За месяц, может, наберётся хотя бы пятьсот.
— Ну а с пятьюстами можно начинать то, что вы задумали?
— Гм, надо хорошо посчитать силы и деньги, — сказал Бенедьо. — Считая на пропитание одному человеку всего полтора ринских в неделю, а также принимая, что безработица продлится неделю и нам придётся прокормить за то время только тысячу человек, то в кассе должно быть на это не менее полутора тысяч ринских. Не менее, говорю, ведь кроме еды будут и другие расходы.
— Полторы тысячи ринских! — вскрикнули в один голос рабочие. — Господи милосердный, когда же мы такую сумму соберём? За это время половина нас тут с голоду передохнет, а из сёл прибудет ещё десять тысяч новых!
— Что ж делать, — печально сказал Бенедьо, — видно, выхода нет. Больших взносов делать нельзя, ведь и так жиды урезают нам плату на каждом шагу, а как узнают о наших взносах, то ещё сильнее будут урезать. Надо держаться, продолжать собирать и терпеть ещё хотя бы три месяца!
— Три месяца! Кто знает, что за три месяца может случиться!
Рабочие замолчали, и грусть повисла над небольшой шумной группой. Бенедьо тяжело опустил голову. Он и правда чувствовал, что дело жгучее, что главная сила этого народа — в его кратковременном пробуждении, и не воспользоваться этим пробуждением — значит упустить из рук главную пружину действия. Но что делать? Денег не было, чтобы сразу начать забастовку. Приходилось ждать.
— А тут ещё одно дело, — снова заговорил Бенедьо, выйдя из задумчивости. — Мне придётся возвращаться в Дрогобыч.
— В Дрогобыч? А зачем? — вскрикнули рабочие.
— Ну, как зачем? Здесь моя работа, как видите, закончена.
— Ищите другую!
— А без меня здесь не обойдётся? Правда, жаль человеку покидать такое дело, над основанием которого трудился и думал…
— Ну, так и не покидайте!
— Конечно, не след было бы покидать, если бы была возможность.
Рабочие это хорошо понимали, и сам Бенедьо всё чаще задумывался, что без него всё дело легко может пойти по ложному пути и потому совсем не удаться. Он чувствовал, что в любом новом, свежо организованном обществе, созданном для новых и непривычных целей, многое зависит от руководителя, от его личного влияния и совета. Правда, с другой стороны он прекрасно понимал свою беспомощность и был уверен, что если бы не повстречал в Бориславе побратимов и таких здравомыслящих людей, как Матий и Стасюра, он бы сам, наверное, ни до чего не дошёл. Взаимное сотрудничество всех частей было здесь особенно сильным и очевидным, и именно поэтому Бенедьо чувствовал: вырваться из этого круга сотрудничества — значит повредить каждой части в отдельности и всем вместе. Но опять же: что тут делать, если не будет для него работы? Однако судьба приготовила ему помощь оттуда, откуда он и не ожидал.
Из фабрики вышел Леон в сопровождении Шеффеля, оба они подошли к рабочим. Те встали.
— Ну что, люди, — громко сказал Леон, — работа ваша окончена, и окончена хорошо. Благодарю вас за усердие!
— И мы благодарим пана за работу! — закричали рабочие. — Да пошлёт бог счастливый час!
— Дай бог, дай бог, — радостно сказал Леон. — А теперь, кто ещё что должен получить — давайте рассчитаемся чисто.
Начались выплаты. Бенедьо стоял в стороне. Когда всё было окончено, Леон подошёл к нему:
— А вам, пан мастер, большое спасибо и за работу, и за то, как быстро вы всё закончили — за всё! Очень бы не хотелось с вами расставаться… Но вот, за то, что вы сегодня доставили мне такую радость, примите от меня вот это на память!
И он вложил в руку Бенедьо свёрнутые в бумагу десять ринских серебром.
«Вот теперь в нашей кассе будет уже 160 ринских», — подумал Бенедьо, принимая с благодарностью подарок Леона.
— И ещё прошу вас, — добавил Леон, — зайдите ко мне сейчас на квартиру. У меня есть с вами о чём поговорить.
С этими словами Леон и Шеффель ушли, за ними вышли и рабочие. Бенедьо остался, чтобы запереть все двери и ворота, а потом зашагал за Леоном, размышляя, что же тот хочет ему сказать. По пути он зашёл в дом, нашёл там Матия и передал ему в рабочую кассу десять ринских серебром, подаренные Леоном.
— Что я хотел вам сказать, — начал Леон, когда Бенедьо пришёл к нему. — Вы, как вижу, честный человек и хороший работник, и я, как уже сказал, не хочу с вами расставаться. А мне как раз нужно на мою новую фабрику несколько честных и надёжных людей для одной, не очень трудной, работы. Так вот что я хотел вам предложить: не захотите ли вы, если работа у меня вам не надоела, остаться и дальше?
— А что это будет за работа? Ведь каменщицкие работы, насколько знаю, уже закончены?
— Э, нет, не каменщицкая, а так, по части нефтяной — при воске, — сказал Леон.
— Но справлюсь ли я с такой работой, если раньше с ней не сталкивался и не знаю, как и что?
— Э, да что тут уметь! — сказал Леон. — Разве простой парень, рабочий, больше умеет? А ведь работает. Тут нечего уметь: директор вам всё покажет. Я же вам говорю: дело не в умении, а в том, чтобы человек был надёжный и добросовестный, и чтобы, понимаете…
Леон замялся, будто чего-то стеснялся.
— Чтобы, — договорил он спустя мгновение, — чтобы не болтал лишнего, что и как делается на фабрике. Видите ли, тут есть небольшой секрет… Мой директор придумал новый способ переработки воска, и не хотелось бы, чтобы это стало известно.
— Гм, ну, может быть… — пробормотал Бенедьо, не зная, что сказать.
— Потому что, видите, — продолжал Леон, — у нас такие люди, стоит что узнать — сразу разболтают, и что из того? Им выгода, а мне убыток. Вот я и хотел бы…
— Но ведь это будет сложно. Ну ладно, я не скажу, но ведь кроме меня на фабрике, наверное, будет много рабочих.
— Ну, не все же должны всё видеть и знать. Вся фабрика будет работать, как и прочие, а только в одной отдельной комнате будет немного по-другому. Там будет директор, ну и нужно будет ему пару помощников. Что ж, можно на вас рассчитывать?
— А что ж, — сказал Бенедьо, едва скрывая радость, — по мне. Если только справлюсь, то буду работать. Каменщицкой работы сейчас и так не найти, придётся осваивать и нефтяное ремесло. А за то, чтобы от меня ваш секрет не вышел — будьте уверены.
— Ну, ну, — улыбнулся Леон, — я и сам знаю, что вы надёжный человек. Только вот бы ещё парочку таких, как вы… Может, вы и подберёте ещё двух-трёх, подходящих мне людей? Вы ведь с рабочими здесь работали, знаете, кто чего стоит. Я вам это даром не оставлю. И ещё одно! Что касается оплаты. Понимаете, это уже не каменщицкая работа, такую же плату, как раньше, я вам дать не могу.
— Ну, это понятно! — сказал Бенедьо. — Портного и сапожника не одной меркой меряют.
— Вот именно! А к тому же вы же видите, как у нас сейчас: рабочих полно, плату везде снижают. Понятно: зачем мне платить больше, если я могу взять того же работника дешевле? Но с вами другое дело, понимаете? Поэтому вам и тем двум, что будут с вами в отдельной комнате, я обещаю по одному ринскому в день, и заранее гарантирую: снижения никакого не будет, и кассирного тоже платить не придётся. Согласны?
Бенедьо стоял и размышлял.
— Я бы предпочёл, — сказал он после паузы, — чтобы вы сами выбрали себе этих работников! А то выберу я, а потом, если что случится… Знаете, человек на человеке может ошибиться — а отвечать придётся мне. А на работу и на плату — согласен.
— Нет-нет, — настаивал Леон, — и товарищей подберите вы сами! Для остального производства подойдут любые, а тут надо выбрать. Вы же лучше знаете, на кого можно положиться, чем я или директор.
— Ну, по мне — пусть будет так. Постараюсь подобрать троих, которым можно доверять. А с какого дня начинать?
— С завтрашнего. И, смотрите, нужно будет работать с полной отдачей. Воск уже заказан. В отдельной комнате будете и прессовать, и упаковывать его.
«Что же это за штука такая может быть? — думал про себя Бенедьо, возвращаясь сумеречной бориславской улицей от Леона домой. — Придумал новый способ переработки и боится, чтобы рабочие не узнали! Будто рабочий в этом что-то понимает? А впрочем, посмотрим, что это такое! А хорошо получилось! Нежданно-негаданно нашлась работа, да ещё и с неплохим заработком, — можно остаться в Бориславе, и от меня в кассу каждую неделю будет капать хотя бы четыре ринских. Осталось только выбрать ещё троих — кого бы?..»
Бенедьо долго думал, кого бы выбрать, но никак не мог решиться. Он решил посоветоваться с Матієм. Бенедьо охотно выбрал бы всех троих из числа побратимов, но Матій отговорил его, опасаясь, чтобы в случае чего это не навело жидов на подозрения.
— Всё равно, — говорил он, — жиды сейчас встревожены нашим собранием. Наверняка найдутся среди рабочих такие, что доложат жидам, о чём мы говорили. Ну а раз так, то ясно: жиды начнут нас шпионить. А если целая группа побратимов будет работать вместе, это может их навести на след.
Бенедьо ответил, что возможно, жиды и правда начнут шпионить, но он не видит, чего тут бояться: даже если несколько побратимов будут работать вместе, никто ведь не собирается обсуждать дела вслух. «Впрочем, — добавил он, — не в том главное, кого выбрать, а в том, чтобы взять именно тех побратимов, у кого сейчас нет работы». А таких как раз было двое: Деркач и Прийдеволя. И вот Бенедьо побежал разыскивать их, чтобы пригласить на фабрику Гаммершляга, а третьим выбрал одного честного рипника, который хоть и не принадлежал к побратимству, но очень живо откликнулся на идею рабочих касс и которого побратимы в шутку прозвали Побігайком за его неугомонную подвижность и готовность бегать от шахты к шахте, собирая взносы или привлекая новых людей в рабочее братство.
А Леон Гаммершляг, договорившись с Бенедьом, накинул лёгкое пальто и вышел на улицу пройтись и пообщаться с некоторыми знакомыми владельцами, которые обычно в это время прогуливались по городу.