Захар Беркут Страница 31

Склоняя голову, спокойно, готовый на всё, стоял Максим под поднятым топором Бурунди. Только Тугар Вовк, неведомо почему, дрожал всем телом.

— Э, что нам так долго ждать! — воскликнул наконец Бурунда. — Раз мать родила, раз и погибать придётся. Но передо мной погибни ты, гнусный раб!

И он с ужасной силой замахнулся, чтобы расколоть топором голову Максима.

Но в ту же секунду блеснул меч Тугара Вовка над головой Максима, и грозная, смертоносная рука Бурунди вместе с топором, отсечённая одним ударом, обагрённая кровью, словно сухое полено, упала в воду.

Зарычал от ярости и боли Бурунда, и левой рукой схватил Максима за грудь, а его глаза с выражением адской ненависти обратились на предателя-боярина.

Но в тот же миг Максим склонился и изо всей силы ударил страшного туркомана головой и плечами в левый бок так, что Бурунда потерял равновесие и покатился в воду, увлекая за собой Максима.

И в следующую секунду воздух завибрировал, и огромный камень, брошенный из тухольской метательной машины руками Захара Беркута, с треском обрушился на скопище врагов. Вода взметнулась до небес, загрохотали камни, душераздирающий крик раздался на берегу, — и через несколько минут поверхность озера была уже гладкой и спокойной, а от Бурундиной дружины не осталось ни следа.

Как мёртвая, бездыханная, стояла над берегом тухольская община.

Старый Захар, до сих пор такой сильный и несокрушимый, теперь дрожал, как малое дитя, и, закрыв лицо руками, тяжело рыдал. У его ног лежала без сознания, недвижимая Мирослава.

Но вдруг снизу раздался радостный крик. Юнаки, плывшие на плотах, подплыв к тому месту, где утонули Максим с Бурундой, все вместе увидели Максима, как он вынырнул из воды, живой и невредимый, и встретили его весёлым криком. Радость их быстро передалась всей общине. Даже те, кто потерял своих сыновей, братьев и мужей, и те радовались за Максима, как будто с его возвращением возвращались все близкие, погибшие в бою.

— Максим жив! Максим жив! Ура, Максим! — гремели крики и разносились далеко по лесам и горам. — Отец Захар! Твой сын жив! Твой сын возвращается к тебе!

Дрожащий от глубочайшего волнения, со слезами в старческих глазах, поднялся Захар.

— Где он? Где мой сын? — спросил он слабым голосом.

Весь мокрый, но с лицом, озарённым радостью, выскочил Максим с плота на берег и бросился к ногам отцу.

— Отец мой!

— Сын мой, Максим!

Больше не могли сказать ни один, ни другой. Захар закачался и упал в крепкие объятия Максима.

— Отец мой, что с тобой? — вскрикнул Максим, видя смертельную бледность на его лице и ощущая непрекращающуюся дрожь, потрясавшую его тело.

— Ничего, сынок, ничего, — тихо сказал с улыбкой Захар. — Сторож зовёт меня к себе. Слышу его голос, сынок. Он зовёт: "Захар, ты своё дело сделал, пора отдохнуть!"

— Отец, отец, не говори так! — рыдал Максим, склоняясь к нему. Старый Захар, спокойный, с улыбкой, лежал на траве, с лицом, обращённым к полуденному солнцу. Он легко отнял руку сына от своей груди и сказал:

— Нет, сынок, не плачь по мне, я счастлив! А взгляни-ка вот сюда, рядом. Здесь кто-то, кто нуждается в твоей помощи.

Обернулся Максим и онемел. На земле лежала Мирослава, бледная, с выражением отчаяния на прекрасном лице. Молодцы уже принесли воды, и Максим кинулся приводить в чувство свою возлюбленную. Вот она вдохнула, открыла глаза и снова зажмурила их.

— Мирослава! Мирослава! сердце моё! — звал Максим, целуя её руки, — очнись!

Мирослава словно проснулась и удивлёнными глазами вглядывалась в лицо Максима.

— Где я? Что со мной? — спросила она слабым голосом.

— Здесь, с нами! Рядом с твоим Максимом!

— Максим? — вскрикнула она, вскакивая.

— Да, да! Смотри, я жив, я свободен!

Долго-долго молчала Мирослава, не в силах прийти в себя от удивления. Потом вдруг бросилась на шею Максиму, и горячие слёзы хлынули из её глаз.

— Максим, сердце моё!..

Больше она не могла ничего сказать.

— А где мой отец? — спросила спустя минуту Мирослава. Максим отвёл лицо.

— Не вспоминай о нём, сердце. Тот, кто взвешивает правду и неправду, теперь судит его добрые и злые дела. Будем молиться, чтобы добрые перевесили.

Мирослава отёрла слёзы с глаз и с полным любви взглядом посмотрела на Максима.

— Но пойдём, Мирослава, — сказал Максим, — вот наш отец, и он покидает нас.

Захар смотрел на молодую пару ясными, радостными глазами.

— Преклонитесь возле меня, дети, — тихо сказал он, уже ослабевшим голосом. — Дочь моя, Мирослава, твой отец пал, — не будем судить, виноват ли он или нет, — пал, как и тысячи других. Не горюй, дочь! Вместо отца судьба даёт тебе брата...

— И мужа! — добавил Максим, сжимая её руку в своей.

— Пусть боги наших предков благословят вас, дети! — сказал Захар. — В тяжкие дни свела вас судьба вместе и соединила ваши сердца, и вы показали себя достойными пережить даже самую страшную бурю. Пусть же ваш союз в этот победный день станет залогом того, что и наш народ так же выстоит в тяжёлых испытаниях и не разорвёт своей сердечной связи с добродетелью и человечностью!

И он холодными уже устами поцеловал в лоб Мирославу и Максима.

— А теперь, дети, встаньте и приподнимите меня немного! Я хотел бы перед уходом сказать ещё пару слов к общине, которой я старался честно служить всю жизнь. Отцы и братья! Наша сегодняшняя победа — великое дело. Чем мы победили? Только ли оружием? Нет. Только ли хитростью? Нет. Мы победили нашим общественным укладом, нашим согласием и дружбой. Запомните это! Пока будете жить в общественном порядке, держаться вместе, стоять друг за друга — ни одна вражеская сила не одолеет вас. Но я знаю, братья, и чувствует это душа моя, что это был не последний удар по нашему общественному строю. За ним последуют другие, и в конце концов разрушат нашу общину. Наступят тяжёлые времена для нашего народа. Отчуждится брат от брата, сын от отца, начнутся большие раздоры и распри на русской земле, и они съедят силу народа, а тогда весь народ попадёт в неволю к чужим и своим завоевателям, и превратят его в покорного слугу и рабочего вола. Но среди этих бед народ снова вспомнит о своём старом общественном строе, и счастье ему, если вспомнит быстро: это сбережёт ему целое море слёз и крови, века рабства. Но рано или поздно, он вспомнит жизнь своих предков и пожелает идти их путём. Счастлив тот, кому суждено жить в те дни! Это будут прекрасные дни, весенние дни, дни народного возрождения! Передавайте же своим детям и внукам вести о прежней жизни и порядках. Пусть живёт среди них эта память в грядущие беды, как живая искра не гаснет в пепле. Придёт пора — искра разгорится новым пламенем! Прощайте!

Тяжело вздохнул старый Захар, взглянул на солнце, улыбнулся, и через мгновение его не стало.

Не плакали по нему ни сыновья, ни соседи, ни общинники, потому что знали: по счастливому грех плакать. Но с радостными песнями обмыли его тело и отнесли его на Ясную поляну, к древнему святилищу предков, и, положив в каменную гробницу лицом к золотому образу солнца, закреплённому на потолке, потом привалили вход огромной плитой и замуровали.

Так обрёл покой старый Захар Беркут на лоне тех богов, что жили в его сердце и нашёптывали ему всю жизнь честные, полезные для общины мысли.

С тех пор многое изменилось. Предсказание старого общинника сбылось с пугающей точностью. Великие бедствия, как градовая туча, пронеслись над русской землёй.

Старое общественное устройство давно забыто и, казалось бы, похоронено. Но нет! Не нам ли суждено его возродить? Не мы ли живём в ту самую счастливую эпоху возрождения, о которой, умирая, говорил Захар, а может, хотя бы в её предрассветье?

Нагуевичи, 1/Х – 15/ХІ 1882.

ПРИМЕЧАНИЯ

Повесть была впервые опубликована в 1883 году в журнале "Зоря", №№ 7–15. В том же году вышла отдельным оттиском из журнала (Львов, издание редакции "Зорі", 184 с.).

Во втором издании повести (Львов, 1902, издание Украинско-русского издательского общества, 224 с.) И. Франко исправил не только язык, орфографию, пунктуацию, но и внёс небольшие изменения в текст, перенёс эпиграф из Пушкина: "Дела давно минувших дней, Преданья старины глубокой" в конец предисловия (в первом издании эпиграф стоял перед первым разделом повести).

В первом и втором изданиях повести печаталось предисловие. Вот его текст из второго издания:

«Историческая повесть — это не история. Историк стремится прежде всего к установлению правды, констатации фактов, тогда как повестник пользуется лишь историческими фактами для своих художественных целей, для воплощения определённой идеи в живых, типичных образах. Освещение, характеристика, мотивировка и группировка фактов у историка и у повестника совершенно различны: где историк оперирует аргументами и логическими выводами, там повестник должен работать живыми людьми, персонажами.

Исторический труд ценен, когда в нём факты представлены точно и в причинной связи; историческая повесть ценна, когда её основная идея способна заинтересовать современных живых людей, то есть когда она сама живая и современная.

Изображение древнего общественного строя нашей Руси — безусловно, тема живая, близкая к современным интересам. Насколько мне удалось передать дух тех давних, угасших времён — пусть судит критика. В деталях я позволил себе дополнить исторический скелет поэтической выдумкой. Основу составляют отчасти исторические события (нашествие монголов и их вождь Пета), отчасти народные предания (о потоплении монгольской дружины и др.). Действующие лица вымышлены, местность описана по возможности точно.

Львов, 1 декабря 1882».

Кроме этого предисловия, ко второму изданию писатель добавил ещё такую заметку:

«Выпуская в свет "Захара Беркута" вторым изданием двадцать лет спустя после выхода первого, я ограничиваюсь лишь исправлением языка в соответствии с тем прогрессом, который претерпел наш литературный язык за эти двадцать лет.

Криворовня, 1 августа 1902».

Повесть печатается по изданию сочинений И. Франко в двадцати томах, т. VI, Киев, 1951, с. 7–140.