Девушка вернулась на третий день, а он несколькими днями позже. За это время я получил от него письмо, в котором, между прочим, было написано:
"Наша трёхчасовая поездка, Богдан, была чудесна! Имея рядом с собой такую душу, как Наталка, человек словно пробуждается к лучшей и более насыщенной жизни. Ни с кем в жизни не мог я так слиться душой, как с ней. Никакая другая натура не действует на меня так оживляюще, как её. Разве что ещё Маня. К сожалению, та прогулка длилась слишком недолго, и не представилось подходящего момента, чтобы я мог объясниться ей в чувствах. К тому же я почувствовал из её поведения, что она сама пока этого не желала, поэтому я отложил признание на потом. В горах представится лучшая возможность, — особенно когда мы будем все вместе: ты, Богдан, сестра и она. О своём здешнем пребывании в письме ничего не упоминаю, разве что вскользь скажу, что, приехав сюда, случайно попал на чествование одного из молодых наших "цветов будущего" и должен был вечером явиться в общество, собравшееся в честь молодого в назначенном месте [57]. Богдан! Быть может, я слишком захвачен ею и своими серьёзными собственными делами, но всё же расскажу тебе об этом вечере, а точнее — о тех нескольких часах, которые провёл среди нашей молодёжи, лишь вот что: первая часть вечера прошла обычно, вторая же показала "лучшее" из собравшихся. Где-то читал я однажды, что некий герой, носивший в сердце святую любовь, попал, как и я случайно, в подобный круг своих знакомых и писал приблизительно так, что я могу лишь повторить: вокруг меня говорили о разном будничном, пустом, грубом, а я, словно брошенный злой рукой среди них, сидел и прислушивался. "К чему всё это, что они говорят?" спрашивал я себя раз за разом. В этом ведь столько грязи, глупости и заносчивости, столько кабацкой скверны... А мне... мне, Богдан, хотелось открыть уста лишь для того, чтобы произнести её имя. Но я его не произнёс... Звук этого имени, кажется мне, должен был бы раствориться в той кабацкой атмосфере, запятнаться. Я сдержал его в своей душе, а затем встал и ушёл. Слава Богу, снаружи стояла ясная ночь. О, эти святые ночи со своей тишиной! Эта светлая тихая ночь будто освежила, очистила меня от них. Грубые слова и разговоры о женщинах, девушках и легкомысленные слова о национальных делах, честных людях — всё это до глубины души отвратило меня. Я не скоро пойду среди них снова.
Нестор".
* * *
Так чувствовал Нестор.
Одним вечером, а вечер был дивно светлый, потому что стояла полная луна, моя мать после ужина пошла к пани Мариян на "беседу". Пани Мариян, как и моя мать, редко выходила вечером на прогулку, как делали мы, молодёжь. А познакомившись ближе и полюбив друг друга, они часто навещали друг друга вечерами, и такие разговоры порой затягивались до поздней ночи. К этим беседам (забирая мать) присоединялся и я.
Так было и в этот вечер.
Мать вышла позднее вечером из дома, и когда не вернулась через "часок", я, вернувшись с долгой прогулки, пошёл за ней. Правду сказать, я с удовольствием ходил вечерами к семье Мариян. Пару раз я заставал там и Маню с братом; и хотя они вскоре после моего появления прощались (какие-то неотложные дела вынуждали Маню к этому), мы всё же обменивались несколькими словами, и я любовался её приятным личиком, видел те неизменно милые глаза.
Идя из своего дома мимо бывшего сада Обринских, который сохранял в себе, прямо у дороги, массу разнообразных декоративных кустов жасмина и прочего, я бросил взгляд в глубину сада, где всё ещё стоял знакомый мне павильон с двумя тополями, словно стражами, и увидел, что его внутренность была освещена. Однако, не заметив там никого, я перевёл взгляд на застеклённую веранду с лестницей, спускавшейся в сад. Она была ярко освещена, двери на лестницу широко открыты, и на ней я увидел (или скорее угадал) свою мать в обществе пани Мариян и ещё какой-то дамы. Любопытно взглянул я, не замечу ли кого-то знакомого, прежде всего её. Но не увидел. Зато ближе оказалось, что третьей дамой была пани Миллер.
Как она там появилась? Насколько мне было известно, пани Миллер никогда не ходила в гости к дачникам. У неё была своя большая гордость, а вдобавок предубеждение, что приезжие дамы из больших городов смотрят свысока на жителей маленьких местечек, и потому она держалась гордо и обособленно в своей укрытой елями романтичной "лесничевке", будто отгораживаясь её крылатыми зелёными великанами от чужаков-новосёлов. Если же она всё-таки появилась здесь, то это, несомненно, было заслугой Мани. Больше я никого на веранде не заметил, разве что, возможно, кто-то из молодых сидел на ступенях, как бывало и при Обринских.
Когда я вошёл в комнату, примыкавшую к веранде, я застал там только что вошедшую пани Мариян, которая поприветствовала меня и пригласила выйти на веранду, где собралась вся компания, даже пани Миллер, которую так трудно было заманить к себе без "протекции" панны Обринской, но которая оказалась такой интересной и сердечной женщиной.
— Жаль, что вы не пришли раньше, пан советник, — добавила она. — Пани Миллер только что полчаса назад закончила толковать каббалу [58] для моего мужа, что было весьма занимательно, так как она вела это по системе mademoiselle Lenormand [59]. Теперь все сидят на веранде и, если не ошибаюсь, беседуют о самых мистических вещах и феноменах лунных ночей.
Сказав это, пани Мариян собиралась открыть широкие стеклянные двери, ведущие на просторную, ярко освещённую веранду, откуда шли ступени в сад. Как раз в ту минуту, когда пани Мариян положила руку на ручку, чтобы открыть двери и впустить меня в общество, их снаружи распахнула её дочь и, остановившись перед ней, с улыбкой сказала:
— Я спешу, матушка, я спешу! Вся компания просит вас сыграть нам Бетховена "Лунную сонату". Пани Миллер нынче в настроении ясновидящей, а Наталка предложила, чтобы каждый из нас рассказал хоть короткий эпизод из своей жизни! Но, — торопливо продолжала она, — к этому нужна серьёзная музыка, пояснил доктор Обринский. А Наталка сказала, что лучше всего подойдёт "Лунная соната" Бетховена. Я вспомнила, что это та самая соната Бетховена, матушка, которую вы из всех его сонат до сих пор не забыли играть, хоть уже играете и понемногу. Особенно первую часть. Я так люблю, как вы её исполняете. Так сыграйте же её нам. Я очень хочу, чтобы всё вышло так, как задумывают доктор с Наталкой во главе с пани Миллер, которая нынче снизошла быть нашей Ленорман. — Последние слова добавила ко мне молодое шестнадцатилетнее девичье создание, улыбаясь и без церемоний беря мою руку и сердечно её тряхнув. — И вы тоже что-нибудь нам расскажете, пан советник. Вы ведь тоже, правда?
— Кто же там у вас есть? — спросил я у молодой девушки, которая благодаря своей прелести и невинности пользовалась даже у моей критически настроенной матери необыкновенной симпатией.
— Пойдёмте, сами увидите! Все незнакомые, — весело ответила она. И, обернувшись и кивнув мне, поспешила вперёд. Пани Мариян, улыбнувшись, покачала головой и пошла исполнять желание "всей компании", пока я ступил на веранду.
Поздоровавшись с хозяином дома, матерью и пани Миллер, которая подала мне руку с искренней улыбкой, я посмотрел перед собой на лестницу вниз. Посередине на ступенях сидела Наталка с Ириной Мариян, ниже их, чуть ли не у их ног, — Нестор... а на самом нижнем, как мне показалось, ступеньке сидела Маня одна.
Поздоровавшись, я спустился вниз и, не раздумывая, сразу сел рядом с Маней. По обеим сторонам широких ступеней поднимались ажурные железные перила, а снаружи к ним прижимались разросшиеся кусты роз и других цветов, тянувшихся невысокими зарослями. Свет, разливавшийся сверху на веранду, до нас на ступени доходил слабо, и потому почти никто из нас не был полностью освещён. Маню и меня он почти совсем не достигал, и мне (а может, и ей) это было приятно. Наверху сидела мать с её острым наблюдающим взглядом, и хоть я не скрывал, что меня занимает эта серьёзная девушка, я предпочитал, чтобы она не уделяла нам особого внимания. Маня сидела на ступенях, опершись о ажурные перила, молча, повернувшись профилем к компании, что была выше. Поэтому половина её головы и фигуры была освещена, а другая тонула в тени. Протянув мне руку для приветствия, она не заговорила, полностью предоставив мне начать разговор или нет. Усевшись, я сперва прислушивался к беседе девушек и Нестора наверху, но взгляд мой то и дело останавливался на её лице. Она смотрела в темноту и, казалось, вслушивалась в звуки фортепиано, льющиеся из открытых окон. Это хозяйка дома играла, словно убаюкивая кого-то, начало так называемой "Лунной сонаты" Бетховена. Так продолжалось недолго, пока, наконец, музыка не заставила умолкнуть тех, кто шептался.
— Посмотрите на луну. Как прекрасно она поднялась над горой, прямо напротив нас, и как ярко светит, — вполголоса произнёс Нестор и, говоря это, положил свой белый широкополый шляп рядом с Маней на ступени.
— Навевает на вас поэтическое настроение? — так же вполголоса спросила Наталка и наклонилась к нему.
— Иногда настраивает. Но я никогда не пишу стихов.
— Не верю! — воскликнула девушка. — Такие, как вы, должны писать стихи. Вы настоящий украинец.
— Значит, и вы должны были бы так же поступать, — возразил Нестор, улыбаясь.
— О, я с чересчур большим почтением отношусь к поэзии, чтобы и самой браться за сочинительство.
— Можно быть лириком, никогда не пиша стихов, — сказал молодой человек.
— Можно, — ответила девушка, а через минуту спросила: — Позвольте узнать, что вы чувствуете в такие ночи, вернее, в такие минуты, как сейчас, если вы — лирик, не пишущий стихов? Мне было бы интересно это узнать. Я убеждена, что каждый герой пера (а я считаю вас таким, ведь вы ревностный служащий), почувствовав красоту природы, тут же передаёт свои впечатления и внутренний мир близким на бумаге.
— Может, кто-то и передаёт, — спокойно ответил Нестор, не обращая внимания на её едва заметную иронию; а помолчав, добавил: — Во время таких лунных ночей, как нынешняя, душа моя словно богатеет, словно раскрывается навстречу чему-то, кому-то; словно расширяется. В ней начинает пробуждаться что-то, что днём молчит, и, не находя почвы для своих волнений, нежнеет и начинает превращаться в песнь чувств, сливаясь бессознательно с природой и с такой же беззвучной песней ночи. Вот так или примерно так ощущаю я во время прелестных лунных ночей наедине, если вам это интересно знать.
— Вы не только лирик, не пишущий стихов, но ещё и мечтатель, который, возможно, никогда сознательно не отдавался мечтам, — заметила девушка в ответ на это объяснение.
— Каким именно, панна Наталия! — ответил Нестор; а я в ту минуту, взглянув на него, увидел, как счастливая, тайная улыбка скользнула по его нежному молодому лицу.
— Каким именно, говорите! — продолжала девушка, и в её интонации, как и прежде, так и теперь, слышалась лёгкая ирония.