— Ну а разве нет никакого выхода? Нет способа выбраться из этой проклятой паутины?
Она замолчала и молчала долгую минуту.
10. Три способа
— Есть способы, — сказала наконец. — Есть три способа, бедняжка. Но я не могу тебе их назвать. Не в моей власти. Думай сам, размышляй, — может, и догадаешься. Я тебе скажу только одно. Не надейся, что "даст бог, будет лучше!" Вот видишь, — раньше те, кто работал в шахтах, получали по пятнадцать шестерок. А теперь их стало много. Никто не спрашивает ни про смерть, ни про опасность. Лезут. Вот жиды и им уже плату снизили — на три шестерки обрезали.
— Разве только мне одному? — спросил я.
— Тебе первому, — теперь уже всем. У них такой сговор. Что один, то и все! Беги отсюда, бедняжка, — беги! Тут тебе добра не дождаться. И другим советуй.
— Но куда же мне податься?
— Куда хочешь. Иди в наймы — работай. Добра и там немного, — но всё-таки работаешь на своего человека. Не помогаешь врагу. А теперь мне пора. Прощай!
Она исчезла, — я проснулся, — и, как видите, оказался снова среди вас.
Ну, как вам это кажется? Правда, — диво дивное. Но, по-моему, правда, раз и вы говорите, что вам всем уже урезали плату! Что же будем делать? Нет, ты, Матей, не смейся! Бред это или горячка, — а всё же мне кажется, — эта Задуха, кто бы она там ни была, ни в одном слове не соврала. Я тебя не держу, — поступай, как сам хочешь, — но я бы в яму уже не полез, хоть бы ты мне не знаю что давал. Лучше уж, по правде, иду в наймы, — а тут не останусь!
Лишь одно мне не даёт покоя. Что это за способы она имела в виду? "Три, — говорит, — способа! Думай, может, и догадаешься!" Да что толку, когда в голове как будто колышек забили! Думай сколько хочешь, — ничего в голову не приходит! Пока она со мной говорила, всё казалось таким ясным и понятным, — а самому догадаться — никак! Эх, наша бедность, бедность! Чужие дети ходили в школу, а я должен был пасти общественное стадо, чтоб с голоду не пухнуть!
— Что, Марина? Почему ты такая грустная сидишь? Йой, — как ты исхудала! А я раньше и не заметил! Ну что? Пошли вдвоём отсюда! Пусть провалится эта погань! Лучше уж бедовать, чем здесь ни за что терять своё дорогое здоровье! А вы, товарищи, что скажете на это? Задумались над теми тремя способами? Думайте, думайте, в добрый час! Может, бог поможет сбросить с себя эту тяжёлую беду, — эти жидовские оковы!
Кающийся грешник
I
Василь Пивторак был когда-то одним из самых зажиточных хозяев во всём Бориславе. Земли у него было вдоволь, скота, хлеба и одежды, — да и денег наличных кое-какие накопились. Работящий, бережливый, любил порядок, — вот и всё у него шло в порядке и достатке.
Было у Василя три сына, — парни, что маков цвет. Здоровые, крепкие, — по обычаям и характером точь-в-точь в отца пошли. Отца с матерью любили, старших уважали, а к работе, какой бы она ни была, руки не ленили. И если бы жизнь человеческая могла обойтись без испытаний, если бы обстоятельства вокруг нас не менялись, — жил бы Василь Пивторак и поныне счастливо, спокойно, славя бога и укачивая внуков на печке.
Но не так в жизни бывает. То, что раньше веками не менялось, — теперь за десять лет как будто бы перерождается. Теперь не то, что встарь. Жизнь стремительно течёт, — перемены приходят быстро. Надо зорко следить, куда оно всё мчится, — надо и самому туда пробираться. А зазевался, остановился на месте, так вот-вот первая же волна накроет, первая же перемена настигнет, собьёт с ног, — и ты погиб. Теперь жить тяжело. Жизнь — борьба, вечная, непрерывная. Враг грозит со всех сторон. Не уследишь за одним, с другого налетит, — и пропал.
Так и с Василем Пивтораком случилось.
Было это как раз в ту пору, когда в Бориславе начали рыть кипячку. Жиды повалили в Борислав, как мухи на мёд. Стаями они кишели по сёлам, шастали по полям, по хатам. К каждому хозяину приставали, как репей к шубе. "Продавай землю, хозяин, продавай! Вот я тебе за часть столько, — а я столько, — а я ещё больше! Не надо нам всей, — с нас и части хватит!" Достают деньги, кладут в руки, ставят водку, не жалеют уговоров. И многих соблазнили, многих бедняг заманили. Но не поддался на уговоры Василь Пивторак. Он любил свою землю, которую его род с прадеда с потом возделывал. А ещё думал себе: "А что? Возьму деньги, — деньги круглые, разбегутся. То на это, то на то, — и нет. А земелька святая останется!"
Ну, — скажете, — правильно поступил Василь. Умно рассуждал. Правильно, но не лучше всех! Умно, но не до конца!
Жиды начали нанимать рабочих, начали рыть шахты. Кипячка начала показываться, — деньги потекли в жидовские карманы. Всё больше их прибывает, — всё теснее и теснее в Бориславе. Хозяева продают землю часть за частью, с каждым днём всё беднеют. Потом как-то в воскресенье собрались на сходку. Что делать, как быть? Говорит Василь Пивторак:
— А что, панове хозяева! Копают жиды, давайте и мы копать! Они деньги за кипячку берут, — будем и мы брать!
Ну, — скажете, — разве не умно посоветовал Василь? Умно, но не до конца!
Начали наши бориславцы рыть-копать свои пахотные земли. Да не было у них денег, чтобы нанимать рабочих. Приходилось самим копать. Медленно шла работа, не быстро доход появлялся. А хозяйство тем временем приходило в упадок; перекопанное поле не родило. Хлеба не хватало. А кипячки как не было, так и нет. Что делать? Продавать жидам снова кусок за куском, чтобы с голоду не умереть; вот и всё!
Сто человек сразу взялись копать. Лишь шестеро-семеро чего-то достигли. А остальные? Остальные потом снова копали ямы на своих землях, добывали кипячку и воск — для жидов.
Почему же так пошло? Почему везло жидам, а не везло хозяевам? Подумайте, если вы мудрые!
II
Василь Пивторак, как дал такой "умный" совет общине, стал и сам прикидывать. "А что, — думает, — у меня три сына. Я четвёртый. Сейчас в поле такой срочной работы нет. Начнём и мы копать. Для одной ямы двоих достаточно: один копает, второй у ворота. У меня вот за двором косариною часть осталась: начнём там два раскопа сразу. Не будет в одном, — так будет в другом!"
Как задумал, так и сделал. Оставил старуху при хозяйстве, а сам с сыновьями — на задворки. Позабирали кирки, двухушные вёдра и верёвки, установили вороты, и давай копать. Ну, ничего. Копают день, копают второй. У ям глиняные холмики всё растут. Младший сын Михаил в одной яме, отец у ворота. Старший Сень в другой яме, средний Иван у второго ворота. Прокопали сажень, другой, третий и дальше. Сень наткнулся на песчаный слой, — начала проступать вода. Ну, черпай воду ведром, да и черпай, — а воды всё больше и больше.
— Тату, — говорит Сень, — я брошу этот раскоп: вода подступает.
— Эх, пустяки! — говорит Василь. — Вычерпай воду и копай!
Мучается Сень неделю, мучается вторую. Всё воду вычерпывает, норы набивает, а потом копает. А копать-то не тяжело. Просто песок.
Аж тут в один день Иван возле ямы поднял страшный крик. Прибежал отец, сбежались посторонние: "Что случилось? Что такое?.."
— Песок осыпался, придавил Сеня.
Василь Пивторак стоял, как громом поражённый, услышав те страшные слова.
— Живо в яму, ребята, — расчищать песок! — закричал он чужим голосом.
Поторопились, расчистили песок, но уже поздно. Вытащили Сеня, но мёртвого.
Господи, сколько мать не причитала, не рыдала. И плачет, и отца проклинает, мол, погубил её ребёнка. А отец, бедный, стоит, как осуждённый, бледный-пребледный, ни плачет, ни слова никому не говорит.
Настали похороны. Надо было справить "как бог велел". А батюшка говорит: "У тебя, Василий, и поля ещё есть, и дети на заработке, и добро бог дал, — дашь двадцать золотых за погребение. Это дело богу мило, — не пожалей за упокой душеньки усопшего!" Что оставалось делать? Отказаться — нельзя. Торговаться, как за скотину, когда душа в скорби, — ещё хуже. А наличных денег — ни гроша. Продавай часть, — хоть половину, — ту самую, где был тот злополучный раскоп. Покупатель нашёлся быстро, деньги выплатил, весь христианский мир натешился и наестся на поминках, — а батюшка с дьяконом грустно и жалобно пели: "господи, помилуй" и "слава тебе, господи".
Разошлись добрые люди, разошлись и деньги. Василь остался без Сеня, как без правой руки. Старуха убивается, плачет, сыновья ходят, как отравленные. Но не время бедному хозяину долго убиваться в печали. Работа ждёт, — десять дел его дожидаются. За работой и горе забывается, и боль сердца уходит.
Понемногу, с грустью прошла жатва, — лето закончилось. Наступила осень, — урожай был плохой. Не благословил господь. Но что было — то было, — и за тем надо было ходить, трудиться. Свозил Василь с сыновьями божий дар в гумно.
Ну, теперь можно и немного отдохнуть. В свободную минуту и прежняя боль снова оживает в сердце. Снова стало грустно в доме Василя. Старая мать всё ещё не все слёзы выплакала за любимым сыном.
III
Злая судьба не дремлет. Надо ли было Василю проходить мимо того кусочка луга, который он продал жиду под раскоп? Нет, не надо! А всё же пошёл, — неведомо, то ли от нечего делать, то ли от любопытства, что там жид делает? Так или иначе, пошёл.
А жид летом не бездельничал. Нанял двух рабочих, тоже бориславских парней, что от бедности пошли в наймы, — и начали копать. Да ещё какую хитрость выдумал, собака! Говорит: "О, тут песчаный слой, — того песком завалило. А я вот что. Прикажу соорудить корзину из хвороста, колья хорошие, обставлю стенки этим частоколом, будто опалубкой, — тогда песку и чёрт не страшен, не обвалится!" — "Ну и что? Умно придумано! Кабы у меня разум был не глупый да денег побольше (а то и хвороста, и кольев ни за что не купишь!), — я бы тоже попробовал. Глянь, — безопасно, — чего ещё желать! Не обвалится! А теперь жидюга, вор, прорыл песчаный слой, добрался до глины и достал кипячку!"
Так размышлял Василь, стоя над ямой. Завистливо смотрел, бедняга, на жидовскую работу.
— Эх, эх, господи милостивый! Мой родной клочок земли, — а теперь неверному в карман тысячи приносит! Вот как, подлец, скачет, как радуется, как рукава закатывает от радости! Вот что значит богатство! Вёдро за вёдром тянут из ямы, руки в мозолях, — а всё ему! Кабы не такой тяжёлый случай господь на меня послал, — кто знает, может, и я бы теперь денежки считал и руки закатывал!..
Долго стоял Василь над ямой, смотрел на работу, наблюдал и завидовал.