— Ещё можете заболеть.
— Альбинские выносливы, их и катастрофа не убивает.
— Что касается выносливости Альбинских, то имею основания сомневаться, а с огнём шутить нельзя.
— Я уже пережила худшую катастрофу на воде, — ответила Дора. — Почему-то каждая катастрофа вызывает во мне невольно активную силу. То ли от отчаяния, то ли от запала? Не знаю. У меня нет никого, кроме тёти Оли, которая любит меня бескорыстно, и если я с ней иду даже в огонь, не удивляйтесь. Я хотела бы найти бедную Гафийку и забрать её с собой, — добавила через минуту.
Юлиан нахмурил лоб.
— Я пришлю вам её, — сказал коротко, — если это будет возможно в такой страшной суматохе. Позвольте, я укрою вас плащом. Вы, наверное, замёрзли, потому что побледнели, а он мне при огне будет лишним.
Прошло больше двух часов. На ярко освещённой веранде сидела Дора с дедом, вернувшимся из соседнего села, и с тревогой следили за ростом и спадом пожара.
— Меня не было дома, поэтому и огонь ещё не потушен, — говорил раздражённый директор.
Дора молчала и каждую минуту открывала стеклянные двери, прислушиваясь, не услышит ли человеческие голоса на улице.
Вдруг ударил электрический звонок от калитки.
— Кто-то пришёл, Дора, открой.
Дора сбежала с ключом к калитке, и сразу после этого молодая деревенская девушка вошла на веранду. Она с почтением положила офицерскую саблю на одно из кресел.
— Ему это в работе при пожаре мешало. Я теперь должна ему плащ отнести, а он через час вернётся сюда со старшей дамой и заберёт себе саблю.
— О ком и о чём она говорит? — спросил директор. — Что это за он?!
— Господин надпоручик Цезаревич, — ответила девушка. — Я думала, что господин директор знают господина надпоручика.
Альбинский молчал и ходил по веранде. Остановился у дверей, откуда было лучше всего видно Мельниковку, и произнёс:
— Уже не вижу огня.
— Как кинулись люди спасать и поливать, то должны были несчастье притупить, да и ветер как будто смилостивился над людской работой, притих, — доложила девушка.
— Что за люди спасали? — спросил Альбинский.
— Пожарная стража, соседи, господин надпоручик, наши работники с сенокоса.
Тётя Оля с Юлианом подошли к освещённой веранде.
— Возвращаю вам, госпожа, то, что взял под свою опеку, — сказал Юлиан, подходя к Доре, и улыбнулся.
— Гафийку не хотели родственники от себя отпустить, хоть сами без крыши над головой. Я только за саблей.
— Просим наверх, господин надпоручик, очень просим, — обратился ласково Альбинский сверху.
Юлиан минутку поколебался, но, взглянув на Дору, последовал за дамами. Протянул за саблей правую руку, перевязанную белым платком.
— Вы ранены, господин поручик, — вскрикнула Дора с испугом.
— Немного, госпожа, но это пройдёт.
— Господин надпоручик хорошо поранил себя в огне, — сказала тётя Оля, взглянув с материнской любовью на него.
— В нашей домашней аптечке есть замечательная мазь на всякие раны, — сказала Дора и подошла к нему с намерением заняться больной рукой.
Юлиан воспротивился.
— Не хочу вас утруждать, — ответил.
— Сегодня надпоручик из-за нашего несчастья своей особой почти рисковал жизнью, дядюшка, — сказала тётя Оля.
— Молодёжь всегда в разгаре любит риск, — ответил Альбинский. — Хоть не всегда это так хорошо. Здоровье или жизнь нужно превыше всего ставить.
Юлиан улыбнулся.
— Кто бы за этим так убивался, если ещё и военный, — и взял шапку, чтобы попрощаться.
— Останьтесь ещё у нас, господин надпоручик, пожалуйста, отдохните. Вы даже побледнели от усталости, — добавила тётя Оля.
— Меня завтра здесь уже не будет, — ответил Юлиан. — Я приехал к маме и сестре только на несколько дней.
— А мы вам даже ещё и не поблагодарили за вашу помощь.
— Ни вам, ни господину директору, — сказал вежливо хозяин дома, вставая со своего места. — Дора принесёт нам лучший напиток из погреба, и мы выпьем за здоровье спасителей.
— Жаль мне очень, господин директор, что должен поблагодарить за оказанную мне милость, — ответил Юлиан, кланяясь, — но меня ждёт моя мама, которая, наверное, уже беспокоится, — и начал прощаться.
Когда гость ушёл, а Альбинский вышел из комнаты без слова, Дора кинулась тёте Оле на грудь:
— Тётя, тётя! Какие они оба страшные!
*
Три недели спустя весь дом Альбинского выехал недалеко на двойные обручения к семье нотариуса Гаджи.
Доре было страшно показываться этим вечером в обществе, чтобы встретиться лицом к лицу с молодым купцом, которому она отказала руки. В празднично убранных комнатах хозяев было немного гостей, но всё избранное общество: смешанное, военное и гражданское.
Тётя Оля, которая везде чувствовала себя свободно, отправилась в комнату мужчин, где увидела между прочим знакомого армянина-купца, постоянного покупателя её хорошего мёда и партнёра по воскресному тароку её дяди. В проходе в соседнюю комнату вдруг оказался перед ней Юлиан Цезаревич, красивый и элегантный.
Поздоровались.
— Неожиданность, господин Цезаревич, — сказала мило и словно с каким-то страхом.
— Мой товарищ обручается, и я, как его лучший друг, должен был на такой важный для него день приехать.
Юлиан, как хороший знакомый, стоял среди нескольких молодых мужчин и барышень, разговаривая почти весело, особенно с красивой шестнадцатилетней дочерью хозяина. Увидев через дверь в салон Дору и двух-трёх молодых гражданских, подошёл поздороваться и сел рядом с ней. В лёгком голубом платье с корсажем цвета васильков, с прозрачными рукавами, одной ниткой белого жемчуга на шее и высокой причёской она выглядела очень красиво. Но её глаза от волнения потемнели. Она указала на его руку, перевязанную узкой чёрной повязкой.
— Она ещё не зажила?
— Пустяки, лишь небольшой знак остался, — ответил он с улыбкой, легко взял её руку и поцеловал её.
— Не жалейте меня, госпожа. Нежность с вашей стороны не для меня…
Она отдёрнула руку.
— Оставим эту тему.
— Вы охотно ехали сюда?
— Не очень. Погода неласковая. Не люблю сухого и морозного декабря. К тому же я отвыкла от больших обществ, бываю в них робкой и пугливой.
— Как настоящая серна. Не диво. Двум богам нельзя служить. Зато по лесам среди деревенских детей, среди пчёл и лошадей вы у себя дома. Но скажите, госпожа, разве вам никогда не приходило в голову, что вдруг кто-то может появиться перед нами, как в сказке, пренебречь всем тем миром, в котором живём, и сказать: отныне оставишь всё это и начнёшь другую жизнь.
Её уста побледнели.
— Господин надпоручик, такие вопросы мне ставить не дозволено.
— Я вас обидел, госпожа Вальде?
— Нет, но на вопросы серьёзных людей я отвечаю также лишь серьёзно.
— Разве я когда-нибудь вёл себя с вами несерьёзно?
— Нет. И я никогда такой не бывала.
— Если так, то я спрашиваю совсем серьёзно. Разумеется, всё это может зависеть только от вас.
— Что вам из этого будет, господин Цезаревич?
— Может, и будет. Вы не любите города?
— Когда-то любила.
— А теперь прошу дать мне ответ на мой вопрос.
— Вы хотите его сейчас?
— Или вы предпочтёте его в другой раз? — спросил нерешительно.
Она ответила едва слышно "да" и встала. Он тоже поднялся и вышел из салона.
Дора прошла салон, где были собраны гости, и перешла в другую комнату, где встретилась с тётей Циллей. Тётя Цилля окинула её платье острым взглядом с головы до ног. Дора угадала её мысли.
— Разве плохо, тётушка? — спросила спокойно.
— Хорошо, дитя, может, немного слишком строго, но что ж? Ты вдова.
От последнего слова что-то сжало её сердце. Зачем ей это говорить? Она отошла в сторону и присоединилась к тёте Оле. Обе были удивлены, увидев за одним столиком Юлиана Цезаревича, как он играл в шахматы с директором Альбинским. Альбинский, увидев племянницу возле себя, словно на дурном поступке пойманный, сказал оправдывающим тоном:
— Как видишь, играем в шахматы, Ольга. Меня интересует, как играет нынешняя молодёжь. Мне порекомендовали господина надпоручика Цезаревича как хорошего шахматиста.
Вдруг заиграла музыка для вальса. Некоторые мужчины уже с дамами под руку появились из других комнат, и вскоре начался танец. Дора чувствовала себя неловко, ведь уже давно не слышала весёлой, стремительной музыки, что обращалась к сердцу, словно манила: "Иди, поддайся нашим звукам, забудь, что тебя мучит и гнетёт". Она не будет танцевать, не может. Убежать из зала? Она же вдова. Хотя от смерти Егона прошло так много времени… Она повела взглядом за тётей Олей. Хотела поделиться с ней своими чувствами, но её уже не было. Подходила к дверям, но на пороге встретила Цезаревича.
— Я из зала, господин Цезаревич, — произнесла подавленным голосом.
— А я в зал, — ответил он и улыбнулся.
— Я не буду танцевать и как раз убегаю.
— А я хочу танцевать и вижу, что пришёл как раз вовремя, чтобы спасти свою долю. Прошу вас, госпожа Вальде, на один вальс.
— Даже не умею, наверное, забыла, а во-вторых, мне уже напомнили сегодня, что я вдова, и моя совесть отзывается. Он так меня безмерно любил, и я не должна забывать своего мужа.
Юлиан побледнел и в сердце ощутил словно холодный нож.
— Хотите, чтобы вас посадили на костёр и подожгли? Мы же не индийцы, — сказал с загоревшимися глазами и подал ей руку.
— Будьте любезны, госпожа.
Она больше не сказала ни слова и вынуждена была послушаться. Он провёл её к дивану и сел рядом с ней. Он был всё ещё взволнован, но лицо его уже было спокойным.
— Я немного опоздал, — сказал, наклоняясь к ней, — иначе был бы здесь уже давно. Я думал о вас, боялся, что потеряю свой первый вальс, но он ещё будет моим, правда? Сегодня такой прекрасный вечер, люди так довольны, я оторвался от своей работы, чтобы только приехать сюда.
И уже под чудесные убаюкивающие звуки вальса он вёл её. Она не знала, была ли когда такая пора, когда она танцевала. Была ли такая минута, что она не умела танцевать? Сама музыка несла её, увлекала. Он вёл её уверенной, опытной рукой, и они привлекли всеобщее внимание своими красивыми фигурами. Хозяйка дома, что присела рядом с Альбинским, заметила ему:
— Посмотрите, какая красивая пара — ваша внучка и надпоручик Цезаревич. Чтобы вы на это, если бы так… — и подмигнула, не докончив, потому что директор и так понял её. Он нахмурился и покачал головой:
— Вы знаете, добродетельная, что я мою Дору — моё единственное сокровище — не могу и во второй раз отдать за военного. Довольно одной трагедии. Кроме того, я всегда стою на позиции: наши дочери для наших сыновей.
Госпожа Цилля, сидя рядом с ними, не сводила лорнетки, наблюдая за Цезаревичем.
— Он статный, — добавила, — проявляет военное происхождение или воспитание, но на мужа для Доры такого не пожелала бы. Он производит впечатление слишком решительного или уверенного в себе.