Так ведь и не стоит браться за такое большое дело, пока у нас не будет достаточно денег, чтобы можно было продержаться хотя бы неделю. И прежде чем начинать, надо сначала всё как следует уладить: разослать людей по сёлам, запастись хлебом и всем необходимым. Но об этом ещё успеем поговорить. А теперь скажите, согласны ли вы на то, чтобы у нас были кассы: и частные, и главная касса?
— Согласны! Согласны!
— А согласны ли вы с тем, чтобы две трети оставались в частных кассах, а одна треть шла в главную кассу?
— Нет, пусть лучше две трети идут в главную кассу! Лучше уж давать по два цента, лишь бы нам всем скорее пришло облегчение!
— А к главной кассе, думаю, стоит выбрать троих человек, которых вы хорошо знаете и которым можете доверять. Главное — чтобы касса была у такого человека, который здесь имеет хоть какую-то собственность.
— Ба, а где ж такого найти, если все мы тут пришлые и бедные?
— Я знаю такого человека — старого Матия, у которого здесь своя хатка. Думаю, лучше всего держать кассу у него. И так, чтобы каждый частный кассир мог в любое время прийти, пересчитать, что и откуда есть в кассе, и доложить об этом своим людям. Двое других при главной кассе должны были бы еженедельно обходить бараки и собирать деньги. Таким образом всё будет безопаснее: никто никого не обманет и себе не присвоит. Согласны на это?
— Согласны! Согласны!
— А где тот Матий? Хотим его увидеть! — закричали некоторые, кто не знал Матия. Матий взобрался на камень и поклонился собранию.
— Кто ты такой? — закричали ему.
— Рипник, добрые люди.
— У тебя есть свой дом?
— Свой не свой, а вроде бы свой. Дом моей невестки, но она на службе, здесь не живёт.
— А возьмёшься держать у себя нашу кассу и отвечать за неё перед нами?
— И перед богом, и перед своей совестью, и перед вами. Если вы того хотите — готов служить общему делу. К тому же половина из вас меня знает.
— Знаем! Знаем! — отозвались многие голоса. — Ему можно доверять!
— Ну а кого выберем кассирами по другим баракам? — спрашивали рипники.
— Выбирайте, кого знаете, только выбирайте таких, кто сможет хорошо бегать, — сказал Бенедьо.
— Будь ты!
— Нет, я не могу — слабый, как видите, да и слишком занят на работе, бегать не смогу. А что смогу, то и без вашего выбора сделаю.
После этих слов Бенедьо поблагодарил громаду за внимание и слез с камня. Начался шум и говор среди рипников. Все тянулись к Бенедю, чтобы пожать ему руку, взглянуть ему в лицо и от всего сердца поблагодарить за добрый совет.
Тем временем рабочие быстро договорились выбрать двух других кассиров: Прийдеволю и Сеня Басараба.
— Спасибо за выбор и за ваше доброе доверие! — крикнул Сень к громаде. — Постараемся послужить нашему общему делу как можно лучше! А теперь, кто сколько может, прошу скинуться по центу, по два, чтобы наша касса с самого начала не стояла пустой!
— Ура! По центу в кассу! — закричали рабочие.
— Скидывайтесь по центу, каждый, — сказал Матий, — чтобы мы потом могли точно посчитать, сколько нас здесь!
На это тоже согласились, и когда деньги были собраны, насчитали 35 ринских.
— Три с половиной тысячи нас собралось! — крикнул Сень Басараб. — В нашей кассе тридцать пять ринских! А разве трудно было скинуться на такую сумму?
— Вот что значит сила — громада! — говорили между собой рипники. — Недаром кто-то сказал: «Громада по разу плюнет — и одного потопит!»
Гомон усилился, но это уже был не угрюмый, тревожный шум подавленной, беспомощной массы; это был радостный гул пчёл, которым тоже пришла весна, расцвели цветы и ожила надежда на счастливую жизнь.
XI
Дела шли очень хорошо. Леон Гаммершляг ходил, едва касаясь земли от гордости и радости. Всё у него удавалось, и хотя это был только первый шаг к главному делу, уже сам этот шаг предвещал успех всему. Прежде всего от «Воскового союза» из России Леон получил такое известие: «Поставляйте церезин, если можно, даже раньше срока контракта. Союз провернул удачное дело. С помощью, вы знаете, некоторых здешних средств, нам удалось заключить контракт со Святым Синодом на поставку церезина для православных церквей. Сто тысяч авансов уже заложено. Ждём от вас известия, когда будет готова первая партия».
Прочитав это сообщение, Леон словно взлетел. Значит, дело прочно и устойчиво. Он тут же отправился в Борислав, чтобы взглянуть, как идёт строительство фабрики. По дороге он сильно сокрушался, что здание будет готово только через неделю и нельзя начать производство уже завтра. Что всё это производство было, по сути, фальсификацией, обманом, — об этом Леон ни на минуту не задумывался. Чувство справедливости у него вообще было очень смутное, а уж то, что существующие законы и предписания государства должны кого-либо обязывать, — этого у Леона, как и вообще у наших жидов, едва ли была хоть капля.
Занятый текущими делами в Дрогобыче, особенно хлопотами по закупке сырого земляного воска у разных мелких владельцев, Леон уже больше недели не заглядывал в Борислав и не знал, что там происходит. Он полностью положился на Бенедя, будучи уже заранее уверен, что тот совестно и добросовестно ведёт дело. Но как же удивился Леон, когда, приехав в Борислав, увидел, что на стройке почти нет рабочих, кроме нескольких, что заканчивали кровлю, а Бенедьо вышел к нему с заявлением, что его работа окончена, здание полностью готово, и остаётся только осмотреть всё и отпустить его. Леон не знал, что и сказать от такой радостной неожиданности, и если бы Бенедьо был «пан»-строитель, а не простой работник и недавний каменщик-помощник, он бы его обнял и расцеловал от радости. Значит, удача улыбается ему неизменно! Значит, она слышит его тайные желания и, как влюблённая, бежит наперёд, чтобы исполнить их мгновенно! Радость озарила лицо Леона. Он стал благодарить Бенедя и пошёл с ним осматривать здание. Оно стояло перед ним во всей своей красе: длинное-длинное, низкое, с маленькими дверями и окнами, глядящими кое-где, будто прищуренные вороватые глазки.
Два высоких дымохода тянулись к небу. Вокруг здания — просторный двор, обнесённый высоким забором, с широкими воротами для въезда и узкой калиткой сбоку для прохода. Двор был утрамбован, ямы-известковки засыпаны, даже обширный навес для рабочих и склада готовой продукции был завершён. Стены, не белёные и не окрашенные, сияли красноватым кирпичным цветом. Одним словом, всё было как надо, и сердце Леона радовалось. Внутрь он и не заходил. «Это, — говорил он, — пусть осмотрит мой мастер-нафтарник, он лучше меня знает, как должно быть». Трубы, котлы и всё оборудование, заказанное в Вене, уже прибыло и стояло на дворе в огромных ящиках. Леон ни минуты не медлил — сразу же помчался обратно в Дрогобыч, чтобы привезти Шеффеля. Бенедьо за это время должен был подготовить рабочих, чтобы они уже сегодня под руководством Шеффеля устанавливали котлы и машины.
Приехал и Шеффель. Осмотрел внутренности фабрики, разметил, что и как должно быть, и очень похвалил здание. Леон ходил за ним по пятам, только цокал языком и закатывал рукава. А Бенедьо тем временем с нанятыми рабочими возился во дворе с машинами: разбирал доски, развязывал пакеты, разворачивал перевязи, готовил балки и валики, чтобы затянуть всё это внутрь.
До позднего вечера в новой фабрике стучали, брякали: устанавливали и закрепляли оборудование. Где нужно было пробить отверстие в кирпичной стене для трубы, где подложить под котёл кирпичей, чтобы установить его как надо, — Шеффель измерял и приказывал, а Бенедьо с рабочими выполнял. В конце концов, с наступлением сумерек всё было готово.
Леон и Шеффель остались ещё внутри. Свет маленьких восковых лампочек мигал и потрескивал, отражаясь сотнями бликов на блестящем медном пузатом котле. Из углов поднималась тьма, свисала с голого деревянного потолка, будто грозясь обрушиться на эти несколько слабых огоньков.
— Значит, завтра начнёте? — спросил Леон, задумчиво глядя на темнеющие пространства, на то гнездо, в котором должны были вылупиться его золотые мечты.
— Начнём, — сказал Шеффель. — А рабочие готовы?
— А, верно, рабочие, — сказал Леон. — Ну, будут и рабочие. Сейчас этой травы в Бориславе достаточно.
— Только знаете, — сказал Шеффель, — дело у нас, сами понимаете, не совсем чистое. Надо, чтобы у вас было по крайней мере трое таких рабочих, на которых можно полностью положиться. То есть, чтобы не болтали, ничего не проболтали. Этих нужно будет поставить в главный дистилляционный отдел, в химическую комнату, где, знаете, как раз и будет происходить «производство» церезина. Остальные пусть думают, что это просто парафин. Вот таких людей и подыщите!
— Гм, — поразмыслил Леон, — трое рабочих, на которых можно полностью положиться! Правильно, надо найти. Да только это штука не из лёгких — из всей этой швали выловить таких людей!
Тем временем на дворе новой фабрики собрались рабочие вокруг Бенедя. Они ждали Леона, чтобы получить остаток платы и поблагодарить за работу. Месяц поднимался в чистом небе, кое-где сквозь лёгкую белую дымку мерцали тусклым светом золотые звёзды. Рабочие посидели на камнях и обрезках досок и разговаривали; глухой гул их беседы расходился по полю и смешивался с серебряным журчанием речки, что тихо шептала поблизости, перебегая по камням. Ясное дело, говорили все об одном — о недавнем рабочем собрании, о взносах и о надеждах на будущее.
— Честно вам скажу, — говорил Бенедьо, — чудо произошло с этим народом. Когда я месяц назад пришёл в Борислав и начал спрашивать, не думали ли они как-нибудь спасаться, все или головами качали, или смеялись надо мной. А теперь сами видите, как все, стар и млад, спешат делать взносы. Да у нас уже в одной только главной кассе 150 ринских!
— Сто пятьдесят ринских, — повторил с расстановкой один рабочий. — Ну и что ж! Для одного это, может, и помощь, но для нескольких тысяч — что это значит?
— Мало, конечно, — сказал Бенедьо, — но ведь посудите: ещё и недели не прошло, как мы начали собирать.