Дорогой ценой Страница 5

Выбираясь из ямы на гору, они увидели алое небо на горизонте, словно всходила луна.

— Что за чертовщина, — сказал Остап, — ведь сейчас не лунные ночи.

Но Соломия, уже выбравшаяся наверх, вдруг отпрянула и чуть не вскрикнула:

— Смотри!.. смотри!..

Остап взглянул — и онемел.

Перед ним, на горизонте, стояли высокие огненные горы. Нет, они не стояли. Они двигались, как живые, колыхались, дрожали, оседали в одном месте и вырастали в другом. Они тихо тлели, словно куча искристого золота, или вдруг вспыхивали алыми снопами пламени. Потом утомлялись, вяли и склонялись под ветром — и снова росли, снова пылали. Когда одна из них падала, другая подхватывала её, поднималась вверх и стремительно ломала линию сверкающих зубцов. От них вспыхивали облака, и всё небо загоралось вместе с ними.

То горели плавни.

С ужасом всматривались Остап и Соломия в эту картину.

— Нет, не к нам идёт, а в сторону, по ветру, — с облегчением вздохнула наконец Соломия.

Казалось, разбушевавшееся пламя кипело, ревело, брызгало огненной пеной — то красной, как раскалённый металл, то белой, как молния — и неслось грозными волнами на чёрные беззащитные плавни, что притаились и дрожали в вечной тьме.

Но не было времени любоваться. Оглядываясь и прислушиваясь, они спустились к берегу. Никого. От далёкого света внизу казалось ещё темнее. Из плавней поднимался туман.

Они нашли то, что им было нужно, и с большой осторожностью, помня, что в любую минуту за выступа может выехать казак, потащили на гору охапки ивовых веток.

С полуночи плот был готов — прямо просился в воду.

Он был тяжёлый, корявый, и нести его надо было так, чтобы не ослабла верёвка.

Остап и Соломия охали, останавливались, отдыхали, обливалиcь потом и снова тянули его вверх.

Вокруг — ни души. Нет, сегодня им явно везло! Туман стоял густой, как кисель; до рассвета было далеко, а пограничная стража то ли уснула, то ли исчезла.

— Пока солнце взойдёт — го-го, где мы будем!.. — радостно шептал Остап.

— Тогда и скажешь «гоп», когда перепрыгнешь...

На берегу тоже было тихо и пустынно. Мутный Прут дышал влажным холодом. Серые, едва различимые в тумане плавни неохотно шелестели.

Остап с Соломией тихонько спустили плот на реку. Он булькнул и глубоко осел в воде. Когда Соломия устроилась на плоту, Остап оттолкнул его от берега и вскочил следом. Плот закачался и пропустил воду. Быстрое течение развернуло его и понесло вниз. Остап изо всех сил упирался шестом в поток, но его усилия мало помогали: плот несло по середине реки. Некоторое время они плыли в тумане, между берегами, оторванные от земли и беспомощные. С трудом им удалось наконец выбраться из фарватера и приблизиться к берегу. Но и тут вода уносила плот, и было непросто пристать. Остапу всё же удалось зацепиться за прибрежную иву. Соломия схватилась за ветки, Остап придержал плот — и оба выскочили на берег, уставшие и мокрые. Вода тут же подхватила плот, медленно развернула его и понесла вниз вместе с оставленной едой. Но это была ерунда: они оказались за границей.

Странное чувство охватило Остапа: вместо радости — сильное возмущение всколыхнуло всю его сущность. В один миг он почувствовал все обиды и издевательства, которые испытал в покинутом краю, и, твёрдо упершись ногами в новую, не барщинную землю, сжал кулак и погрозил в сторону той реки.

— Чтоб ты провалилась, проклятая страна, со своими порядками!.. — проклял он громко.

В ту же секунду на том берегу послышались конские шаги.

— Кто там?.. — бросил в темноту пограничный казак и, не дождавшись ответа, вслепую выстрелил из ружья.

— Ой! — вскрикнул Остап, схватившись за грудь, и закачался.

— А, ничего!.. Раз не попал — ступай себе с богом! — добродушно сказал казак и уехал дальше...

III

— Что с тобой? — подскочила Соломия к Остапу и поддержала его.

Она вся похолодела и дрожала от ужаса.

— Ой, — тихо простонал Остап, — попал вот сюда, под сердце…

Соломия будто не понимала, что произошло. Она дёргала Остапа за одежду, тянула его за собой и с ужасом повторяла:

— Бежим... бежим... он ещё выстрелит, он тебя убьёт...

Заметив, что Остап не двигается, она схватила его под руку и почти поволокла за собой. Она вбежала в камыш и мчалась, насколько позволяли силы Остапа и густой тростник. Грунт под ногами пружинил, ноги проваливались порой по колено в топь, острый камыш ломался, трещал, хлестал по лицу, путался под ногами — но она неслась вперёд, охваченная страхом, ничего не замечая, только бы убежать подальше, скрыться от внезапной смерти.

Остап бессознательно поддавался ей. Он бежал, хотя с каждым вдохом и движением его кололо в груди, временами накатывала слабость, а из-под руки, которой он зажимал рану, сочилось что-то тёплое и мокрое.

"Только бы перебежать это место... только бы перебежать — и всё обойдётся... всё будет хорошо..." — бродили мысли в его голове, и он из последних сил старался не отстать от Соломии.

Наконец он почувствовал, что теряет сознание.

— Стой... не могу... — прошептал он, опускаясь на землю.

— Что с тобой? — спохватилась Соломия, склонившись над ним.

— Много крови вытекло... — едва выговорил Остап.

— Ты ранен? Где? — вскрикнула Соломия, опускаясь перед ним на колени и пытаясь разглядеть рану.

Но было темно, как в подвале. Не было видно даже камыша, что стоял густой стеной вокруг них.

— Где тебя ранило?

— Вот здесь, под сердцем.

Соломия провела рукой по его груди и нащупала мокрую липкую рубаху. Остап зашипел от прикосновения.

В голове у Соломии прояснилось. Страх исчез без следа. Она знала, что делать.

Осторожно расстегнула ему рубаху и оголила грудь. Этого было мало. Она разорвала ворот, отлепила окровавленную ткань, потом оторвала длинную полосу от своей нижней одежды и при помощи Остапа туго перевязала рану.

— Воды!.. — попросил раненый.

Воды! Легко сказать! В этой тьме, в этой чёрной, незнакомой пустыне, где стоило сделать несколько шагов — и можно было заблудиться, воду найти было нелегко. Сердце Соломии разрывалась от этой просьбы, а в голове лихорадочно искался выход. Ах, да ведь они на воде! Об этом говорила топь под ногами. Соломия попробовала вырыть ямку рукой — и действительно добралась до воды. Это была густая, гнилая, тягучая жидкость с резким запахом камыша. Соломия зачерпнула её в пригоршню и поднесла Остапу. Он смочил губы, но пить не смог. Соломия омыла ему лоб, сняла с себя верхнюю одежду и подложила под голову. О том, чтобы продолжать путь в такой тьме по неизвестной местности, не могло быть и речи.

Надо было дождаться рассвета.

Остап лежал в камышах и чувствовал слабость. В груди у него хрипело, дышать было больно. Не то сон, не то забытьё смыкали ему веки.

— Ты тут, Соломие? — спрашивал он и снова засыпал.

— Тут, тут... я рядом...

Сердце Соломии ныло от боли и тревоги, ей было бы легче, если бы пуля попала в неё.

Хотя бы увидеть его рану, его лицо — тогда, казалось бы, было бы легче. А то эта тьма, этот проклятый мрак. Он окружал со всех сторон, стелился перед глазами, висел над головой, проникал под кожу, заполнял всё, давил на сердце... Напрасно она таращила глаза — она не могла даже различить пальцев на собственной руке. Этот мрак жил, двигался, дышал, шептал что-то тысячами уст — непрестанно, навязчиво, со свистом, словно старая бабка. Соломия сидела в страхе и прислушивалась, о чём шепчет мрак.

— Шу... шу... шу... — начиналось издалека, — шу... шу... шу... — отозвалось рядом, — шу... шу... шу... — шептало всё вокруг — а зачем было проклинать... шу... шу... теперь он умрёт... увидишь — умрёт... шу... шу... шу...

Соломии становилось страшно. "Врёшь, врёшь... — хотела она крикнуть в лицо злобному мраку, — он мой... он будет жить... у него не тяжёлая рана... ведь он столько пробежал..."

Но мрак упрямо шумел своё: "Он умрёт... шу... шу..."

И будто в ответ ему Остап тяжело дышал, тихо постанывая во сне.

Соломия закрыла уши и зажмурила глаза. Эта темнота, более знакомая, домашняя, уже не мучила её. Но она почувствовала сырой холод, пробирающий до костей. Всё же она не хотела вынимать из-под головы Остапа свою одежду и просто съёжилась, чтобы хоть немного согреться. Она уже не слышала зловещего шепота мрака и отдалась надежде. Он поправится, он выживет... она не даст ему погибнуть... Только бы скорее рассвело... только бы рассвело...

Усталость взяла своё: Соломия задремала, сидя.

Когда она проснулась, серый свет падал с облачного неба. Туман ещё цеплялся за камыши и медленно поднимался вверх. Плавни словно курились.

Остап лежал тут же с открытыми глазами; его молодое лицо как будто поблекло, губы пересохли.

— Ну как ты? — склонилась к нему Соломия.

— Да ничего... только дышать трудно... жажда жжёт... воды...

Надо было что-то решать.

— Ты можешь идти?

— Не знаю... помоги встать...

С помощью Соломии Остап поднялся. Он стиснул зубы и старался не стонать — так сильно болело при каждом движении под лопаткой. Соломия поддерживала его, и так они медленно пошли среди высоких стен жёлтого камыша.

Недолго пришлось им искать воду. Вскоре сквозь камыш заблестело спокойное зеркало озерца.

Соломия напоила Остапа, осмотрела и промыла его рану. Она приложила к ней холодную мокрую тряпку — Остапу стало легче.

Начали советоваться, как выбраться из плавней, куда идти. Остап прикидывал.

— Где солнце? — спросил он.

Соломия взглянула в небо. Сквозь верхушки камыша, что тихо колыхались над головой, виднелся клочок серых оловянных туч. Из-за густого, как щётка, камыша невозможно было что-либо разглядеть.

— Откуда ветер? — допытывался Остап. Но и это было трудно понять. В плавнях было тихо, как в лесу, только наверху шелестел камыш, склоняясь то в одну, то в другую сторону.

Остапу казалось, что им надо держаться правой руки; Соломия, напротив, уверяла, что надо идти влево, против ветра, ведь камыш, кажется, гнётся направо. Её возражения раздражали раненого, и она вынуждена была с ним согласиться. Они отправились в путь. Дорога была тяжёлой. Даже здоровому человеку было непросто пробираться сквозь густой камыш, заросший паутиной, перепрыгивать с кочки на кочку, чтобы не попасть в болотистую яму. Часто приходилось обходить протоки и озерца, где Остап освежался холодной водой и смачивал лоб, пылавший от жара.