"Может, и б е л а я г в о з д и к а расцветёт, та большая и полная… что я получила", — сказала вполголоса Мария к старшей сестре.
"Какую это гвоздику ты получила?" — едва слышно прошептали уста самой младшей, что уже засыпала. Но Мария, видимо, не расслышала. Перед её девичьей душой всплыла "Покутовка" и там барский сад. Среди его деревьев, кустов, а также клумб с цветами разного рода и времени года — стройная фигура молодого садовника, который неустанно трудился с непокрытой головой возле всего, что требовало его руки.
*
Юлиян уже в середине первого месяца каникул гостил в селе у Гангов, а в приход всё ещё не наведывался. Он находился в часе ходьбы от имения, а он как-то не мог туда выбраться. Правда, большой пруд, куда они ездили купаться с сыном помещика, почти прилегал своей тростью к саду приходского дома — но был настолько широк, что требовался долгий путь, чтобы дойти до самого сада… из-за чего Юлиян и не упоминал своему товарищу, что имел намерение туда заглянуть.
Но настало и этому время.
"Куда это ты?" — спросил однажды после полудня Эдвард, лежавший на софе и куривший, когда Юлиян взял в руки палку, кивнул головой на прощание и направился к двери.
"В приход", — ответил Юлиян.
"Что тебе там?"
"Приглашали когда-то… ещё после той истории… и я обещал зайти к ним, нужно же выполнить обещание".
"А-га..! Та самая история, где ты сыграл роль ангела-спасителя", — усмехнулся молодой немец.
"Иди, иди, — сказал. — Впрочем, это порядочные люди. Панна не очень красива, но, говорят, умненькая, и как для поповны неплохая партия, потому что одновременно и многообещающая наследница…"
"Мне-то какое дело?" — понуро ответил Юлиян.
"Ну, ты уж не ворчи сразу. Я ведь ещё ничего не сказал, так только заметил. Мне это вспомнилось, что как-то эконом с какой-то оказии говорил. Мне-то это ещё меньше интересно. Если тебя захотят там, как это у панов водится, дольше задержать (потому что все они, старую Орлиху не исключая, очень гостеприимны) — ты не придавай тому значения. Время от времени показаться у них — не спорю… но не связывай себя ничем. Поповские дома в деревне голодны на интеллигенцию, а и они, Захарии, не будут лучше. Ты же знаешь наши шпорты, беседы на английском у гувернантки моих сестёр, которые в противном случае идут прямо к отцу на "Rapport" — и скандал..! Я её терпеть не могу".
"Не бойся! Я считаюсь со временем. И зачем мне там надолго? Заскучал бы".
И с этим ушёл.
На приходе Юлиян встретил на крыльце, с которого был переход во двор с хозяйством, отца Захария, который только что отправил какого-то человека с поручениями в соседний городок и на почту.
"К госпоже Орелецкой не заходите. Пусть хоть недельку будет в доме спокойно", — донеслись его слова ещё до Юлияна. Мужчина поклонился и пошёл, а о. Захарий обратился к гостю.
Увидев его, он обрадовался. Уже слышал о его пребывании у помещика. Думал, что он, может, и вовсе не заглянет к ним. Третя неделя уже заканчивалась, а его не видно ни в церкви, ни… здесь. Почему такая сдержанность? Погордил, в самом деле, поповским приглашением? — При этих словах он искренне смотрел юноше в глаза.
Юлиян изменился в лице.
"Нет. Что касается этого, то нет, — ответил. — Но так трудно вырваться из двора. Постоянно там заняты; к тому же и там учусь". — Он не договорил.
"Учишься? Так?"
Они вдвоём с Эдвардом упражняются в английском, французском и русском языках, часто катаются, чтобы это уметь уже перед вступлением в армию. К тому же всё какое-то общество, то снова гребля. Ездят также в другое село на проверки, и так время проходило.
Говоря, вошли в просторную, красивую комнату, в которой шторы были наполовину опущены, так как на улице стояла июльская жара.
О. Захарий предложил папиросницу, но Юлиян поблагодарил. У него была своя.
"Вы курите, а я лишь изредка это делаю. Мне это вредно".
Беседа пошла о дальнейших студиях Юлияна, о политике, которой он мало интересовался и больше слушал, чем говорил, о вступлении на военную службу, а затем сменилась тема. В комнату вошла матушка. Женщина красивая, с мягкими чертами лица, блондинка, немного похожая на мужа. Через недолгое время дверь за спиной Юлияна слегка скрипнула, и он обернулся. В ту минуту он снова поднялся с места.
Вошла молодая девушка среднего роста со смуглым лицом и остановилась недалеко от собравшихся.
"Вы её уже знаете, наша дочь Ева", — сказала, представляя, матушка.
Ева, ибо это была она, смотрела на отца глазами, полными удивления, словно спрашивала: "Вы говорите с ним, к которому недавно чувствовали обиду за игнорирование ваших приглашений?" Но не сказала ничего.
Нет. Ева решительно не была красива. Эдвард говорил правду. Но как он это сказал, то, пожалуй, не заметил её прекрасного, словно из мрамора вытесанного, чела с тёмными ровными бровями над такими же глазами. Губы, правда, были будто более грубым мазком нарисованы — но кто бы на это обратил внимание, кто смотрел бы в её глаза, умные и пытливые.
Отец, увидев дочь, которая нерешительно остановилась, улыбнулся и спросил: "Узнаёшь этого господина?"
"Да. Это он", — ответила она. А потом, подойдя ближе к столу, возле которого теперь стоял гость и сидели родители, некоторое время смотрела на него, не произнося ни слова. Встретившись с его глазами, её взгляд убежал с его лица и остановился на его руках, словно ища на них каких-то следов. Но ничего не нашла. Юлиян снова сел на своё место, приглашённый к тому матерью, и, стряхнув пепел со своей папиросы, продолжил начатый разговор с о. Захарием о новом спорте. Да. Евины глаза не нашли ничего на руках гостя. Они у него были красивые, сильные, как у всех хороших гимнастов и спортсменов, и при этом ухоженные и гибкие. "А ведь тогда они были в крови", — думала она и смотрела дальше на них, которые то больше, то меньше выглядывали из белых манжет и двигались. Она молчала и прислушивалась к разговору. Юлиян говорил спокойно, ясно, и его слова будто сами скользили с его уст. Ева заслушалась его голосом, как любители музыки заслушиваются звуками инструмента, поддаваясь или уклоняясь от его мелодии.
Знает ли он уже всю здешнюю округу, спросила матушка?
Почти. В первые несколько дней его с ней знакомили.
Был, конечно, и у пруда и купался?
Так и было. У пруда. Впрочем, не ради купания, он не любитель стоячей воды, но был там с Эдвардом. Ездили в лес, а там уж не могли не видеть пруда. Позже и купался в нём. Он большой. Действительно, лес и пруд — это лучшие места в Покутовке, которые он пока узнал.
"Лучшие места леса и пруда, конечно, Ева знает, — добавила матушка. — Она летом то в лесу, то у воды".
Юлиян посмотрел на девушку.
Это матери кажется. Она знает лишь те места хорошо, что рядом с их садом, а дальше — что до леса меньше. Сама не любит ходить вглубь леса. Но она его научит грести, если он захочет этому научиться.
Она?
Юлиян удивился, слегка подняв брови, словно задумался, а потом улыбнулся.
Девушка смутилась, потому что его глаза остановились на её челе.
Она умеет.
И он уже умеет.
Так скоро научился.
Понять нужно.
Ах, значит, он, пожалуй, только поверхностно умеет. Ведь она гребёт серьёзно и даже тогда, когда вихрь поднимается и бурно колышет поверхность воды. Не один из гостей, что бывал в Покутовке и пробовал это, уверял, что это трудно.
Он улыбнулся.
Если она не верит, то как-нибудь они устроят состязание на вёслах. Он так увлёкся греблей сразу в начале своего пребывания, что даже в ясные вечера занимался. Хозяин Матвей учил его. В имении говорили, что он лучший гребец в деревне. Эдвард и другие в имении смеялись над ним и спрашивали, не захочет ли он заняться рыбной ловлей… но это его нисколько не тревожило. Брал уроки у Матвея, пока не научился. Конечно, о каком-то совершенном умении говорить нельзя, потому что в Покутовке нет ни моря, ни большой реки.
Матушка и о. Захарий улыбнулись.
"Я ночью ещё никогда не гребла, — сказала девушка. И, обернувшись через плечо к матери, добавила: — Я бы тоже когда-нибудь ясным вечером или ночью погребла, мама. Этого одного я не пробовала. Это должно быть красиво, но и страшновато. Мама, вы слышите?"
"Слышу, Ева. Ты и днём достаточно бродишь, а ночью тебе лучше высыпаться".
Ева легко рассмеялась.
В дверь постучала служанка. К батюшке пришли люди с требой и просят, чтобы он вышел.
Он так и сделал.
И матушка поднялась с места. Юлиян взглянул на свои часы. Еве досталась задача провести его по саду и показать всё лучшее в нём, плоды и т. д., а она идёт, чтобы позаботиться о полднике, на который пригласит обоих в своё время.
Юлиян и Ева отправились в сад. Они вышли к нему через то крыльцо, на котором его встретил о. Захарий и которое хранило несколько цветущих олеандров и два или три изношенных кресла.
Через час он должен был возвращаться, сказал он.
Ева нахмурила брови.
Она его ни одним словом не задержит. У них никого и ни к чему не принуждают. Это не настоящая гостеприимность. Пусть останется, пока ему приятно.
По лицу юноши пробежал лёгкий румянец, и его взгляд задержался на ней.
Она открыла калитку, и оба вошли прямо в цветник, который простирался перед четырьмя окнами двух комнат. Одной, где он недавно сидел, и другой, примыкающей к ней. Так что из всех этих окон был вид не только на цветник, но и на сад, в котором терялся своими тропинками цветник. Ева, одетая в светлое лёгкое платье, с волосами, зачёсанными со лба назад, а сверху, на задней части головы, частично перевязанными большой алой лентой, выглядела очень по-детски. Однако к этой детскости решительно противоречили задумчивые большие глаза и маленькая морщинка между бровями, когда она молчала, как и сейчас. Когда калитка за обоими щёлкнула на замок, а он оказался рядом с ней, она сказала, что поведёт его туда, где у них лучше всего, где она читает или сидит, когда грустит.
"У вас это бывает?"
Она посмотрела на него, а когда встретилась с его глазами, в которых пробился лёгкий усмешек, она смущённо опустила взгляд.
"Почему этого не может быть у меня? И вы думаете, как другие, что если я единственная дочь, то никогда не могу грустить?"
Нет. Этого он не думал. Он лишь думал, что у кого такие хорошие родители, как у неё (так он слышал), тот и не может иметь много причин для печали. Дальше он не размышлял. Но если он её этим задел, то пусть простит. Он не умеет быть учтивым. Он резок и поэтому не умеет подходить по вкусу. С детства воспитан на железе, лучше всего держаться от него подальше, особенно барышням.
Она выслушала, и лишь около её уст дрогнула струнка, словно там скрывалась тайная нота, и по ней сейчас ударило.