— Я же также уже "нарушенный" тем духом, как говорит доктор Роттер, "aus der Hohenluft" [69] и не с первородного источника".
Она так же отрицательно покачала головой.
"Нет?"
"Нет, пан Олесь!"
Может быть, она добавила бы ещё что-то, однако дверь неподалёку от них отворилась, и тихо, словно на шёлковых подошвах, вошёл Нестор. Он подошёл к сестре. Она опустила руки с шитьём на колени и, кажется, всем теплом своей красивой души обратила испытующий взгляд к брату:
"Что там, Несторе? — спросила. — Нуждаешься во мне? Я приду. Мы уже только ждём доктора Роттера, который обещался позавчера, уезжая куда-то, заглянуть сегодня в это время сюда, и потому я здесь".
Нестор наклонился к сестре и, опершись одной рукой о её кресло, другой молча гладил её волосы.
"Когда снимешь эту повязку, Маня? Она заслоняет мне твои глаза".
"Ещё через день-два, мой мальчик, — ответил вместо сестры добродий Олесь. — Уже через день-два она не будет тебя тревожить. Мне же самому это чело без повязки страшно..."
"А меня как раз сегодня спрашивал доктор Роттер, носит ли Маня её ещё", сказал Нестор.
"Доктор Роттер? — спросил Олесь, удивлённо, словно неприятно поражённый, в то время как горячий румянец затемнил его лицо ещё на оттенок больше. — Так он уже вернулся?"
"Да, — ответил Нестор. — Как раз час назад виделся я с ним. Он вернулся. Упоминал, что заглянет и сюда, но, поскольку должен был непременно навестить сначала какого-то тяжело заболевшего, отложил визит сюда на позже, а сам уехал верхом".
"Странный он", заметил Олесь.
"О, нет, он прекрасный человек, пан Олесь! — защитила Маня. — Он от головы до ног джентльмен".
Олесь с едва заметной иронией улыбнулся и погладил свою красивую, тёмную, ухоженную бороду.
"Его все женщины любят, но он не намерен жениться".
Маня пожала плечами.
"Он и его конь выглядят так, словно из одной массы скованы", сказала она, игнорируя последние его слова.
"Да. И он любитель природы. Когда есть время, ездит в горы или в лес и общества избегает. Терпелив сердцем, говорит, что, может быть, когда-нибудь упадёт мёртвым с коня, как подстреленная птица; а это, по его мнению, была бы наилучшая смерть. Он знает здесь, в горах, каждый уголок".
"Он мне тоже это говорил, — подтвердил Нестор, — и засвидетельствовал это именно своей последней поездкой".
"Какой поездкой?" спросила Маня.
"На скалу Р. Д.", ответил Нестор.
"В компании?" спросил добродий Олесь.
"Не знаю, — ответил Нестор. — Дал мне вот несколько чудесных засушенных цветков". И показав это, он вынул свой блокнот, раскрыл его и показал несколько белых, уже слегка сплющенных цветов, которые мы привыкли видеть только в альпийских горах.
"Какие чудесные! — воскликнула Маня и осторожно взяла их на ладонь, разглядывая мгновение, словно маленькие нежные создания. — Дай мне одну, Несторе", сказала она, улыбаясь брату.
"Бери и все".
"Оставьте их Нестору, пани. Они ему пригодятся... Я вам постараюсь достать свежие", вежливо вмешался Олесь.
"Мне как раз эти нравятся, и они уже здесь", спокойно возразила девушка, снова ласково склонившись над горным цветком.
Господи, что же она такого сказала, что он так на неё уставился?
Девушка, словно почувствовав его перемену одним женским инстинктом, не поднимая совсем головы, подала цветок брату обратно.
"Оставь их, Маня, некоторые из них, может, и для тебя предназначены", сказал брат.
"Нет, — ответила она спокойно. — Эти цветы я люблю больше всего, но их срывают с риском для жизни. Спрячь их. У тебя они будут сохранены лучше, чем у меня. Ты любитель всяких необычных растений".
"Когда вернёмся домой, Маня? — вдруг спросил брат, убирая цветы обратно в свой блокнот. — Через восемь дней мой отпуск заканчивается, а я хотел бы скорее уехать. Меня ждёт много работы".
"Если нужно, то поедем, Несторе, — мягко ответила девушка. — Моя задача здесь закончится уже через два-три дня, и сможем ехать. Моё место займёт пани Дора К., которая, как слышу, приезжает на днях; всё пойдёт прежним порядком, и каждый займёт своё прежнее место. Правда, пан Олесь?"
На вопрос девушки обернулся Олесь, который на мгновение подошёл к окну, и его лицо стало очень серьёзным.
"Может быть и так, панна Маня. Я был бы такого мнения, Несторе, — добавил он, обращаясь исключительно к молодому человеку, — чтобы ты, если это не повлечёт за собой личных неприятностей, остался с сестрой ещё если не дольше, то хотя бы на четырнадцать дней. Из-за несчастья, постигшего мою мать, твоя сестра, да и ты, потеряли много сил, а я не в силах исправить это мгновенно. Не могу и изменить того, что уже случилось. Ты действительно должен уезжать? Ты едва ли существенно окреп".
Нестор прямо взглянул собеседнику в глаза и каким-то озабоченным движением откинул волосы со лба.
"Должен, Богдан, меня ждут обязанности. А сестра как... пожелает. Хотя... — добавил он, — по правде говоря, мне было бы приятнее всего, если бы и она поехала со мной".
Добродий Олесь задумался, поглаживая время от времени красивой рукой свою ухоженную бороду.
"Через восемь дней, говоришь, должен?"
"И это твоё непоколебимое решение?"
Нестор кивнул.
Добродий Олесь пожал плечами,
"Я бы тебе напомнил, — сказал он, — что для твоей сестры было бы лучше, если бы она пробыла ещё какое-то время в горах, прежде чем возвращаться в жаркий, пыльный город. На мой взгляд, она всё ещё выздоравливающая. Подумай, в каком виде она вернётся и предстанет перед своей матерью. А к тому же её ждёт работа. — Последние слова он произнёс как-то несмело и обошёл взглядом девушку, словно боялся напоминать, что её ждут утомительные уроки, которыми она зарабатывала на жизнь и помогала содержанию семьи. — Да и тебе, как я уже сказал, не помешало бы побыть подольше на горном воздухе. Говоришь, тебя ждёт большая работа, а о своём физическом состоянии никогда не заботишься. Подумай, Несторе! Во время пожара ты перенапрягся чрезмерно. Это знаю я не только от семейства Мариянов, но и от других, кто тогда присутствовал и видел тебя. Ты не силач. От той истории сил у тебя не прибавилось. Моим долгом, если не большим, является забота о том, чтобы ты и твоя сестра уехали отсюда не менее здоровыми, чем приехали. Поэтому прошу тебя, чтобы по окончании твоего отпуска ты остался здесь ещё хотя бы на несколько дней в горах и за это время был моим гостем, всё равно, поселишься ли в лесничестве или в моём собственном доме. Если бы не то, что до сих пор я был так занят болезнью матери и хлопотами по восстановлению своего дома, ты бы уже узнал о моём намерении. Сегодня ты сам затронул этот вопрос, и я тебе за это благодарен. Я надеюсь, что через несколько дней здоровье моей матери улучшится настолько, что я смогу забрать её уже в свой дом, и тогда в лесничестве воцарится прежний покой и свобода. Подумай над моей просьбой, Несторе".
Молодой человек помолчал минуту, а потом покачал головой.
"Ты сделал расчёт без хозяина, Богдан, — сказал он. — Как бы ни были благородны мотивы, побудившие тебя к этому предложению, принять его я никак не могу. Что касается моей сестры, то если она хочет, пусть остаётся у пани Миллер, но я один должен через восемь дней возвращаться. За три недели, что я здесь пробыл, я окреп больше, чем даже ожидал. Даже кашель почти совсем прошёл, и я чувствую, что могу хоть двойную работу взять на себя".
"Чего я тебе настойчиво не советую. Ты не настолько окреп, как должен", возразил добродий Олесь.
"С радостью принял бы я твоё предложение в другой раз, Богдан... Однако этим летом я не могу этого сделать. А что касается моей незначительной помощи при пожаре, то ты её переоцениваешь. Каждый другой на моём месте сделал бы то же самое, и о каких-либо "обязанностях" перед нами даже не упоминай, потому что этим доставляешь мне неприятность. Оставь эту тему. Ты не изменишь моего решения".
"А я поеду с тобой, Несторе! — произнесла тут Маня, до сих пор державшаяся спокойно. — За восемь дней пребывания и отдыха на лесном воздухе и непрерывного сна я наберу прежних сил. Ваши сомнения относительно моего физического состояния, пан Олесь, — добавила она, обращаясь к нему, — совершенно безосновательны. Даже эту, — добавила она и указала на повязку вокруг головы, — ношу я скорее по желанию моего окружения, чем по настоящей необходимости. Мне уже ничего не мешает! — И сказав это, она, как доказательство своих сил, встала и, внезапно широко раскрыв объятия, почти молниеносно приподняла брата немного вверх и снова поставила на место. — Видите, пан Олесь?" сказала затем, глубже вздохнув, и улыбнулась через плечо на него, который с испугом уставился на неё.
"Действительно, — отозвался добродий Олесь с горьким оттенком в голосе. — Вы готовы этот experiment [70] ещё и на ком-нибудь повторить, чтобы лишь подтвердить своё решение, как и брат. Почему бы нет? Но вам это всё не поможет. Пусть решит доктор Роттер. Он будет в этом вопросе более компетентен, чем я. Я, как вижу, ничего не смогу сделать. Мужик против аристократов бессилен. Для них найдётся в любом случае задняя дверца, через которую они от него уклонятся. Я это чувствую. Ему остаётся лишь убеждение, что он перед ними должник, и что ни один из них не подаст ему помощи, чтобы оплатить свой долг. Его мать и имущество спасены от пожара, а личные его чувства по поводу всего этого им безразличны. С ними пусть он разбирается сам".
Наступила минута молчания. Тяжёлого, напряжённого молчания. И всё же его слова, сказанные с серьёзным, почти мрачным спокойствием, вызвали странные последствия. Брат и сестра переглянулись, и когда лицо девушки побледнело, заговорил Нестор:
"Если ты, Богдан, с этой стороны рассматриваешь этот вопрос, то сильно ошибаешься. Моё решение об более скором отъезде не есть какая-либо поверхностная прихоть, а серьёзное дело. К тому принуждает меня работа, которая, как ты сам знаешь, часто делает нас невольниками. Кроме того, требуют этого от меня и личные причины, о которых сейчас говорить излишне. Всё это вместе требует от меня двойной сосредоточенности и отказа хоть от малейшей личной свободы. Если моя сестра желает сопровождать меня, то делает это без какого-либо давления с моей стороны. Но всё же я обещаю тебе ещё раз обдумать твою просьбу и постараюсь хотя бы частично её удовлетворить".
По лицу добродия Олеся пробежал словно солнечный проблеск. Однако он, сдерживаясь от всякого более тёплого тона в голосе, протянул руку к Нестору и сказал:
"Благодарю, мой мальчик". Нестор и Маня помолчали минуту.
Сестра снова наклонилась над шитьём, а Нестор, посмотрев некоторое время в открытое окно, вдруг направился к двери.
"Куда, Несторе? — спросила Маня полушёпотом.