — спрашивал Санько.

— Не было их. Говорят, на Вороновку другой отряд налетел. А мы его не нашли.

С собой воронковцы пригнали троих татарских коней под седлом. К их бокам были приторочены саквы. В одной нашли две шапки-малахаи.

— Это вам, ребята, — сказал Байлем. — Носите и помните мою доброту.

Мальчишки тут же натянули малахаи. Потом посмотрели друг на друга — и невольно расхохотались: вылитые татарчата!

— Спаси бог, даже Барвинок не узнает, — заметил Левко.

И только тут они сообразили, что Барвинка рядом нет. Он один остался сторожить пленника.

Когда казаки подошли к куреню, Барвинок скучающе зевнул и шмыгнул в кусты. Хозяин велел стеречь остров от чужих. А от своих — не велел.

Пленник, моргая глазами, вышел из куреня. Скользнул взглядом по пришельцам, и в конце концов остановился на днепровских просторах.

— Ты кто такой? — спросил Байлем.

— Потом скажу, — ответил пленник. — Сначала дайте пить…

Пил он, казалось, вечность. Вода ручьями текла по небритому подбородку, лилась за пазуху, смачивала пыльные башмаки. Наконец он отставил кувшин и сказал:

— Кто я такой, спрашиваете? — и кивнул на ребят, что переминались с ноги на ногу. — Вот у них и спросите. Они думают, что я некий Тишкевич. А я того Тишкевича и в глаза не видел. Мне нужно к Демиду, моему старому другу. Слышали о таком?

Василий Байлемов задумался.

— Вроде слышал. Только он далеко отсюда. Где-то ниже поселился, и не на острове, а в плавнях… Так ты, значит, не Тишкевич?

— Никогда им не был. Я — Семён Задорожный из Байбузовки, есть такое село под Черкассами. Может, слышали? Ну вот. Мы с друзьями решили добраться до Демида, тоже немного показачить. А сюда зашёл — узнать, где этот чёртов Демид поселился в этом году.

— А шкуру кто брал? — спросил Грицик.

— Какую шкуру? — удивился пленник. — Что ты несёшь, мальчик?

— Она на месте, — сказал Одуд. — Я только что смотрел.

— Ну вот видите… — пленник развёл руками и улыбнулся.

Вороновцы смотрели на него, не зная, что делать. Никто из них Тишкевича в лицо не видел, ведь тот прибился к пану Кобильскому только этой весной. И вообще не похож он на старшего слугу. Хорошего пана и издалека видно — грудь колесом и на землю брезгует глядеть. А этот — обычный дядька. Не брит, одежда порвана. Нет, что-то тут не то…

— Что скажете, ребята? — обратился Байлем к товарищам. — Это Тишкевич или нет?

Грицик начал ковырять ногой в траве. Наконец ответил:

— Он похож на него. И… голос почти такой. И зубом щёлкал.

— Когда это я щёлкал, мальчик? — удивился пленник. — Ну, бывало, как зуб болел. А сейчас, слава богу, год уже не щёлкаю.

— А ты что скажешь? — спросил Байлем у Санька.

Санько облизал губы. Ему вдруг стало жарко.

— Мне кажется, что это Тишкевич, — сказал он.

— О! Кажется, — засмеялся пленник. — Мне тоже порой кажется, что я турецкий султан.

Вороновцы прыснули. Уж очень мало было сходства между этим оборванцем и султаном.

— Может, и вправду наши голубчики слегка того… — начал Левко Заярный. — Может, и впрямь человек ни при чём, а вы с волком на него…

— Господи! — воскликнул пленник. — Всякое в жизни бывает. Вы на мальчишек не давите. Тут, знаете, лучше перестараться, чем потом сто лет жалеть.

— А почему же ваши друзья так удирали, когда я сказал, что вас увёз Швайка? — упрямо стоял на своём Грицик.

— Ага, почему? — поддержал его Левко Заярный.

— Очень просто, — ответил пленник. — Про эти места столько болтают, что у храброго дрожь пойдёт. А мои дружки, честно говоря, не из храбрых.

Вороновцы заворочались. Поняли — ребята сильно ошиблись.

— Вот разведчики! — фыркнул Перепичка.

— Так что, что с этим… Семёном делать будем? — спросил Байлем. — Отпустим или как?

— А по-моему — пусть идёт куда хочет, — подал голос Володька Кривопичко и проверил, не съехала ли у него челюсть.

— А я думаю, дождёмся Мацыка со Швайкой, — сказал Левко Заярный. — Как скажут, так и будет.

— Верно говоришь, — согласился Байлем. — Так что, Семён, или как тебя там, посиди с нами ещё. Заодно наш кулеш попробуешь.

Сначала пленник будто хотел возразить, но потом только махнул рукой и направился к костру, над которым уже висел котёл.

Оказался он человеком разговорчивым, знал массу историй. Таких, что вороновцы аж за животы хватались. А когда кулеш доспел, все мигом забыли обо всём и потянулись к котлу. Ложки быстро бегали от рта к котлу и обратно, пока Байлем не сказал:

— Хороший кулеш! А ты, Семён, чего не ешь?

Все обернулись — но на месте пленника уже никого не было. Через мгновение за верболозом раздался стук копыт, потом что-то плеснуло в воду.

Когда вороновцы вскочили и бросились к реке, — беглец уже достиг противоположного берега.

Ещё миг — и он исчез в камышах.

ПОГОНЯ

Первым очнулся Байлем.

— На коней! — крикнул он.

Но лошади не давались в руки — испугались волка.

— Чего ж ты его не сторожил? — крикнул Заярный. Барвинок обиженно взглянул на него, словно говоря: «Я сторожил, когда нужно было, а вы куда смотрели?»

Наконец лошадей оседлали. Всадники один за другим шлёпнулись в воду. Уже на середине протоки Байлем обернулся и крикнул:

— Барвинок, сюда! С нами иди!

Но волк, стоявший на краю косы, только хвостом махнул. Может, и рад бы был погнаться, но нарушить приказ Швайки не мог. А приказ был чёткий: остров не покидать.

В суматохе никто из взрослых не заметил, как Санько и Грицик тоже вскочили на коней.

За плавнями вороновцы придержали коней. Следов беглеца не было. И неизвестно, в какую сторону он подался. Было темно. Луна ещё только поднималась.

— Туда! — сказал Заярный и махнул рукой вниз по течению.

— Зачем ему туда? — возразил Володька Кривопичко. — Там же татары! А если он и правда Тишкевич, то направился к своему пану Кобильскому. Туда!

И Кривопичко махнул вверх по течению.

— А может, он затаился в плавнях и слушает, как мы тут ругаемся, — сказал Лесь Одуд. — Здесь его надо искать!

— Тихо! — рявкнул Байлем. — Дайте послушать.

Но слушать было бесполезно. Кузнечики стрекотали так, что звенело в ушах.

Низко над горизонтом появилась луна.

— Скоро рассветёт, — сказал Байлем. — Тогда, может, и след найдём. Эх, забраться бы на высокий курган — оттуда всё как на ладони видно!

— Хорошо бы, — заметил Левко. — Только где ты его возьмёшь? О, а это кто ещё?

Вороновцы насторожились. С севера донёсся неспешный топот копыт. Ещё минута — и в полумраке вырисовались фигуры двух всадников. Левко, у которого было самое зоркое зрение, пригляделся — и радостно воскликнул:

— Швайка с Мацыком! Вот и хорошо, что вы вернулись!

— Что-то случилось? — спросил Швайка.

Выслушав сбивчивый рассказ, Пилип приказал:

— Немедленно убирайтесь с острова! Чтобы и духа вашего там не было! И слушайте Мацыка — он знает, куда идти.

— А ты? — спросил Мацик.

— А я — за ним!

Швайка развернул Витрика и погнал его вскачь. Не вниз по Днепру, не вверх, к Суле — а прямо в открытую степь, навстречу луне.

Вороновцы молча смотрели ему вслед. Даже не заметили, как мимо них на татарских лошадёнках промчались Санько и Грицик. Только Мацик успел крикнуть:

— Вы куда?!

Но мальчики сделали вид, что ничего не услышали.

Мацик сердито сплюнул и повернул коня к плавням.

— За мной, — скомандовал он. — Будем переправляться на Змеиный остров.

— Зачем? — возразил Перепичка. — Нам и тут неплохо.

— Молчи, — процедил Мацик. — Если Швайка сказал, значит, так и надо.

Роса выпала скупо. Но при лунном свете, что уже поднялся высоко, отчётливо выделялся тёмный след.

Это был след коня Тишкевича.

И по тому следу сейчас гнались трое всадников.

Далеко впереди летел на своём Витрике казачий разведчик Пилип Швайка. Он не оборачивался — был уверен, что вороновцы его послушаются и поспешат спасаться, потому что их мирной жизни пришёл конец. И неизвестно, от кого им теперь спасаться — от слуг пана Кобильского или от степняков. Тишкевич мог вернуться с любыми из них.

Только вчера Швайка узнал, что Тишкевич служит сразу двум хозяевам. И теперь понял, почему ордынцы так легко обходят вооружённые отряды присульских казаков, и почему десятками исчезают свободные люди, поселившиеся в плавнях. Как, впрочем, и необъяснимые до сих пор гибели десятков смельчаков, вызвавшихся разводить сигнальные костры на татарской границе.

Да, всё это — дело рук негодяя Тишкевича. И хорошо, если только его одного.

Сам же Тишкевич, как выяснил Швайка, до прошлой осени служил какому-то знатному киевскому шляхтичу. Но было там не служение, а разбой на ночных дорогах. А когда его вывели на чистую воду — успел удрать на левый берег Днепра и каким-то образом втереться в доверие к пану Кобильскому. И теперь ничего не докажешь — свидетелей уже нет в живых.

— Ну ничего… долго тебе не топтать землю, — шептал Швайка, всматриваясь в серебристую дымку. — От нас с Витриком ещё никто не уходил…

А Тишкевич беспощадно стегал и без того измождённую лошадку.