Он не привык говорить перед такой большой толпой и немного смущался: в руке вертел шапку и озирался по сторонам.
— Кто это такой? — закричали рипники со всех сторон.
— Обычный работяга, каменщик, — сказал Бенедьо.
— Ну, тогда говори, что хочешь сказать!
— Да у меня и немного чего есть сказать, — начал Бенедьо, постепенно осмелевая. — Я только хотел бы сказать то, что и без меня каждый знает. Плохо нам, рабочим людям. Работаем тяжело: ночей не досыпаем, днём передохнуть некогда, руки в мозолях: одни ещё не сошли, а уже новые наросли, — и что нам с того? Говорят: горько заработаешь — сладко съешь; а мы, разве часто сладко едим? Горько зарабатываем — это правда, но ещё горче живём. И то ещё ладно, если бы не издевались над нами, не обижали, не унижали на каждом шагу! А то сами видите, какое у нас уважение. Рабочий человек у них и скотины не стоит!
— Правду говорит, правду! За скотиной, за псом больше уважают, чем за бедным человеком! Ай-ай, неужто бог на это глядит?
— А подумайте ещё, — продолжал Бенедьо, — на кого мы работаем, кто с нашей работы пользу получает? Жиды! Хозяева! Бедный рипник сидит по шесть, по восемь, по двенадцать часов в яме, в сырости и вони, мучается, долбит и копает штольни под землёй, другие рабочие стоят у воротов, у мельниц и крутят, пока мозг в голове не закружится, пока последние силы не выжмет — а хозяева продают воск и нефть, собирают тысячи, живут на широкую ногу, строят каменные дома, наряжаются, катаются в каретах и брызгают грязью в бедного человека! И доброго слова от них не услышишь. Вот на кого мы работаем и какая нам за это благодарность!
— Пусть бог их накажет за наш труд и нашу беду! — гремели рипники со всех сторон.
— Да, оно так, — сказал Бенедьо после короткой паузы, — что пусть бог их накажет. Но кто знает, захочет ли бог их наказать или нет, а потом ещё: станет ли нам легче от того, что он их накажет? А тут видно, что бог как-то больше нас карает, чем их! Вот и сейчас наказал бог наши сёла голодом, а тут, в Бориславе, и жиды взялись нас наказывать: каждую неделю плату уменьшают, и если кто осмелится возмутиться, так прямо в глаза издеваются: «Иди себе, — говорят, — если тебе не нравится, я десять таких, как ты, найду на это место за ту же плату». Ну, подумайте сами, поможет ли нам отдаться на волю божью? Я думаю, лучше делать, как у нас говорят: на бога надейся, да сам не плошай. Божья кара — это одно, а нам нужно самим собираться и советоваться, как бы своими силами из беды выкарабкаться.
— А вот в том и штука! Как выкарабкаться, когда мы бедные, и помощи ниоткуда? — закричали рабочие.
— Ну, я на это готового рецепта не дам, — сказал Бенедьо, — но если хотите послушать, я бы рассказал, как я это себе представляю.
— Говори, говори! Слушаем! — загудели рипники.
— Ну, коли говорить, то скажу. Правду вы сказали, что надеяться нам не на кого, потому что кто теперь хочет помогать бедному рабочему? А если и захочет помочь одному, то не сможет помочь всем, такой огромной массе. Тут только мы сами, своей дружной силой, можем себе помочь.
— Сами? Да как же? — послышались недоверчивые голоса.
— Правда, — сказал Бенедьо, — что сейчас мы не сможем себе помочь полностью. Потому что какая может быть помощь, если человек работает не на себя, трудится — а пользуется его трудом другой? Пока весь наш труд не будет идти нам во благо, полного добра нам не видать. Но хоть немного подправить дело, может, и сможем. Вот, подумайте: сколько раз случается, что человек остаётся без работы? Бегает, как сумасшедший, мечется, как в горячке, туда-сюда, а найти работу не может. Голодом млеет, идёт к жиду и уговаривает взять хоть на самую паршивую работу, только бы не умереть с голоду. Ну, видите, а если бы мы, сколько нас тут есть, договорились после каждой выплаты складываться хотя бы по центу, по два, посчитайте сами, какая сумма бы набралась. Если нас наберётся тысяча таких, то каждому этот цент не обременителен, а каждую неделю собиралась бы такая сумма, что можно было бы помочь десяти людям в нужде.
— Верно, верно! — загудели рабочие.
— Небольшая помощь, конечно, — продолжал Бенедьо, — но подумайте: это ведь всё же не так уж мало. Ведь если человеку удастся хоть на время получить помощь — ринский, полтора, — он не пойдёт к жиду, не будет кланяться, не станет втираться за мизерную плату и, значит, не будет сбивать цену другим рабочим. А то, что он получит, сможет потихоньку вернуть, как только получит лучшую работу. Таким образом наша рабочая касса не только не уменьшалась бы, а наоборот — всё увеличивалась бы.
Рипники стояли молча и размышляли. Сначала идея им показалась и правда хорошей, и все были готовы сразу приступить к делу. Но вскоре послышались возражения.
— Э, что с того, — говорили некоторые рипники. — Ну, допустим, будем мы собирать, а кто этими деньгами будет пользоваться? Будет, как в сёлах, где есть общественные кассы. Богачи забирают деньги, пользуются ими, а бедный только скидывается, а толку никакого не имеет. Или ещё: выберем кассира, тоже ведь рипник, как и мы, — кто нам поручится, что он деньги не возьмёт и не сбежит?
Бенедьо выслушал возражения спокойно.
— Я тоже об этом думал, и вот что придумал. Во-первых, бояться, что будут пользоваться деньгами богачи, не стоит, потому что среди нас богачей нет, мы все бедные. А во-вторых, мы не жиды, деньги под процент давать не будем, а только в случае настоящей нужды: болезни, безработицы, — то есть будем помогать там, где и без объяснений видно, что нужна помощь. Кто сможет потом вернуть — вернёт, а кто нет, ну, того уж не повесим. А насчёт кассира, я думаю, лучше сделать вот как. Если нас будет много, кто вступит в эту кассу, то при каждом бараке или при нескольких соседних пусть выбирают себе своего кассира, такого, кто уже давно работает в Бориславе и кого хорошо знают. Такой кассир собирал бы деньги только с тех, кто его выбрал. А зная, сколько людей работает и кто обязался платить, каждый сможет легко посчитать, сколько денег у кассира. Как только кто-то не понравится — можно выбрать другого. Те же бараки, у которых один кассир, будут помогать нуждающимся среди себя: ведь они лучше всех знают, кому и сколько нужно.
— Так-то оно и есть, — заговорили рабочие. — Тогда и кассир будет у нас под присмотром, а если их будет много, то у каждого будет небольшая сумма, меньше соблазна украсть, и даже если какая-то сумма пропадёт, то и то потеря будет небольшая. С этим можно согласиться.
— Позвольте, это ещё не всё, — сказал Бенедьо. — Кто знает, может, когда-нибудь потребуется помощь, на которую не хватит средств из одного барака. Может, случится необходимость сделать что-то, что пойдёт на пользу всем бориславским рабочим, — а на это нужны будут большие деньги, общий фонд. Так вот, я думаю сделать так: в каждой такой локальной кассе при одном или нескольких соседних бараках все поступающие деньги делить на три части. Две трети остаются на месте для частной помощи, а одну треть отдают в общий, главный фонд. Из этого фонда не сможет тратить ни кассир, ни один барак, а только весь собравшийся совет бориславских рабочих, конечно, тех, кто платит в кассу. Из него тратить как можно меньше, а собирать деньги для крупной общей нужды.
— А что это может быть за нужда? — спросили рипники.
— Вот как я думаю, — сказал Бенедьо. — Видите, сейчас жиды так уверились, что нас много, что голод пригонит в Борислав всё больше рабочих, что и не спрашивают, можем ли мы дышать, и всё уменьшают плату. И не перестанут, пока мы не станем за себя.
— Эй, да разве мы не пытались? Что толку!
— Постойте, дайте сказать, как надо за себя стоять! Конечно, словами, пусть даже угрозами, мы ничего не добьёмся — не послушают. Надо не грозить, а сделать так, чтобы они и опомниться не успели. Вот что нужно: все мы, сколько нас есть, и те, кого здесь нет, — одним словом, все, в один день, на своём рабочем месте, подходим и говорим: «Хватит, не будем работать. Не можем за такую плату. Лучше посидим дома. Пока не поднимут зарплату — и пальцем не пошевелим».
И, сказав так, все по домам!
Рипники от удивления аж рты раскрыли, услышав такую речь.
— Как это — бросить работу?
— Временно, временно — пока жиды не поднимут плату.
— А если это затянется надолго?
— Да нет, долго это не протянется. Ведь подумайте: жиды заключили с купцами контракты: к такому-то сроку поставить столько-то воска, столько-то нефти. А если не поставят вовремя, убытки у них будут в десять раз больше, чем если бы заплатили нам надбавку. А сами в шахты не полезут — подержатся, может, пару дней, да и будут вынуждены сказать: «Придите — поклонимся».
— Но ведь они могут пригнать других рабочих!
— Так надо сделать так, чтобы не пригнали. Отправить наших людей по всем окрестным сёлам и распустить такое слово: чтобы до такого-то дня никто не шёл в Борислав, потому что там такое-то творится.
— А если мазуров приведут?
— Так не пускать! Хоть уговорами, хоть силой, но не пустить.
— Гм, это можно. Но как же нам прожить всё это время без работы?
— Вот для этого я и предлагаю создать тот общий фонд.
— А жиды сговорятся и хлеба не подвезут, захотят нас морить голодом.
— Мы и покупать у них не будем. Если будут свои деньги, то сами привезём из города — ещё и дешевле!
— Думаешь, будет от этого толк, что повысят плату?
— Думаю, что будут вынуждены, если мы выстоим.
— Но такую массу людей прокормить — нужны же огромные деньги!
— Можно на время безработицы часть людей отправить в сёла или в город, на другие фабрики или куда-то ещё, чтобы уменьшить нагрузку.