и. Правда, князь никогда не упрекал Ивана лично, но его вечное ворчание на лакеев, сидевших рядом, раздражало Ивана, словно скрежет железа по стеклу. Козлы княжеской кареты с каждым днём становились для Ивана всё жёстче, неудобнее и ненавистнее.
— Господи, хоть бы какое-то разнообразие, хоть бы приключение в дороге, — вздохнул как-то Иван, когда утром из гостиницы собирались в дальнейший путь, и перед ним вставала перспектива длинного дня на кожаной подушке посреди однообразных полей и лугов под палящим августовским солнцем. Особенно угнетал его вид тысяч людей, занятых на полевых работах — он радовался, что вырвался из этого ярма, но одновременно чувствовал нечто вроде укола совести, будто его нынешнее путешествие — тяжкий грех. Но хуже всего его ранили песни этих тружеников. Пока он ещё был Иваном Лентяем, он часто пел сам и, напевая те простые, душевные песенки о судьбе, любви и любовных приключениях, ощущал странное облегчение. Но с тех пор, как волшебный перстень обхватил его палец и разбудил в его душе новые силы, новый мир желаний — которые исполнялись мгновенно и тут же порождали всё более широкие круги новых — с той поры песня покинула его. Сначала она казалась ему глупостью, недостойной и минуты времени, а теперь звучала в ушах, как горькое издевательство. Эти люди поют — значит, наверное, они счастливы! И Иван попытался заглянуть вглубь себя и спросить себя: «А я… я счастлив?» — Не мог ответить. Казалось бы, ему ничего не не хватает, а всё же чувствует себя одиноким, оторванным от других людей, чувствует какую-то пустоту вокруг — и не знает, чем её заполнить. Несколько раз он пытался направить желания в эту сторону — захотеть быть счастливым — но с удивлением и тревогой убеждался, что перстень тут бессилен. И неудивительно: перстень исполнял лишь чётко сформулированные желания, а такие общие, как «хочу быть доволен» или «хочу чувствовать себя счастливым», были вне его власти. Тут уже всё зависело от самого Ивана — и никакой перстень не мог подсказать, как.
— Ах, хоть бы приключение какое! — снова вздохнул Иван, сидя на козлах и тревожно вглядываясь в полупрозрачную утреннюю даль.
Правда, приключений в пути хватало и до сих пор, но все они были дурацкие, не стоили внимания: то колесо сломается, то подпруга порвётся, то лошадь потеряет подкову — ну и что с того! Но на этот раз, по Иванову желанию, приключение вышло посмешнее: князь потерял деньги. Видит Иван — князь в карете мечется, ворчит, даже начинает ругаться. Иван всё это видит, но молчит и едет. Вдруг князь закричал:
— Стой!
Иван остановил четвёрку.
— Что за дьявол! — ворчал князь, обшаривая карманы и саквояжи. — Я ведь недавно держал её в руках!
Лакеи поспрыгивали с подножек и замерли по обе стороны кареты, вытянувшись стрункой.
— Эй, вы, бездельники! — крикнул князь. — Никто из вас не видел моего кошелька с деньгами?
— Нет, ясный пан, — в один голос ответили лакеи.
— А ты, Иван?
— Видел, ясный пан.
— Где?
— Вчера ясный пан отдал его той даме, что у нас была на чаепитии.
— Ты дурак, Иван! — крикнул князь, хотя тут же понял, что Иван сказал чистую правду.
— А коли я дурак, — спокойно ответил Иван, — то пусть ясный пан пошлёт лакеев поискать кошелёк на дороге. Мне кажется, — добавил насмешливо, — что минут десять назад что-то выпало из кареты. Может, это он и был.
Князь понял, что Иван издевается, и вспыхнул от гнева. Он прекрасно знал, что из запертой кареты кошелёк не мог выпасть, особенно если его там изначально не было, и что, даже если бы выпал, Иван с козел не мог бы этого увидеть или услышать за грохотом колёс и стуком копыт. Но, чтобы сохранить своё достоинство перед лакеями, он рявкнул:
— Ну чего стоите, болваны? Бегите скорее! Дорога пустая — если он выпал недалеко, то обязательно найдётся!
А сам аж скрежетал зубами, что мог так проколоться. Боялся, чтобы лакеи не разнесли княгине байку о той даме в незнакомом городе, которой он подарил свой кошелёк с двумястами гульденов.
— Слушай, Иван, — сказал князь после паузы, когда лакеи, усмехаясь недоверчиво, потрусили по шоссе. — Ты правда видел, как я отдавал ей кошелёк? А то что-то не припомню... наверное, голова уже тогда шумела.
— Я дурак, ясный пан, — отрезал Иван. — Ничего я не видел. Только слышал, как кошелёк выпал. Вот и лакеи возвращаются, — добавил, обернувшись. — Нашли, бегут.
— Что?! Нашли?! — закричал князь, ошарашенный.
— Вот он, ясный пан! — в один голос воскликнули лакеи, подавая кошелёк с деньгами.
Князь остолбенел. Не верил глазам. Но кошелёк был явно у него в руке — и ничего не оставалось, как сунуть его обратно в карман и поблагодарить судьбу, которая вытащила его из беды. Однако он подозревал, что Иван как-то замешан в этом «случае», и потому вечером, когда остановились в постоялом дворе, позвал Ивана к себе и спросил с глазу на глаз:
— Ну, Иван, скажи мне, как на самом деле было с этим кошельком?
Иван сначала прикинулся простаком.
— Не моё дело знать, ясный пан, — ответил.
— Да ладно, брось! — сказал князь, добродушно хлопнув его по плечу. — Ну скажи, не бойся, я не сержусь.
— А что тут говорить, ясный пан, — сказал Иван. — Та дама, получив от ясного пана кошелёк, как-то его выронила. Я поднял и спрятал, чтобы отдать вам. А когда вы начали его искать в карете, я и выбросил его на дорогу.
— Ох, Иван! — воскликнул князь. — А если бы кто-то другой его нашёл?
Иван улыбнулся.
— Ну и что? — спокойно сказал он. — Была бы у бедняка радость, а ясный пан ведь даже не подумал бы, что кошелёк мог выпасть на дороге.
Князь хотел что-то сказать, но промолчал — только искоса, с недоверием взглянул на Ивана.
«Эй, плохая шутка, — подумал Иван, заметив это. — Ещё решит, что я вор. Лучше пока притихну».
XI
После этого некоторое время ехали без приключений. Иван скучал всё больше, особенно потому, что они давно уже были в чужих краях, где люди говорили на непонятном языке, а пейзаж был ровный и однообразный, так что и с козел смотреть было скучно. Только тысячи жнецов и косцов мелькали по обе стороны дороги. Всё чаще Иван ловил в душе какое-то странное, неясное, пока ещё робкое чувство — словно зависть при виде этих трудолюбивых, усталых, но неунывающих людей, то согнутых дугой за работой, облитых потом, в мокрых прилипших к плечам рубахах, то сидящих весело в кругу на стерне среди снопов за полудником.
Но это тяжёлое чувство мелькало в душе Ивана на секунду — и, казалось, не оставляло следа, кроме тихого вздоха. Больше его мучила однообразная езда и жара.
«Хоть бы тенистый лес повстречался!» — подумал Иван, и в ту же минуту, подняв глаза над головами лошадей, увидел впереди тёмно-зелёную стену высокого соснового леса, откуда, казалось, за версту веяло освежающим холодом и чудесным смоляным запахом. Даже на душе полегчало, когда Иван заметил, что дорога, узкой белой лентой врезаясь в это тенистое зелёное море, тянется сквозь него вдаль, пока не теряется где-то за горизонтом. В лесу стояла торжественная, таинственная тишина, и грохот колёс с топотом копыт звучали глухо, будто неуверенно.
«В таком лесу и разбойникам было бы впору обитать», — подумал Иван. Вспомнились те разбойники из бабушкиных сказок, что жили в тёмном-претёмном лесу. «Вот бы нам сейчас попасть на таких разбойников!» — подумал он. Но не успел додумать, как вдруг по обе стороны дороги из чащи выскочила шайка каких-то оборванных бродяг и кинулась к карете.
— Стой! — закричали они, размахивая дубинами перед лошадьми и хватая за поводья.
Иван остановил четвёрку. Бродяги обступили карету и сперва стащили с неё лакеев.
— Где деньги?! — визжали они.
— Спросите у пана.
— Бейте лакейскую шушеру! — завопил главарь. — Бейте, чтоб сами говорить стали!
Им и говорить не надо было дважды. Несколько крепких молодцев раскинули бедных лакеев на дороге и давай колотить их дубинами. В это время другие вытащили князя, который, казалось, от страха окаменел.
— Где деньги?! — заорал главарь прямо в ухо князю.
— Лю… лю… люди! Лю… лю… люди! — блеял князь, не в силах вымолвить ни слова от ужаса.
— Гляди ты, у ясного пана язык завязался! — смеялись бродяги. Главарь тем временем перетряхивал содержимое кареты. Но как ни старался, кроме золотых часов и пары ценностей, ничего не нашёл — денег в карете не было.
— Значит, он при себе их держит, — сказал главарь и принялся обыскивать самого князя. Но и тут ничего — князь, будто чуя беду, с утра спрятал деньги в тайник, вырезанный в деревянном ящике кареты, и о нём знал только он. При себе — лишь пара гульденов мелочью.
— Где деньги?! — заорал разбойник, тряся князя как тряпку, едва дух из него не вытрясая.
— Лю… лю… лю… — продолжал блеять князь, дрожа и едва держась на ногах.
— Валите его и бейте, пока язык не развяжется! — скомандовал главарь.
Бедный князь даже кричать не мог — только пищал, как ребёнок, под ударами.
— А ну, берите ещё и кучера! Может, он нам скажет! — крикнул в это время главарь, и несколько бродяг кинулись к Ивану, чтобы стащить его с козел.
— Отстаньте, вы! — буркнул Иван, всё это время спокойно сидевший на козлах и державший лошадей.