Вот что. А я мало интересовалась ими. Хотите узнать те причины?"
Но Юлиан молчал. Ему не важно было это знать. Он смотрел серьёзно на неё и выглядел так, словно ждал, чтобы она закончила разговор.
"Бабушка лишь на минутку с ними побыла и сразу домой уехала. А что до меня, — говорила Ева дальше… — то обе они мне симпатичны. Тётя Оля больше, чем Дора. Дора моложе меня… и решительно ещё дитя, хоть и жила в немецком пансионе. Она и не очень красива, разве что ростом. Волосы у неё пепельные, решительно пепельные. Мама говорит, что ничего подобного милого и приятного не видела; да ещё и грациозна".
"Красота тела и движений перевешивает очень часто и красоту лица", — впервые заметил Юлиан.
Она из Б…ких гор, из глубоких гор. Девушка как будто не расслышала брошенных слов Юлиана.
Окрестность И. известна не только своей красотой, но и воздухом, что может сравниться с воздухом З…го.
Молодой человек удивился. "Так из З…?"
Он знает ту местность, спросила Ева?
Да. Там живёт отцова единственная сестра. Но он, кроме той одной тётки, её мужа и её замужней дочери, никого больше не знает.
Кто та его тётя?
Юлиану показалось, что в её вопросе прозвучало лёгкое пренебрежение. Он посмотрел на неё спокойным взглядом и ответил: "Жена надучителя. Женщина серьёзная, полная гордости, трудолюбивая, примерная хозяйка, представительница украинского женства старшего поколения".
Значит, тех её родственников он не знает.
Нет. Слишком коротко он там бывал, чтобы узнать жителей из И.
Знал лишь из частичных рассказов и пояснений своей тёти, что там когда-то и не так давно владел один богач, немец по имени Ганс фон Ганинґайм, там рудники, а также и в К…, отчасти и серебряные копи. Сам он проживал в Париже, где вел разгульную жизнь и едва раз-два в несколько лет приезжал на короткое время в свои имения, чтобы убедиться, насколько держится его рудник, требует ли чего исправлений, можно ли докупить ещё каких-либо других копей, о которых он слышал, что это окупилось бы, а главное, насколько можно требовать денежных пересылок из-за границы с тех своих, правда, драгоценных источников и в каких промежутках времени. Это было одно, а другое — узнать, насколько управляющий и производственный элемент рабочей силы и заведования настроен в его пользу, а вместе с тем активен и организован. На проверку, сколько вывозили материала за границу, сколько стоил транспорт во времена, когда не было железных дорог, сколько было движения в гамарнях, на это ему не хватало времени.
Разумеется, на время его пребывания заведование, состоявшее из элементов разных наций: поляков, чехов и немцев — старалось представить ему состояние рудника в наилучшем свете, что и было какое-то время правдой. Но позже всё изменилось и угрожало упадком чуть ли не всему движению, и то в самых главных рудничных местах.
Хотя обычно не слишком поспешно и тщательно работали в штольнях и гамарнях, то во время пребывания принципала кипела работа. Далеко в горах, где были построены рудники, смешивался грохот колёс с шумом вод, а снопы искр из высоких гут неслись к небу, пугая незнающих или проезжих в тёмные ночи возле гамарен и штолен и возле других мест, где добывался и вырабатывался марганец. Сами же шахтёры сновали с худым видом, словно тени, возле гамарен, штолен и складов, или развозили известными длинными возами уголь туда, где это было нужно. Заработок их был мизерный и не всегда вовремя выплачиваемый. А так как они были колонисты и в той местности другого заработка в то время не имели, принимали хоть бы и малый процент из рук заведующих в надежде, что, как ходил слух, когда-нибудь Йоахим Ганс фон Ганинґайм примет имение вместе с братом, осядут в И., так как К. не могла удержаться — и наступят и для них другие времена.
Рассказывали, что когда владелец посещал или лишь выражал желание посетить с инженерами некоторые штольни, не нужно ли в них и при машинах делать исправления, или иные металлургические поправки, украшали входы гирляндами и цветами, и в последнюю минуту заведование удерживало принципала от его искреннего намерения, внушая ему, что всё находится в наилучшем порядке, "новшеств" вводить не нужно и излишних расходов избегать — а что самое важное, л е г к и е не подвергать опасности тяжёлым подземным воздухом, а то и возможным неожиданным газовым взрывом. То говорилось и другое подобное.
Собравшееся вокруг, празднично по-горняцки одетое заведование и рабочие, с разными к горному делу принадлежащими чиновниками, приветствовали элегантного и добродушного владельца громкими возгласами приветствия и известным горняцким приветствием "щасти Боже!" (Glück auf), просили навещать чаще из далёкой чужбины — и на том всё заканчивалось.
Правда, то тут, то там он всё же выходил из своей, белым шёлком выбитой кареты, влекомой четвёркой, словно змеями… приветствовал собравшихся, советовался, хоть и поспешно, как бы наилучше поддерживать рудник в движении… делал проекты… говорил искренне и дружелюбно не только с инженерами, но и перемешивался среди рабочих, подавая некоторым вежливо руки, призывая их не пренебрегать своими обязанностями, хоть бы тогда денежные заботы прерывали точные выплаты, стараться как можно больше добывать руды, что не только ему, как владельцу, принесло бы пользу, но и поддержало бы всю горнодобывающую индустрию в краю, не говоря уж об административном персонале и рабочих, которые имели бы обеспеченное существование, а провинция также получила бы выгоду, так как в некотором направлении поднялся бы и промысел.
Затем, устраивая блистательный банкет для своего управленческого персонала, словно вознаграждал его за труд возле своей особы, так же и для рабочих… щедро и без слов, а потом уезжал.
Кланяясь и обещая ему самыми сердечными словами всё им желанное и запроектированное со всех сторон как можно совестнее исполнять, центральное заведование лишь ждало минуты, чтобы принципал скрылся из виду, и принималось снова за свою эксплуататорскую хозяйку.
Юлиан взглянул на свои часы, взглянул на Еву, а встретившись с её большими глазами, что ждали всё других объяснений от него, говорил дальше.
Добывать плохо оплачиваемыми рабочими в И. и других нескольких местностях, где были с чрезмерными расходами построены гамарни, сырьё, разделять доход от него на оплату прежде всего себе — на медленную выплату долгов, взятых ради строительства гути, ремонтов и т. д. необходимого — и не жаловали принципала. Они знали, что так скоро он не приедет для проверки… кое-где поднялись и его конкуренты, которые в том направлении начали скупать то, что не подлежало удержанию, не обременяясь тяжело, меньшие рудники, как П. и Б., и жили за счёт этого блистательно, как говорят, беззаботно — на завтрашнюю беззаботность за счёт сегодняшнего дня.
*
Не иначе велось, когда приняли после смерти главы, подорванное в основе, близкое к развалу, лишь отчасти ещё существующее имение, два брата фон Ганинґайм, а главным образом старший Иоахим фон Ганинґайм.
Он старался всеми силами удержать то, что ещё светилось, а именно рудник в И., но ненадолго хватило его. Новая большая ссуда на создание гути в И., некоторых лишних построек, дорогое отопление гути древесным углём (транспорт каменного угля с запада не по железной дороге — было словно нарочно направлено к материальной гибели владельца). Кроме того, присоединились и другие причины к прекращению добычи горных материалов; напор кредиторов к выплате долгов и… — Юлиан снова умолк.
"Дальше, дальше… Пан Цезаревич, — настаивала молодая девушка, лицо которой словно на оттенок побледнело. — Вы не знаете, почему меня это так занимает…"
И вправду, Юлиан этого не знал.
Он уже немного знал: по истечении времени траура не удерживались в кругах горного управления; от развлечений и увеселений, хотя бы на вид, началась долгая весёлая жизнь. Особенно со стороны Иоахима фон Ганинґайма. Правда, это не происходило в такой мере, как во времена его предшественника, но всё же сверкало, светилось из больших окон белого дворца в И., разносилось музыкой ясными или тёмными ночами, или снова из жилищ высших горных чиновников или владельцев небольших рудников, которые принимали у себя также принципала — вельможу. Иоахим фон Ганинґайм, казалось, унаследовал жажду жизни по отцу, а может, как шептали тайно, желал свою необычайно красивую и любимую жену-англичанку развеселить, чтобы она не слишком тосковала среди глубоких карпатских гор по своей туманной родине. Устраивались потому увеселения с танцами и без, разнообразные многодневные прогулки летом, где, как рассказывают, та красивая англичанка отличалась ездой на своём великолепном, породистом, с родины привезённом верховом коне. Некоторые молодые чиновники высшего ранга или и офицеры старались быть ей подходящими партнёрами и галопировали по прекрасным дорогам рядом с ней, но она ни на кого особого внимания не обращала. Младший брат, что женился на какой-то графине и имел многочисленное семейство, работал усердно от утра до вечера, заглядывая лично в каждый уголок и присматриваясь к поведению управляющих с рабочими… убеждаясь не раз, что не всё шло так, как того требовали интересы рудника. Но всё это было уже поздно. Он не мог остановить колесо судьбы, подготовленной предшественниками, управлением и другими роковыми моментами. Холодно, неумолимо, словно смерть, настигли требования — как не раз уже — к выплате взятых займов немалой величины, не говоря уже о процентах и капитале наибольшего займа из церковных фондов. Этот заём должен был быть немедленно выплачен, "фонд" не мог дольше ждать. Выплаты до сих пор тянулись медленно, годами, а теперь должен был наступить конец тому хозяйству. Когда (стояло в требовании) долг не будет к назначенному, уже недалёкому сроку уплачен — то, некогда большое и прекрасное, имущество фон Ганинґаймов будет секвестровано — и пойдёт на продажу.
Словно бомба с ясного неба, что упала среди собравшегося жадного птичьего стада, что сгромоздилось над падалью, так ударило то требование по братьям-владельцам, господам-управляющим и прочим чиновникам более или менее значительного калибра.
Что было начинать?
Катастрофа была неизбежна. Эта весть долетела молнией даже до последней хижины рабочего.
"Судный день, судный день настал в И.", — кричал грубый горный советник с моноклем на левом глазу… у которого было 5 дочерей, из которых лишь старшая была выдана. "Судный день" — будучи вызванный братьями к отчётности. И, действительно, он настал для всех тамошних горных окрестностей.