Он подошёл ближе и, опершись на фортепиано, смотрел на неё.
— Вы ведь очень похожи на панну Елену! — заговорил он вдруг.
— Думаете, — заметила она приветливо.
— Да. О, панна Елена — пречудесная особа!.. Чей это фортепиано? — спросил немного спустя.
— Елены...
По его лицу скользнула словно молния, и он снова обратился к Елене.
Нетерпеливо ждала молодая женщина отъезда гостей, особенно же Фельса. "Лишь бы только не сделал предложения", — думала она без конца. Кроме того, она была нервна и в этот вечер очень утомлена. Старший сын учителей демонстрировал перед ней все свои знания. Рассуждал о разных системах воспитания. С нажимом заявил, что читал также Песталоцци "Wie Gertrud ihre Kinder lehrt" [43] и что хочет лишь ещё просмотреть J. J. Rousseau "Émile" [44]. Его мать, сухая костлявая особа, метала в него сердитые взгляды. Вдовица была хороша, — он сам ещё молод. Однако вдова ещё никогда не принесла другому мужчине счастья в дом... Это знала она ещё от своей покойной бабушки...
Был уже поздний вечер, когда гости распрощались. Елена искала где-то в третьей комнате какой-то платок, чтобы немного провести надлесничих, как вдруг Фельс появился неслышно тоже в комнате, рядом с нею. Она как раз проходила у окна и заглянула в него.
— Какая снова сегодня чудесная ночь, — заметила тихо, полушёпотом то ли себе, то ли ему.
— Гм?.. Что?..
— Настала снова чудесная ночь, — повторила снова вполголоса.
— Почему? Потому что месяц и звёзды так ясно светят?
— Может, и потому. Красоту и возвышенность в природе легче почувствовать, чем описать. Разве вы не ощущаете этого, пан Фельс?
— Не знаю. В эту минуту я чувствую нечто другое.
Голос его звучал мягко. Она посмотрела на него и испугалась: его лицо было бледно до самой густой шевелюры, словно вся кровь ушла из него. Голубые, обычно безразличные глаза горели горячим огнём, её охватил холод. Она вдруг поняла, что случилось то, к чему она стремилась и перед чем теперь сама задрожала, — страсть. Хотела отступить дальше, однако какое-то непостижимое чувство, словно электрическая искра, прошло от него к ней, и она остановилась.
— Елена!
— Что же?
— Я не знаю. Я...
— И я не знаю... — она с трудом улыбнулась.
— Еленочка!.. — повторил он.
— Желаете чего-нибудь?..
— Да. Видите ли... вы...
Он её боялся, её же охватила прежняя дикая нетерпеливость, и она задрожала всем телом.
— Идиот! — чуть не сорвалось с её губ, но она промолчала.
— Вы знаете, что вы такая красивая, красивая...
Он вдруг встал совсем близко перед ней, и она почувствовала от него запах вина; но в ту же минуту, прежде чем успела это осознать, он страстно прижал её к себе. Она вскрикнула и сильно оттолкнула его назад, её охватила сильная, неизъяснимая физическая отвращение.
— Тише! — воскликнул он в сильном волнении. — Я вас люблю, Елена; не причиняйте мне боли!..
Брови его грозно сдвинулись; закусив нижнюю губу, он смотрел на неё сверкающими глазами.
— Почему вы оттолкнули меня? Я вас люблю, Елена, будьте моей женой! — сказал он страстно.
Она стояла перед ним, прислонённая к стене, бледная, с широко раскрытыми глазами, с дрожащими ноздрями, в тяжёлой борьбе. Сердце сильно билось в груди. Ноги дрожали под ней, и она не могла открыть рта.
— Елена, дорогая, ответьте мне!
Она молчала.
— Вы что, лишились дара речи? О, скажите только одно словечко.
Она едва взглянула на него, потом закрыла лицо в отчаянии руками и застонала. Он мягко убрал руки с её лица и искал её глаз. Она отвернула голову.
— Вы не любите меня? — прошептал он глубоко взволнованно. — Не хотите быть моей женой? Не хотите?
Прошла короткая минута, в течение которой слышалось только её тяжёлое дыхание.
— Если так, то простите!
— Я хочу, Фельс! О боже, я хочу, хочу... — вырвалось из её уст.
И он, услышав это, уже заключил её в свои объятия, покрывал смертельно бледное её лицо горячими поцелуями, шептал страстные слова любви, смеялся...
Она молча принимала эти ласки, и только голова её всё глубже клонилась на его плечо...
Было уже далеко за полночь. Месяц светил ярко в комнату обеих сестёр, а сквозь открытое окно доносился из сада соловьиный напев. И как он пел, выводил трели! Далеко-далеко лился нежный щебет среди тихой ночи! Казалось, словно старый дубовый лес, и тихое село, и всё, окутанное синевато-серебристым светом месяца, затаило дыхание и внимало песне... Лишь старые часы шли себе ровно, однообразно; а их однообразное тикание нарушал разве что временами горький нервный плач...
Не плачь, Иринка!
Я не плачу...
Плачешь...
— Плачешь! О, смилуйся, перестань, а то я сойду с ума?
— У меня сердце разрывается [45], я не могу... И снова тихо, и снова плач, только тише, разрывающий сердце.
— Иринка!
— Повернись, Елена!..
— Зачем? В этом не будет смысла...
— О, боже, боже, боже!
— Ну и что же, Иринка? — быстро прошептала Елена. — И я, и ты, все получим пристанище...
Она полугромко засмеялась, как безумная, и села прямо в постели. Горела, словно в жару, а за висками у неё пульсировали жилки, как молотки.
— Разве только я солгала? Разве только я одна? Кого волнует правда или любовь? В конце концов я была между вами самой сильной, значит, мне и выпало нести крест.
— В этом для меня нет ничего утешительного...
— Чего же ты хочешь? Я выполнила своё "задание". Разве не так?
— Действительно!
— Так что же мне теперь плакать?
Ирина не ответила.
— Это было бы теперь лишним. Не мучь меня больше, Иринка! — добавила она глухим голосом, когда молодая женщина всё ещё не успокаивалась. — Не буди во мне прежнего человека! Всё могло бы ещё развалиться, а это была бы большая глупость!..
— Успокойся, глупая!! Ты не знаешь человеческой натуры? Не знаешь, что такое "человек"? Ха-ха-ха!
* * *
Стихло между сёстрами. Иринка больше не шевелилась. Елена лежала, словно в пламени, и неустанно думала о нём. Неустанно, но — ничего ясного, ничего связного. Пёстрые мысли, странные образы волновали и гнали, как безумные, один за другим. Лишь спустя долгое время она задремала, ей казалось, будто огромные, шумные морские волны всё ближе и ближе подходили к ней и нависали над её головой. Бушевали, грозно шумели, а сквозь их гул доносился громкий, могучий, гневный голос, так что земля дрожала и странная дрожь пробегала по её телу... Её глаза устремились поверх волн, озарённых красно-золотым сиянием. Всё ближе подходил к ней голос, до самой глубины её души. Сердце билось, чуть не разрывалось. Хотела крикнуть, заговорить, но море... оно вдруг стало спокойным и гладким, а по его золотистой поверхности шёл мужчина, высокий, смелый, с сияющим чолом: прямо подошёл к ней и... улыбнулся...
И не удивлялись они, что так долго не виделись. Любовались друг другом и спорили, а между тем море шумело свою древнюю знакомую песню, песню о любви. А солнце горело на закате красным сиянием...
* * *
Примерно через месяц, тихим ясным вечером шёл далёкой просторной толокой молодой пастух за маленьким стадом и выводил какую-то печальную, грустную думу. Далеко лился его молодой голос и дрожал в воздухе. Приблизившись к жилищу Ляуфлеров, певец замолчал. На дороге перед цветником, раскинувшимся как раз перед фасадной стеной дома, на дворе стояла большая толпа сельских людей. Старая Катеря ходила между ними с серьёзным лицом и бутылкой водки и угощала хозяев и хозяек. Каждый раз, подавая кому-то наполненную чарку, она с важностью добавляла: "За здоровье молодых!"
Въездные ворота стояли широко открыты, и воз за возом въезжал во двор. Это свадебные гости. На свадьбу Елены пригласили всех знакомых из окрестностей. Фельс настаивал, чтобы свадьба была шумной, а она не возражала ни одним словом. И вот появились все приглашённые. Вторично поздравляли сияющих от радости родных. Торжественно занимали указанные места в празднично убранных комнатах. С гордо поднятой головой расхаживала теперь радникова среди своих гостей. Странно: её охватило нечто вроде духа прежних добрых времён... Давнее высокомерие, казавшееся давно угасшим, ожило теперь вновь в этой притихшей женщине. Она ласково подала руку надлесничим, а учителей приветствовала лишь гордым поклоном. Казалось, будто она и не жила с ними никогда в более близких дружеских отношениях. Они будто впервые, и то по её милости, оказались в её доме... Правда, это выдавалась её дочь... Её дочь выбрал самый красивый мужчина всей округи в жёны... А вон там, под зеркалом, на украшенном цветами столе лежали подарки, которые получила молодая от разных давних и новых знакомых. Однако не их вид наполнял сердце пани радниковой гордостью, материнским удовлетворением... Нет, её взгляд остановился лишь на одном месте стола, а именно на середине... Там красовалась прекрасная охапка роз, а возле неё лежала большая шкатулка [46] с серебром на двенадцать персон. Это Елена получила от Фельсового барона. Он уже знал её, и, как узнала пани радникова, она ему очень понравилась. На свадьбу он не прибыл, извинившись очень любезно, но обещал не забывать о молодых, когда те уже обустроятся на новом хозяйстве.
Здесь была и старая Маргарета. Она приехала только сегодня утром. Очень постарела и стала ещё мрачнее. В старомодном платье, с очками на носу, ходила молча из одной комнаты в другую или, опершись на руку радниковой, молча слушала её рассказы о Фельсе. Как он счастлив, как безмерно любит Елену, с какой особой любовью и уважением относится он к её родным, как, узнав, что они должны покинуть нынешнее жильё, отдал им свой маленький домик в городке К. для полного пользования.
— За бесценок, дорогая Маргарета, за ничто! — уверяла радникова. — "Вам с Геней не следует мучиться в деревне, — говорил он. — В городе жизнь легче, можно быстрее устроиться". Иринка едет, разумеется, с Еленой; они обе уже неразлучны. Он из хорошей семьи, — продолжала она с нажимом и заметным удовлетворением в голосе, когда Маргарета на всё отвечала молчанием. — его отец был почтальоном в С. К сожалению, родителей он лишился ещё ребёнком, а из родни остался ему лишь один старый дядя, лесничий, который его и вырастил; потому он и посвятил себя этому делу [47]. Но какое это имеет отношение к делу, Маргарета? Он добрый, искренний парень, честный, старательный человек, и Елена будет с ним счастлива!
— Дай бог! Дай бог! — прошептала старая дама. — Я желаю ей всего наилучшего. Ведь она и заслужила лучшей доли. Не могу я, однако, простить ей, что отказала тогда К — у, так, сказала бы, "легкомысленно"! Теперь он судья, его везде уважают; имеет прекрасные доходы, живёт беззаботно, и как живёт!!
— Он женился, кажется мне, на дочери какого-то богатого пивовара?
— Вероятно, так.