Захар Беркут Страница 4

В щели каменных завалов над головой Мирославы появилось радостное, живым огнём пылающее лицо Максима Беркута. Один благодарный взгляд спасённой девушки пронзил Максима до глубины души. Но ни одного слова не прозвучало между ними — не было на то времени. Медведица ещё была жива и, громко рыча, сорвалась с места. Одним прыжком она оказалась рядом со своими медвежатами, которые, не понимая всего ужаса происходящего, резвились и перекатывались в гнезде. Обнюхав их, медведица снова кинулась на Мирославу. Но та уже была готова — подняв топор обеими руками, одним ударом она рассекла хищнице голову. Зверь дёрнулся, упал и, несколько раз судорожно изогнувшись, затих.

Тем временем Максим, пробравшись сквозь нагромождение валунов, встал рядом с Мирославой. В глазах девушки заблестели две жемчужные слезы, и, не говоря ни слова, она крепко пожала руку своего спасителя. Максим словно смутился, покраснел, опустил глаза и, запинаясь, произнёс:

— Я услышал твой тревожный зов... но не знал, где ты... Слава Богу, что хоть так добрался!

Мирослава всё ещё стояла на месте, не выпуская из руки ладони красивого юноши, и глядела в его открытое, честное, обветренное солнцем и румяное лицо. В этот момент она чувствовала только благодарность за спасение от неминуемой гибели. Но когда Максим, приободрившись, сжал её нежную, но сильную руку, тогда Мирослава ощутила, как что-то сладко защемило у неё в груди, как щеки её залились стыдливым румянцем — и она опустила глаза, а слово благодарности, уже готовое слететь с уст, застыло на губах и разлилось по лицу каким-то странным очарованием пробуждённого чувства.

Первым пришёл в себя Максим. В его отважном, чистом, как золото, сердце вдруг вспыхнула счастливая мысль, тут же превратившаяся в твёрдое решение. Это вернуло ему всю уверенность и силу. Поднеся рог к губам, он затрубил победный сигнал. В тот же миг за стеной камней отозвались рога Тугара и других бояр.

Ловкая, как белка, Мирослава быстро взобралась назад на тот вал, с которого упала, и оттуда поведала всему стрелецкому обществу о своём приключении и о помощи, которую получила от Максима. С трудом забрался туда Тугар Вовк, за ним и прочие бояре. Тугар долго держал дочь в объятиях, и, увидев кровь на её одежде, весь задрожал.

— И ты, ты, моя дочь, была в такой опасности! — И он раз за разом обнимал её, словно боясь потерять снова.

Потом он спустился вниз к Максиму, который тем временем возился с медведицей и медвежатами. Маленькие, ещё не знавшие в человеке врага, мирно ворковали в гнезде и играли, словно щенки; они позволяли себя гладить и совсем не боялись людей. Максим поднял их на руки и положил перед Мирославой и Тугаром.

— Вот ваша добыча! — сказал он. — Уж не откажетесь же принять таких гостей в своём доме.

Собравшиеся бояре с радостью смотрели на маленьких медвежат и с тревогой — на убитую медведицу, осматривали её раны и восхищались силой и смелостью Мирославы, осмелившейся вступить в бой с такой грозной тварью.

— О нет, — засмеялась Мирослава, — без помощи вот этого доблестного юноши я бы теперь лежала как эта зверюга — растерзанная и окровавленная! Ему от меня — великая благодарность.

Тугар Вовк слушал рассказ дочери как-то неохотно. Хоть и любил он её безмерно, и хоть и радовался её спасению, но всё же предпочёл бы, чтобы спас её боярский сын, а не этот простой тухольский мужик, этот «смерд», хоть и нравился ему сам по себе. Но, как ни верти, — долг благодарности был у предков в крови, и Тугар Вовк не мог его обойти. Он взял Максима за руку и вывел вперёд.

— Юноша, — сказал он, — моя дочь, моё единственное дитя, говорит, что ты спас её от большой беды. У меня нет оснований не верить её словам. Прими же от отца, вся любовь и надежда которого — в одном этом ребёнке, благодарность за твой благородный поступок. Не знаю, чем мы сможем тебе отплатить, но будь уверен: если судьба даст мне случай, боярин Тугар Вовк не забудет того, что тебе обязан.

Максим чувствовал себя при этих словах будто на краю обрыва. Он не привык к таким публичным похвалам и вовсе их не ожидал, да и не желал. Он растерялся от боярской речи и не знал, стоит ли отвечать, но в конце концов сказал коротко:

— Не за что благодарить, боярине! Я сделал то, что каждый бы сделал на моём месте. За что тут благодарить? Пусть твоя дочь будет здорова, но на благодарность я не заслужил.

Сказав это, он пошёл, чтобы позвать своих тухольских товарищей. С их помощью медведицу быстро освежевали, а медвежат перенесли на сборное место, откуда всё общество после окончания охоты должно было вернуться в лагерь.

Солнце уже приближалось к зениту, щедро заливая золотистыми лучами тухольские горы. Разогретая живица сильнее благоухала в лесах, а ястреб гордо парил в небесной лазури, лишь изредка взмахивая крыльями. Природа застыла в тишине. Только с одного из отрогов Зелеменя доносились звуки охотничьих труб и крики весёлой компании. Охота окончилась, хоть и не без потерь. Впереди охотников несли на шестах три медвежьих шкуры и в мешке двух медвежат, а позади слуги тащили на носилках из веток окровавленное, уже окоченевшее тело несчастного боярина, погибшего от лап медведя.

Под предводительством Максима общество вскоре достигло охотничьего лагеря. Охота была завершена. Ещё сегодня все собирались отправляться домой, сразу после обеда. Дорога была, конечно, не близкой, но Максим обещал провести товарищество более прямой лесной тропой к Тухле, а оттуда — ко двору Тугара Вовка. Тухольские пастухи, как только пообедали, сразу направились вперёд домой; Максим же остался с боярами, пока слуги разбирали лагерь и собирали кухонную и охотничью утварь. Затем и боярское общество тронулось в путь.

ІІ

Старинное село Тухля — это было большое горное поселение с двумя или тремя немалыми хуторами, всего около полутора тысяч душ. Село и хутора располагались не там, где сейчас находится Тухля, а значительно выше в горах, в широкой продолговатой долине, ныне заросшей лесом и называемой Запалой долиной. В те давние времена, когда разворачиваются наши события, Запала долина не была заросшей — напротив, она была возделана и кормила своих жителей достаточным хлебом. Простираясь более чем на полмили в длину и почти на четверть мили в ширину, ровная, илистая, окружённая со всех сторон крутыми скалистыми стенами высотой в три-четыре сажени, долина казалась гигантским котлом, из которого вылили воду. И, возможно, так и было. Немалый горный поток врывался в долину с востока водопадом в полтора сажени, пробиваясь сквозь узкие каменные ущелья, и, извиваясь по долине, вырывался на запад через такую же узкую каменную браму, грохоча несколькими водопадами, пока не впадал в Опор примерно в четверти мили ниже. Крутые берега тухольского котлована были покрыты тёмным еловым лесом, придающим долине ещё больше уединения, таинственности и изолированности от мира. Это действительно было огромное горное убежище, доступное с большим трудом, как и большинство горных сёл того беспокойного времени войн, усобиц и набегов. Только благодаря такой неприступности они дольше, чем подольские деревни, сумели сохранить своё свободное, древнерусское общинное устройство, которое всё более стремились разрушить гордые, обогащённые войнами бояре.

Жители Тухлі жили в основном скотоводством. Только долина, где располагалось село, а также несколько других, незаросших лесом ложбин, подходили для земледелия и ежегодно давали богатый урожай овса, ячменя и проса. Зато в полонинах, принадлежавших тухольской общине, паслись большие отары овец — главный источник богатства: из них получали и пищу, и одежду, и жир, и мясо.

В лесах вокруг села паслись коровы и волы; однако сама местность — гористая, каменистая, труднопроходимая — не позволяла держать много крупного скота. Вторым источником богатства были леса. Помимо дров, которых было вдоволь для топлива и строительства, леса давали зверину, ягоды и мёд. Конечно, жизнь в таких условиях была тяжёлой — постоянная борьба с природой: с водами, снегами, дикими зверями и непроходимыми горами. Но эта борьба закаляла силу, смелость и смекалку народа и служила основой крепкого, свободного общинного уклада.

Солнце уже давно перевалило за полдень, когда с высокого хребта в тухольскую долину спустилось знакомое нам охотничье общество под предводительством Максима Беркута. Впереди шли Тугар Вовк с дочерью и Максимом, позади — остальная часть, разбившись на группы, вели беседы о пережитой охоте. Перед глазами открылся вид на тухольскую долину, залитую тёплым солнечным светом, как большое зелёное озеро с чёрными островками. Вокруг, словно высокий забор, поднимались каменные стены, по которым вились зелёные плети ежевики и кусты орешника. У входа в долину ревел водопад, разбиваясь о камни серебристой пеной; рядом с ним в скале была высечена узкая дорога, ведущая вверх, вдоль берега потока, через горы и полонины до венгерской стороны — это был известный тогдашним горцам «тухольский проход», самый удобный и безопасный после дуклянского. Десять окрестных общин — с галицкой и венгерской стороны — почти два года работали над его созданием. Тухольцы вложили в это дело больше всех, потому и гордились им как своим.

— Посмотри, боярин, — сказал Максим, остановившись у водопада у входа в каменную тропу, — посмотри: это дело тухольской общины! Вон туда, через Бескиды, тянется этот путь — первый такой в здешних горах.