Близко возле него шла сельская дорога, и не один усталый странник, не один работник сворачивал под старые дубы, чтобы в их тени отдохнуть. Осенние красно-жёлтые берёзовые листья непрестанно дрожали на мягком ветру и при закатном солнце решительно принимали кровавый оттенок. Особенно поражала глаза прохожих одна группа берёз. Они росли на пригорке, низко к земле склоняя переплетённые ветви, словно нарочно выдвинулись из лесной чащи ближе к дороге. В ясные лунные ночи их белые изогнутые стволы с серебристой листвой выглядели, как грозные видения. Теперь же казались они мирными, приветливыми. Это, вероятно, отметила и Елена, которая вышла из глубины леса и оглянулась в поисках места для отдыха. Она прежде всего окинула пытливым взглядом укатанную дорогу и, не видя на ней никого, села, немного разочарованная…
Была ли она ещё красива? Оставили ли пять лет глубокие следы на её лице? И да, и нет. Она принадлежала к тем счастливым, кто не стареет быстро, но на чьём лице отражается духовная жизнь. Потемнело и загорело прежнее лилейно-белое лицо. У рта легла морщина, которой раньше не было и которая теперь придавала всему лицу выражение глубокого уныния и усталости. Лишь серые глаза смотрели по-прежнему мягко. А что ещё сделал с нею этот срок? Тот, кто не жил в безлюдном месте, оторванный от всяких общественных связей, тяжко трудясь в непрерывной однообразной борьбе с заботами, тот не в силах оценить последствий такой жизни для чувствительной души. Нет более тяжкой кары для молодого живого духа, для остроумных, энергичных, а особенно идеально устроенных натур, чем такая жизнь. Пустая фраза — будто природа сама может удовлетворить человека. Для небрежных, ленивых в размышлениях — достаточно; удовлетворяет она и жителей города, покидающих шумное общество, чтобы на свежем воздухе укрепить вялое тело; однако никогда не хватает её мыслящим, деятельным людям. День за днём, месяц за месяцем Елена замечала на себе последствия этого тупого бездушного существования. И она была остроумна и слишком хорошо понимала человеческую натуру, чтобы не знать, что со временем незаметно перейдёт в тех людей, для которых важно лишь физическое благополучие.
Замолчу о тех минутах, в которых она переживала невыразимые муки, в которых её молодая душа, жаждавшая деятельности, пыталась прорвать узкие границы, которыми окружила её нынешняя жизнь. Как пойманный орёл, металась она в клетке, без конца думая об исходе из этой глухой однообразности; и снова и снова должна была убеждаться, что нынешняя жизнь ждёт её и в будущем. В такие минуты страшная тоска наваливалась на её душу, и тогда она бывала по отношению к своему окружению безоглядно резкой, даже безжалостной! Незаметно падала она под тяжестью немых страданий. Правда, эти муки можно было прочесть на её лице, но никто о ней не заботился. В хозяйстве, которое было на её плечах, всё шло обычным порядком, и лишь опущенные веки и какая-то усталость свидетельствовали о её душевных страданиях…
Платок сполз у неё с головы, но она этого не заметила. Всё её внимание было устремлено на муравьиную кучу, что поднималась маленьким холмиком рядом. Она думала о разделении труда у этих насекомых, и вдруг ей вспомнилась статья Писарева "Пчёлы".
Было уже довольно давно, как она читала её. В какое горячее волнение пришла она тогда после прочтения этого произведения! Сколько пламенных мыслей поднималось тогда в её душе против "трутней"… Теперь читала она очень редко.
Будто забыв себя и всё вокруг, так засмотрелась она на насекомых. Как они суетились, бегали, всё одинаково, без передышки, без устали. Здесь царил строгий порядок, и каждая букашка имела свою работу. Разве жизнь, бурлившая в этом мире малых созданий, пробудила в её душе какую-то мысль, какое-то воспоминание? Она вдруг сунула руку в карман, вынула смятый лист и прочла. Делала это, пожалуй, уже в сотый раз. Это было письмо, написанное ей ещё два месяца назад её старшей сестрой. Та писала, что вынуждена продать усадьбу и поля, сданные в аренду; что советует Елене заранее договориться с новым владельцем о дальнейшем найме земель, потому что иначе уже через год они могут остаться без приюта; иначе поступить невозможно: обстоятельства заставили; сыновья и дочери подросли, а учёба стоит дорого и т. д. Все знали об этом и все сомневались, смогут ли дальше держать хозяйство. Казалось, что живут теперь лишь в ожидании чего-то нового. Радникова, та прежняя красивая и гордая женщина, сломалась. Едва можно было её узнать. Лишь тянула ноги под тяжестью ежедневной тяжёлой заботы. А когда Елена рассказала ей содержание письма, она заплакала, вместо того чтобы что-нибудь ответить. Ирина, вечно болезненная, жила только сестрой, о которой часто говорила, что она — её "сила", что именно она связывает её с жизнью. Младшая сестра, давно взрослая, работала, надрываясь, как мужчина, дома и в поле. Одна помогала другой, однако основание всего строя стало гнилым и пошатнулось…
Елена всё молчала. Ещё не хватало у неё мужества поделиться с матерью и обеими сёстрами последней вестью, именно той, которую она уже получила от нового владельца их жилья. На её вопрос о дальнейшей аренде он коротко и дружелюбно ответил, что по истечении года заберёт поля и будет сам вести хозяйство…
Над тысячами исходных точек размышляла бедная девушка. Думала, как уберечь семью от грозящей абсолютной нищеты, бедности; чтобы вместе с сообщением печальной вести сразу же подать им новый спасительный совет. Однако ничего не придумала. Не придумала? Ведь кто её хорошо знал, тот знал также, что с ней творится что-то новое в последнее время. И действительно. Никогда не выходила она из дому так часто и не проводила так долго времени на прогулках. Особенно же соседняя деревня словно зачаровывала её…
Молча сунула она теперь письмо обратно в карман, а её взгляд снова скользнул по долине, по дороге. Солнце клонилось к закату, и на западе заалело небо розовым сиянием. Вдруг до неё донёсся стук повозки и топот лошадиных копыт. Она встрепенулась и устремила глаза в ту сторону. Показалась лёгкая тележка, запряжённая парой резвых коней. В ней сидел один мужчина и сам правил лошадьми.
Щёки её залились краской, а сердце забилось сильно.
Повозка приближалась всё быстрее. Из-под тонких быстрых лошадиных ног вылетали искры, а она, стиснув зубы, начала медленно спускаться с холма. В её глазах горел странный огонь, ноздри дрожали…
Мужчина, заметив её, одним движением придержал лошадей и поздоровался. Это был красивый, сильный мужчина лет, может быть, двадцати девяти. По его одежде можно было сразу догадаться, что он лесничий. Он улыбался, показывая из-под усов ряд крепких белых зубов.
— Я вас узнала, пан Фельс! Можете меня сразу с собой забрать! — сказала она с затаённым волнением.
— Мне будет приятно, очень приятно! — ответил он радостно.
Потом устроил ей место возле себя слева, помог сесть, подтянул вожжи, отчего кони даже подпрыгнули, и затем помчался вперёд…
Начали беседовать. Он радовался встрече, а она отвечала вежливо и быстро. Он говорил много. Между прочим, рассказывал (о чём она уже знала), что остаётся у барона в соседней деревне и дальше на службе, а может быть, и навсегда. Что барон, говорил он, нынче в городе купил ещё одно село; далее, что сегодня же он поменял себе коня, вон того серого гуцула…
Елена восхищалась красивым конём. Он шёл очень гордо и имел густую гриву, почти совсем закрывавшую голову. Время от времени задорно подбрасывал головку вверх; был, очевидно, ещё молод и мало запряжён.
— Управлять лошадьми доставляет особое удовольствие, — сказала она. — У меня прямо пальцы чешутся, когда вижу, как другие правят.
— Так ведь можете и вы это сделать, — ответил он с улыбкой. А та улыбка была широкой и без подтекста.
— Но вы должны были бы меня этому научить.
— Почему же нет? Такая ученица сделает меня гордым! Можем, впрочем, начинать прямо сейчас.
Тут он и передал ей вожжи и объяснял, как их держать, когда и как натягивать или отпускать. Она слушала покорно, а раз заглянула ему глубоко и внимательно в глаза.
У него были большие голубые, немного безыразительные глаза, и выглядел он свежо и очень молодо.
Она управляла так, как он говорил, а его взгляд остановился на её тонких руках.
— Но держать нужно необычайно крепко! — заметила она, слегка повернув к нему голову. — Разве вы никогда не устаёте?
— О, я? — он засмеялся. — Этого со мной не бывает!
— Всё тело как будто в напряжении…
Его взгляд скользнул по ней и остановился на её мягком профиле. Щёки её слегка порозовели, и она выглядела очень красиво.
— Пани очень нежны, однако мы, мужчины, все сильны.
— Зато мы, женщины, выносливее. Не поверите, может быть, что я могу раз за разом вытаскивать по пять-шесть вёдер воды…
Он широко раскрыл глаза.
— В самом деле?
— Можете мне верить, я всегда говорю правду.
В его глазах мелькнуло что-то вроде удивления, а вместе с тем и сочувствия. Она была так хороша…
— О, пани, вам не следует делать что-то подобное!
— И почему нет? Когда никого нет, а скотину нужно напоить, то приходится. А если вы хороший хозяин, то признаете это сами.
А он действительно был хороший хозяин и знал, что иначе не бывает. Однако то, что она делала что-то подобное и так свободно об этом говорила, удивляло — она ведь совсем не походила на тех, кто занят такой работой.
— Пани, вы очень хозяйственная.
— Я не перебираю в работе. Кроме того, знаете? Я всегда говорю: чем ты являешься, тем и будь полностью. Иначе никогда не достигнешь цели!
— О, конечно, — ответил он серьёзно. — Дочери нашего священника тоже очень хозяйственные. Например, старшая, панна Омелия, она очень образованная барышня. Играет на фортепиано, от неё я всегда получаю разные журналы для чтения.
— Т-а-к? — протянула Елена и в эту минуту сильнее подтянула вожжи. — Вы, наверное, бываете там чаще?..
— Не слишком часто. Панна Омелия очень приветлива, приглашает заходить чаще; однако моя служба не позволяет, как бы того ни хотелось. А вы, пани, знаете панну Омелию?
— Знаю, — сказала она безразлично. — Чем она вам импонирует? — спросила немного погодя и быстро обернулась к нему. Холодная, насмешливая улыбка едва заметно скользнула по её лицу. Он уловил это.
— О, мне! — воскликнул он, покраснев, тоже насмешливо.
— Я так и думала, — и снова улыбнулась.
— С чего бы ей мне импонировать?
— Знать это — ваше дело.
— Так я этого не знаю, — ответил он свободно.