Панна Обринская перебралась в "лесничевку", потому что оттуда, как я слышал, ближе к лесу и к нам. А ещё, возможно, и потому, что её брат, доктор Обринский, нуждается для своих занятий в покое. Там очень мило: вокруг дома столько вековых деревьев и елей, что, выйдя из дома, сразу попадаешь между елей, словно в лес. Я как раз сегодня навещал панну Маню и познакомился с её знакомой и подругой её матери, пани Миллер.
— В прежние годы панна Обринская любила противоположную гору и лес, вон тот за нашими садами и за рекой, куда добиралась скорее всего, переходя реку по длинному мостику, который и теперь на том же месте, разумеется, постоянно обновляемый, — сказал я. — В самые солнечные утра она забегала на гору и в лес. Однажды мы даже чуть не повздорили, когда встретились на том мостике лицом к лицу и ни один не хотел уступить, считая это унижением своей личности...
Пани Мариян рассмеялась.
— И как же кончилось? Кто уступил кому на мостике?
— Никто.
— Как так? — удивилась пани Мариян.
— Панна Обринская, может быть, была готова и в воду прыгнуть, лишь бы не уступить мне в ту минуту. Но я...
— Но вы? — с интересом спросила женщина, и её глаза с нескрываемым вниманием остановились на мне.
— Что я мог сделать? Взял такую бабочку, какой тогда была панна Обринская, на руки и поставил позади себя на мостик, чтобы она могла, не оборачиваясь, спокойно продолжить свой путь домой, а я — свой.
— Замечательно! — воскликнула пани Мариян и, обернувшись, взглянула на панну Наталку, которая чуть раньше бесшумно вошла в комнату и, спокойно сев в кресло, молча наблюдала за мной своими светлыми глазами из-под чёрных бровей, словно обдумывая мой рассказ.
— Это было, кажется, немного смело... — заметила она, словно бросив вдруг в меня камешек.
— Может быть, и так, моя панна... — ответил я красивой двадцатилетней девушке. — Но что нам было делать посреди мостика над рекой? Отступать каждому назад? — спросил я.
— Так было бы почти лучше.
— Я, может, так бы и поступил, но панна Обринская была против. Она стояла и боролась с собой.
— А я бы не стала бороться, — сказала девушка с оттенком лёгкого пренебрежения в голосе. — Я бы повернула назад и уступила дорогу вам. Ведь вы же не собирались забрать с собой мостик.
— По крайней мере, моя панна, нет.
Она взглянула на меня мерцающими глазами и снова коротко заметила, как прежде:
— Господа иногда любят за счёт женского чувства и их слабых сил самовольно становиться рыцарями; даром что из этого порой рождаются неприятные последствия. Я понимаю, что панна Обринская могла тогда растрогаться вашим немного дерзким рыцарским поступком. Я, вероятно, почувствовала бы то же самое. Хотя... — добавила через минуту и посмотрела в сторону, — я бы с самого начала повернула с мостика. Панна Обринская, должно быть, была тогда очень детской.
Я взглянул на неё и улыбнулся.
— Вы эмансипантка? — спросил я, обходя её вопрос.
— Нет. А что, у вас было бы ко мне какое-то нарекание в таком случае?
— О, самое меньшее!.. — ответил я.
— Однако, чтобы вы меня поняли, пан, объясню, какого рода я эмансипантка. Я ни учительница, ни почтовая служащая, ни соискательница докторского диплома, ни вообще какая-либо чиновница, а эмансипирована лишь в том смысле, что и без "специальности" не считаю мужчин совершеннее нас.
— Нам этого не нужно, моя панна, — спокойно ответил я. — Мы тоже не считаем женщин богинями. Разве что иногда загадками. Но и то лишь порой.
— Пока что я отдаюсь изучению иностранных языков, — подтвердила она, словно желая меня задеть и вовлечь в полемику.
— Пока что, — ответил я. — Значит, за этим "пока что" скрывается всё-таки какая-то перспектива ещё не открытой страны.
— Страны замужества, страны замужества, — добавил, войдя в комнату с добродушной улыбкой добродей Мариян и подал мне руку. — (Страны замужества! — И взглянул на свою элегантную племянницу, что, словно прекрасная змейка, сидела в кресле и мерцала своими глазами на меня, как будто чего-то ожидая.)
— Может быть, вуйко, — холодно ответила она. — Я против ничего в жизни не давала обетов. (А, обратившись ко мне, добавила: — Вуйко любит на эту тему вести дискуссии). Может быть, и выйду замуж, а может, кто знает? Я просто не обязана.
— Нет, дитя моё! — вмешался её вуйко примирительно и, всё ещё улыбаясь, обращаясь ко мне, будто извиняясь за жёсткость или гордость своей племянницы, добавил: — Наталка требует от мужчин, чтобы они положили к её ногам семиглавого змея. Больше для пояснения не скажу. Кому это не удастся, пусть сам с собой справляется. Она ему не поможет. Она даже этого не скрывает. Правда... — добавил с притворной важностью, — особенно пугаться ей нечего. Ведь несмотря на то, что хочет видеть у своих ног поверженного "дракона", в ней всё-таки скрывается доброе и чувствительное сердце, и сама она не желает никогда брать в руки лук, предпочитая иметь в борьбе последнее слово!
После этих слов, над которыми рассмеялись не только сама девушка, но вместе и пани Мариян, и я, она поднялась и, холодно поклонившись мне, словно мы не были знакомы, вышла из дома.
"Бедный Нестор, — подумал я, возвращаясь с визита у семьи Мариян, — бедный мальчик! Не дождёшься ты здесь ни малейшего тепла. Не дождёшься, хоть и положи к её ногам семиглавого змея, как в сказках. Эти глубокие, как тайна, глаза, напоминавшие водяных русалок в лунные ночи, безусловно умеют привлекать; но чтобы её уста коснулись тебя хоть в забытьи истинного чувства, я не верю. Разве что я ошибаюсь!.."
И то же самое я сказал себе, когда мне довелось встречаться с ней ещё несколько раз после этого. Одно я понимал: что эту девушку можно любить какой-то почти фанатичной любовью, как, кажется, любил её Нестор.
Жизнь и опыт не раз учили нас, что самые острые контрасты притягиваются сильнее всего. Так, может быть, и здесь сольются эти две противоположные натуры в одно, где каждая была словно из гранита высечена.
Как я уже говорил, узнав ближе Наталку, я не удивлялся Нестору, что он так искренне и верно полюбил эту молодую девушку. Она была привлекательна и интересна не только внешне, но и своим живым умом и духом. Он был прав, назвав её необыкновенной девушкой. Снаружи она притягивала врождённой грацией, симпатичным, слегка тихим голосом, который контрастировал с её ясными и почти пронзительными глазами, и поддерживала интерес мужчин к себе ещё и тем, что с особым увлечением занималась физическими упражнениями. К тому же одевалась красиво, со вкусом, что ещё больше подчёркивало её грацию и прекрасное сложение, чему наши дамы и девушки уделяли недостаточно внимания, считая это ненужной роскошью [56], из-за чего большинство их рядом с ней выглядело неухоженно, невыигрышно, если не сказать прямо — мещански. А она выделялась невольно.
В беседе она бывала быстра и остроумна, временами слегка резка, язвительна, даже раздражающе. Высказывалась правильно и, что особенно ценно и редко у женщин, всегда кратко и метко, словно из упрямо очерченных уст бросала камешки. В целом эта девушка не пользовалась большой симпатией. И, может быть, поэтому всегда держала натянутый лук обороны; и кто бы ни был тот несчастный, кто приближался к ней, пусть даже с самыми добрыми намерениями, она по недоверчивости своей натуры мгновенно его оценила и поражала...
Признаюсь, что если бы это не была избранница моего любимца и рядом с ним не стояла Маня Обринская с её прошлым и молодыми глазами, которые для меня вечно имели своё неизменное очарование, — я бы этой девушкой занялся серьёзно... Не меньше меня занимало и то обстоятельство, что она была влюблена, как я услышал здесь от одного панка, который также ею интересовался.
— В доцента К.? — спросил я прямо, невольно встав в душе на защиту своего друга Нестора.
— Нет, — был ответ.
— А в кого же? Кажется, в дом её родственников заходит много людей, — добавил я, чтобы узнать правду.
— Да, заходит. Среди прочих и ваш знакомый доктор Обринский.
— Так, — подхватил я. — В него, значит?
— Думаю, что и в него нет, — был короткий ответ.
— Так кто же этот счастливец?
— Вот в этом и загадка, которую трудно разгадать. Тому, что говорят, не хочется верить, однако это исходит от молодёжи, которая внимательно за ней наблюдает и следит. Говорят, панна Наталья влюблена в неподходящего ей человека. Неподходящего потому, что в богатого пожилого мужчину, капиталиста семитского происхождения, которому это и в голову не приходило, который, сам того не желая (поскольку никогда ею особо не занимался), будто бы загипнотизировал её своим резким семитским обликом и такими же чёрными орлиными глазами. Говорят, она уже третий год, как горит в тайной скрытой любви к нему. В любви, которая, как уверяли меня, могла девушке разве что на пользу пойти, чтобы через страдание изменить свою гордую, твёрдую натуру. Потому что теперь, — продолжал панок, — она своей резкой сущностью отталкивает самых благожелательных к ней людей. А больше всего этим вызывает несправедливое осуждение её в сущности нежно чувствующей души.
То, что она любила "невыгодно" или, скорее, несчастливо, в моих глазах только поднимало её и служило мне доказательством её оригинального и самостоятельного вкуса. В то же время я был убеждён, что эта девушка не могла любить человека ничтожного.
— Жаль девушку... — в конце серьёзно добавил панок. — Я в душе её жалею, ведь упомянутый господин никогда на ней не женится; по крайней мере, вида на то нет.
— Она сильная натура и справится с собой... — ответил я. — Впрочем, разве каждая любовь обязана заканчиваться... или всегда кончается свадьбой? — спросил я. — У неё есть такие поклонники, которые, несомненно, если не сейчас, то позже завоюют её любовь и доверие. К тому же она, как я слышал, довольно обеспеченная девушка и, пожалуй, не выйдет замуж по принуждению!
— Что касается этого, то может быть, — был ответ добродея. — Хотя и состояние у неё не такое уж большое, как о нём судачат.
— А может, ещё и добродей, которого она любит, склонится к ней. Она ведь действительно незаурядная девушка, — заметил я снова, чтобы иметь полную уверенность, какое положение займёт по отношению к ней Нестор.
— Незаурядная разве что своей заносчивостью, — язвительно бросил молодой человек. — А что касается упомянутого господина, которого она, как говорят, любит, то повторяю: он на ней никогда не женится. Насколько известно, он вообще не интересуется женщинами, а о браке высказывается отрицательно. Кроме своих капиталов, он увлекается ещё хорошими лошадьми, ездит каждый год на курорты и тому подобное.
Вот такое и подобное слышал я об этой девушке, которая запала в душу моему молодому другу, который уходил с головой в работу, чтобы выйти из неё словно гладиатор, дабы потом осыпать её на всю жизнь любовью и заработанным своими чистыми руками благом.
* * *
Нестор вынужден был неожиданно уехать на несколько дней в Ч., и в тот же день вместе с ним уехала и панна Наталья, которую вызвали родственники приездом какой-то родственницы, прибывшей из-за границы.