Вот послушайте. Сегодня под утро лежу я — не сплю… Слышу — открываются двери, да так тихонько, что и не расслышишь. Смотрю — заходит женщина, вся в белом, а от неё такой свет сияет, что аж в глаза бьёт. Вот она подходит ко мне, а я лежу да дрожу, да всё шепчу молитвы. Она, братцы, приложила мне руку к груди — и мне будто жернов с груди сняли, так сразу легко стало. — «Ну что, лучше тебе?» — спрашивает. — «Да, лучше», — говорю. — «Вот видишь, не надо грешить, Господь за грехи ещё строже накажет. Иди ж, бедняга, и три недели лежи “крестом” перед царскими вратами, потом исповедуйся — и все твои грехи будут отпущены».
Василий ещё долго говорил в том же духе; всё больше и больше людей собиралось вокруг него, старые знакомые жали ему руки, признавая в нём явную милость Божью. Наконец, уныло забили колокола на славу Божью, и весь народ потёк в церковь, крестясь благоговейно и целуя чёрный деревянный кол, которым были прибиты ноги Христа на большом распятии перед церковными дверями.
Иван не смог пробиться к отцу, хоть и очень хотел с ним поговорить. От какого-то мужчины он услышал рассказ Василия и сам не знал, что об этом и думать. Он с трудом верил в правдивость всей этой истории, но в глубине души что-то ворочалось и нашёптывало: «Нет, это не туда ведёт». Как бы то ни было, он решил поговорить с отцом хотя бы после службы и пошёл в церковь, где уже началась хвала Богу. Прямо перед царскими вратами, на помосте, лежал его отец — в грязной рубашке, заляпанной куртке, нечесаный, убогий, лежал лицом к земле, с раскинутыми руками — истинный образ раздавленного, сломленного человека, который смиряется перед своим победителем. Люди со всех сторон с любопытством смотрели на него, матери поднимали сзади своих маленьких детей, чтобы показать им «чужого» на «зюмке», а если кто из них плакал — пугали, что и им так велит «Боженька» лежать, если не будут тихими. Бабки шептали, вздыхали благочестиво, закатывали глаза к небу и качали головами, только дьяк пел своим писклявым голосом всё одинаково и во время каждой более длинной молитвы батюшки нюхал табак из рога.
Лежит Василий Пивторак и не двигается. Холодный помост, кажется ему, дышит под ним, поднимается и опадает, как грудь великана. Холодный помост, кажется ему, высасывает из его тела нестерпимое жжение, своим холодом унимает жар, облегчает удушающий кашель — ему становится легче, всё легче и легче. Молитвы не идут ему на ум — да и до молитвы ли ему сейчас?.. Перед внутренним взором промелькнула вся его жизнь — но не та жизнь, что состоит из событий, бед и бурь, а жизнь чисто телесная, вегетативная. Ему кажется, что тело тяготело на нём, как камень, давило и сковывало, как железные кандалы, многие годы, сколько он себя помнит. Более того — кажется, что и сейчас оно ещё тяготит на нём частью своей тяжести, держит последним узлом цепи. Живо вперёд — скидывай с себя последний груз! Живо вперёд — разорви последний узел! Свобода, свобода! Как легко без пут, как радостно, ясно, сладко на свете без камня на груди! Живо вперёд! Живо вперёд!..
А между тем хвала Богу идёт своим чередом. Уже после Евангелия батюшка выходит на проповедь. Его лицо сияет необыкновенной радостью. После обычного, ныне сказанного особенно торжественно и, видно, от чистого сердца: «Сей день, его же сотвори Господь, возрадуемся и возвеселимся в онь», батюшка приступил прямо к рассказу о блудном сыне, подробно и с нажимом истолковал ту фразу, что большая радость на небесах об одном кающемся грешнике, чем о десяти праведниках. «И вот, христиане, — завершил батюшка, — перед вами лежит такой блудный сын, такой грешник, который молитвами святых Божьих ныне снова обратился на путь истины. Сегодня на небесах великая радость, сегодня добрый пастырь обрёл заблудшую овцу, сегодня и наша громада вновь обрела своего честного члена. Радуйтесь же и веселитесь, христиане, ибо нет большей радости,
чем видеть, как наш ближний возвращается с грешного пути на путь вечного спасения!»
А кающийся грешник, блудный сын, потерянный агнец лежал тихо, неподвижно на помосте и не пошевелился ни разу во время этих слов. А когда после службы люди хотели его поднять и вывести из церкви, с немалым испугом они подняли с пола безжизненное, уже холодное и окоченевшее тело «обратившегося грешника».
________________________
* Благословен, кто имеет сердце!
Он ещё может быть спасён.
З. Красинский («Небожественная комедия») (польск.). — Ред.
* Ну что, уже безумец заплакал? (идиш) — Ред.
* В первом издании ошибочно напечатано «Гнат» — Ред.
* Шкретками подгоряне называют куски земли, оторванные от больших наделов — где-нибудь между оврагами, лесочками или на пригорке
\среди влажных сенокосов.