ПОВЕСТЬ ИЗ ЖЕНСКОЙ ЖИЗНИ
Посвящается высокоуважаемой Наталье Кобринской
Das Reich der Lüge ist aufrecht, wie es noch niemals gewesen. Die Wahrheit selbst wagt sich, nur in gleissenden Fetzen vermummt, aus ihrem Winkel hervor... [1]
Господин Эпаминонд Ляуфлер прожил добрые времена. Был ц. к. [2] лесным советником, пользовался большим уважением, имел большое влияние и немалые доходы. А то, что он имел между прочим, так сказать «побочно», ту слабую сторону, что любил оживляться горячительными напитками, — это никого не должно было касаться. Об этом он не обязан был отчитываться ни перед кем, разве что перед самим собой. А так как он с самим собой был в согласии, так как понимал себя, как понимал и свои лесные дела, то и ходил (как говорят простые люди) «часовой механизм в полном порядке». Потом, когда слабая сторона укрепилась и стала обогащаться большими последствиями, когда выяснилось, что большие причины влекут за собой большие события... тогда и настало... но об этом уже после...
Господин Ляуфлер был женат и имел четырех дочерей и одного сына. Последнего он любил неизмеримо, даже обожал. «Это будет гордость моей жизни, светило всей семьи, это человек будущего!» — говорил он нередко своей жене и добрым знакомым. Добрая женщина, которая так же обожала единственного сына, верила смелому предсказанию мужа. Она и сама не раз видела в мечтах сына лесным советником, видела, как он ездил в элегантной коляске, с гордыми лошадьми, рядом богатая жена, его приветствуют почтительно малые и большие, старые и молодые; видела его также почетным врачом-советником в обществе высоких особ, которые с ним дружески беседуют. Порой муж менял будущую должность и выбирал пост надворного советника. Против этого нельзя было ничего возразить. А как звучало громко! «Высокоуважаемый господин Герман-Евгений-Сидор Ляуфлер, ц. к. надворный советник!» Надворный советник! Нет, надворным советником он будет, обязан быть. Это как раз мудрее, чем врачебный советник или лесной советник! Ну, что касается последнего, то это ей пришло на мысль только так en passant [4], потому что ее муж занимал случайно эту должность. Однако каждый, кто имел хоть крупицу дара мыслить, должен был признать, что лесной советник не то же, что надворный советник! А если уж кто раз станет надворным советником, то и до министра юстиции недалеко. Ох, Господи, что только ни творится в этом чудном беге времени! Она не была из тех, кто верит в чудеса, в протекцию или что-либо подобное. Упаси Боже: так низко она еще не пала, и потому никто в доме ее и мужа так не думал. Она хотела принимать вещи только такими, какими они сами себя представляли. Например, кем был хоть бы тот Гамбетта (которого она видела как-то в Panopticum), прежде чем стал славен на всю Францию? Кем был Колумб, пока не открыл Америку? Конечно, «не столь знаменитым, каким стал впоследствии». Был еще один, который, казалось, доставал до небес. Ах, как же все это у нее вылетело из памяти, и ни имени, ни года она не могла припомнить! Главное же в том, что некто в юные годы был пастухом, а на старости стал митрополитом. Однако — куда же она забрела? Прямо смешно. Герман-Евгений-Сидор не был ни бедным мальчиком, который чесал шерсть у своего отца (как тот бедняк Колумб), и уж тем более не пастухом. Он был сыном ц. к. лесного советника и мог легче, чем кто-либо другой, достичь столь высокой должности. Других препятствий судьба поставить не могла. Что же до тех нескольких школьных лет, о которых люди так много шумят, то она ими мало тревожилась. А раз кто попал в университет, годы проходят, словно их и не было. Герман-Евгений-Сидор пока не проявлял особой склонности к науке, но (пусть кто-нибудь покажет ей того, кто любит науку) разве можно было делать ему, такому живому мальчику, из этого упрек? Ведь он не принадлежал к тем бездушным натурам, которые умеют часами неподвижно сидеть на жестких школьных скамьях; напротив, он был из тех величаво устроенных характеров, которые требуют иного подхода и руководства, чем, например, обычные сыновья чиновников или — тем более крестьян!! Однако сухие трезвые профессора (она их ненавидела), которые с желтоватыми щеками, словно мумии, прохаживались и, видимо, вовсе не понимали молодости, — они не могли его понять! Печальный результат этого был таков, что они сбились с верного пути, что затаили на него «злость» [5], его сильную волю называли «упрямством и злобностью», а его смелые, свободные речи и остроумные поступки называли попросту бичом для всего класса и преследовали его, в полном смысле слова, до смерти...
Пока сын неустанно развивался, подрастали и дочери. Природа щедро одарила их во всех отношениях; кроме того, госпожа советникова заранее позаботилась об их обучении французскому языку и музыке; отец занимал прекрасное положение, так что на балах, домашних вечеринках и других приемах вокруг них вились молодые люди... И так улыбалось госпоже советниковой будущее ясное и чистое, как весенняя заря, и она называла его в своем сердце своей «второй судьбой».
И хозяйство они понимали как никто! Понимали так, как в нынешние времена редко какая женщина понимает! Об этом госпожа советникова заботилась заблаговременно. Она не принадлежала к тем женщинам, которые спокойно смотрят на дочерей, когда те берут книгу в будний день и, читая безбожные любовные пустяки или другие ненужные вещи, крадут время у Бога. Правда, совсем без греха в этом отношении не были ее две средние дочери (старшая жила у одной родственницы, а младшая была еще слишком мала для таких «шалостей»), Олена и Ирина. Из-за этого у матери бывали не раз горькие минуты. Особенно Олена к этому вела. Где-то, Бог знает где, она доставала эти «варьяции» [6] на свет Божий и буквально проглатывала их! А как умела потом об этом рассказывать! Толпа юношей окружала ее, и она говорила, разбирала и спорила, так что — Боже, помилуй! Речи жгучие, словно раскаленное железо, опасные слова: социализм, натурализм, дарвинизм, женский вопрос, рабочий вопрос гудели, словно пчелы, возле честных ушей госпожи советниковой и пугали, как страшилища, в белый день ее набожную душу, тревожили ее и лишали сна... Мало что она понимала из этого; но чувствовала (по-настоящему чистое материнское сердце всегда на верном пути), что очень злой и опасный демон завладел душой дочери, которую госпожа советникова так осторожно оберегала, и увлек ее в страну насмешек и безумия! Словно огненные искры сыпались слова с уст девушки и тяжелыми ударами падали на бедную женщину. Ах, дожить до того, что ее дочь развивает неженские, болезненные, безбожные взгляды и говорит о каком-то равноправии между мужчиной и женщиной!!! В такие минуты она готова была от стыда и ярости сквозь землю провалиться: ее дочь! Дочь ц. к. лесного советника высказывает мысль, что женщинам должно быть позволено ходить в университеты, там наравне с мужчинами получать образование; в жизни самой себя содержать, не ждать только замужества, которое стало простым убежищем от голода и холода!! Это выглядело так, будто ее ничему не учили, и матери приходилось опасаться за будущее дочери! Богородица: она, такая красивая, степенная, нуждается в чем-то подобном и еще открыто это провозглашает!..
Все это она своими ушами слышала. А что при других случаях и публично говорила, доносили ей добрые, уважаемые подруги и знакомые:
— Если вы ей эти глупости не выбьете из головы, то будете горько жалеть о последствиях; вол еще молод, горяч!
— Девушка легкомысленно губит свою судьбу и отвращает от себя и от других сестер женихов!
— Где, ради Бога, она набралась этой отравы? — спрашивала другая из подруг.
— Замечали ли вы ту двусмысленную улыбку у молодого К., когда она в последний раз рассуждала о женщинах-врачах, доказывая, что они были бы истинным благодеянием для общества? А молодой К., ведь всем известно, первая партия в городе!
— Кто же будет дома готовить еду, если женщина станет ходить на службу? Кто будет наводить порядок, стирать, шить? Разве мужчина? Ха-ха-ха! Разве не чистейшая глупость разводить такие теории? Я уважаю и ценю вас высоко, любезная госпожа советникова, однако вы в отношении этой девушки не проявляете достаточного материнского авторитета. Пусть бы моя дочь выступила с такими нелепостями, я бы её быстро вразумла! Или вы слышали, что о ней говорила госпожа С.? А она, между прочим, тоже кое-что знает!
— Что, ради Бога, сказала госпожа С.?
— Сказала: всё её поведение — это только высшая тактика кокетства; я женщина и достаточно знаю тайные ходы женской мысли.
На такие слова правды госпожа советникова не знала, что ответить. Сидела, словно окаменев, после таких разговоров.
— Что же мне делать, дорогая госпожа докторша? — тихо спрашивала она.
— Что? Просто забрать книги и навсегда запретить чтение нездоровых авторов!
— Этого я не могу сделать с Оленой — не могу! Что касается запрета, то запрещаю, и как ещё; но книги забирать... этого я действительно не могу, госпожа докторша!!
И тут встала перед её душой высокая фигура молодой девушки со снежно-белым лицом и спокойными мягкими глазами...
— И что же она такое, что вы перед ней столь бессильны?
— Что? «Мама», — говорит: «позволь, чтобы я тебя уважала и не причисляла к тем, которые нарочно не хотят снять повязку с глаз; которые, боясь правды, словно солнечного света, сознательно топчут человеческие права»...
Такие и подобные минуты переживала госпожа советникова. К несчастью, эта девушка умела всегда выводить её спокойную душу из равновесия, как бы она ни пыталась после таких разговоров (с болью и гневом одновременно) высказывать дочери свои мысли. Это никогда не помогало. Словно тень, поднималась за старшей сестрой и Ирина и, терпеливая и кроткая, как всегда, умела в такие минуты, словно правозащитник, заговорить и успокоить госпожу советникову и горячо защищать убеждения сестры. Порой присоединялся к ним и один молодой человек, медик, Стефан Лиевич. Вернувшись с каникул из-за границы, он заходил в дом господина советника и отравлял жизнь госпоже советниковой...
Чего он только не рассказывал!.. Боже, помилуй! А они слушали его так, будто среди них витал апостол правды и рассказывал обо всех небесных блаженствах. Говорил, например, о студентках и других подобных; утверждал, что многие из них сдают экзамены с наилучшим успехом, а однажды рассказал (тут он уж, наверное, врал, как собака), что некоторые профессора женились прямо на своих студентках!! И ещё много, много удивительного он рассказывал...
— Эмансипация женщин в Швейцарии или и в других прогрессивных странах — это вопрос давно решённый.