Захар Беркут Страница 2

А и сами бояре, в большинстве своём люди гордые, военные, что не любили видеть "смерда" в своём кругу — да ещё такого смерда, который считал их чуть ли не равными себе, — и те теперь не выказывали явной неприязни и выполняли распоряжения молодого предводителя, ведь на каждом шагу убеждались, что эти распоряжения были разумными и точными, какими и следует быть.

Солнце ещё и не собиралось вставать, а охотничья дружина уже вышла из лагеря. Глубокая тишина стояла над горами; ночной сумрак дремал под тёмно-зелёными вершинами елей; на густой, растрёпанной листве папоротника висели капли росы; ползучие зелёные стебли вились под ногами, путались среди корней гигантских поваленных деревьев, сплетались в непроходимые заросли с колючими кустами ежевики и переплетениями дикого хмеля. Из глубоких, чёрных, как горло бездны, лощин поднимался сизый туман — знак, что на дне этих оврагов текли лесные ручьи. Воздух в лесу был насыщен этой парой и запахом живицы; он перехватывал дыхание, словно нужно было иметь более широкую грудь, чтобы свободно им дышать.

Молча пробиралась охотничья дружина сквозь непроходимые чащи и дебри, без тропинки, без каких-либо указателей в сумрачной гуще. Впереди шёл Максим Беркут, за ним Тугар Вовк и другие бояре. Рядом с Тугаром шла его дочь Мирослава. Позади шли тухольские парни. Все осматривались по сторонам и прислушивались.

Лес начинал оживать дневной жизнью. Пёстрая сойка хрипло кричала в вершинах елей, зелёный дятел, вцепившись в пень прямо над головами прохожих, долбил кору своим железным клювом; в дальних ущельях слышался рык туров и вой волков. Медведи в эту пору, наевшись, дремали под завалами на моховых постелях. Стадо кабанов фыркало где-то в лощине, охлаждаясь в холодной тине.

Час, может, шло товарищество этим трудным, нетоптаным путём. Все тяжело дышали, едва набирая воздух в грудь, все вытирали с лиц капли пота. Максим то и дело оглядывался назад. Он сначала был против того, чтобы женщина шла вместе с мужчинами в этот опасный поход, но Мирослава настояла. Она ведь впервые участвовала в такой большой охоте и разве могла бы из-за каких-то трудностей упустить самую интересную её часть! Ни доводы Максима о тяжести пути, ни предупреждения о возможной опасности, ни рассказы о силе и свирепости зверя не убедили её. "Тем лучше! Тем лучше!" — говорила она с таким смелым взглядом и сладкой улыбкой, что Максим, словно зачарованный, не мог больше ничего возразить. И отец, что сначала тоже советовал Мирославе остаться в лагере, в конце концов уступил её просьбам. С удивлением теперь наблюдал Максим, как эта необыкновенная девушка наравне с сильнейшими мужчинами преодолевала все тяготы изнуряющего пути, как легко перескакивала через гнилые завалы и гигантские стволы, с какой уверенной поступью шла над обрывами, вверх по крутым оврагам, проскальзывала между поваленными деревьями — и при этом так уверенно, так неутомимо, что Максиму казалось, будто она летит на чудесных крыльях. Он смотрел на неё и не мог насмотреться.

"Удивительная девушка! — снова и снова думалось ему. — Такой я ещё никогда не видел!"

Вот уже пришли на место. Медвежье логово — это был высокий холм, с трудом доступный лишь с южной стороны, покрытый мощными буками и елями, заваленный поваленными деревьями и сучьями. С севера, запада и востока вход и выход преграждали высокие скалистые стены, будто гигантским топором вырубленные из тела великана Зелеменя и отодвинутые от него на несколько саженей; внизу под этими стенами, по узкой расщелине, шумел и пенился холодный горный поток. Такое расположение облегчало охотникам задачу: им нужно было только перекрыть неширокую тропу с южной стороны и идти всё выше по ней — зверь, не имея другого выхода, неизбежно попадался бы им в руки, под их копья.

Оказавшись на этом важном, хоть и опасном проходе, Максим Беркут приказал товариществу немного отдохнуть, чтобы набраться сил перед трудным делом. Солнце поднималось, но ветви елей и соседние горы закрывали его свет. После короткой передышки Максим начал расставлять охотников в два ряда, чтобы полностью перекрыть проход. Пока тропа узкая, каждому охотнику приходилось стоять в пяти шагах друг от друга, но дальше, где она расширялась в широкую равнину, приходилось отступать дальше. Лишь одно его беспокоило: что делать с Мирославой, которая непременно хотела стоять на отдельном посту, а не рядом с отцом.

— А что, я хуже этих твоих парней? — говорила она, краснея, как роза, Максиму. — Их ты ставишь на посты, а меня не хочешь... Нет, так не будет! И для моего отца это было бы стыдно, если бы мы вдвоем стояли на одном месте! Правда, батюшка?

Тугар Вовк не смог ей перечить. Максим стал говорить о риске, о свирепости разъярённого зверя, но она его перебила.

— А что, у меня нет силы? А что, я не умею владеть луком, копьём и топором? Ну, пусть кто-нибудь из твоих парней попробует со мной сравниться — посмотрим, кто сильнее!

Максим замолчал и вынужден был уступить. Да и мог ли он противиться этой удивительной, волшебной девушке? Он хотел хотя бы выбрать ей пост не такой опасный, но, к несчастью, все посты здесь были одинаково опасны. Расставив товарищей, Максим дал такой приказ:

— Теперь давайте помолимся, кто как умеет, а потом одновременно трубим в рога. Это будет первый сигнал и всполошит зверя. Потом идём вверх по тропе и встаём там, где она расширяется. Там мои товарищи останутся караулить выход, чтобы ни один зверь не ушёл, а вы, бояре, пойдёте дальше — до самого материнского логова!

В подходящий момент леса и полонины загремели хриплым ревом зубровых рогов. Словно огромная волна, покатился голос по лесам и ущельям, разбиваясь, затихая, то снова удваиваясь. Загудел лес. Завыла канюка над вершинами елей; испуганный беркут, широко махая крыльями, поднялся в небо; затрещал зверь среди валежника, ища укрытия. Вдруг рев рогов смолк, и охотники пошли вверх по тропе. У всех сердца колотились в ожидании неизвестной опасности, боя и победы. Осторожно шли рядами; впереди шли бояре, за ними — парни; впереди всех — Максим, чутко прислушиваясь и выслеживая зверя. Царь валежника, медведь, ещё не показывался.

Дошли до самого узкого прохода, за которым тропа расширялась в большую пологую площадку. Охотники снова остановились по приказу Максима, и снова загремели с удвоенной силой зубровые рога, разнося тревогу по мрачным медвежьим чащобам. Вдруг затрещали сучья где-то за огромной кучей поваленных деревьев.

— Внимание! — крикнул Максим. — Зверь приближается!

Едва он произнёс эти слова, как в щели между двумя перевёрнутыми пнями показалась мохнатая, гигантская голова, и два серых глаза, наполовину с любопытством, наполовину с тревогой, уставились на Тугара Вовка, стоявшего в десяти шагах от этой щели. Тугар был старым воином и опытным охотником — он не знал страха. Молча, не говоря ни слова, он выхватил тяжёлую железную стрелу из колчана, наложил на лук и прицелился в зверя.

— Целься в глаз, боярин! — прошептал сзади Максим.

Мгновение тревожной тишины — свистнула стрела — и зверь взревел, как безумный, отскочив назад. И хоть он скрылся из глаз охотников за кучей валежника, его рев не смолкал, и не смолкало яростное топание.

— Вперёд за ним! — крикнул Тугар Вовк и бросился к щели, куда исчез медведь. В то же мгновение два боярина уже вскарабкались на вершину поваленного дерева, уже подняли копья и старались нанести удар, чтобы прикончить зверя. Тугар Вовк, стоя в щели, пустил в него вторую стрелу. Зверь взревел ещё яростнее и кинулся наутёк, но глаза его заливала кровь, он не мог найти выхода и разбивался о деревья. Копьё одного боярина вонзилось ему между рёбер, но не нанесло смертельной раны. Дикий рёв раненого медведя разносился всё сильнее. В отчаянии он вставал на задние лапы, вытирал кровь с глаз, рвал и бросал ветки перед собой, но всё напрасно — один глаз был пробит стрелой, а второй снова и снова заливался кровью.

Метаясь вслепую, зверь снова приблизился к Тугару Вовку. Тот отбросил лук, прижался за поваленным корнем, схватил обеими руками тяжёлый топор и, когда медведь, нащупывая, добирался до знакомой ему щели, изо всей силы ударил его сверху по голове — и череп раскололся надвое, как разбитая тыква. Кровавый мозг брызнул на боярина, и зверь, не издав ни звука, рухнул на землю. Радостно загремели трубы бояр в знак первой победы.

Зверя вытащили из завалов и освежевали. Затем бояре пошли дальше в чащу. Солнце уже поднялось и просвечивало сквозь листву, словно косые золотые нити. Охотники шли теперь куда веселее, хвастаясь своей отвагой и силой.

— Хоть я всего лишь волк, мелкий зверёк, а и то справлюсь с тухольским медведем! — говорил Тугар Вовк, радуясь.

Максим Беркут слушал эти хвастливые слова и сам не знал, отчего ему стало жаль тухольского медведя.

— Что ж, — сказал он, — глупый зверь тот медведь — один держится. Если бы они собрались вместе, кто знает, может, и стадо волков с ними бы не справилось.

Тугар гневно взглянул на него, но промолчал. Охотники осторожно шли дальше, карабкаясь по завалам, перепрыгивая с пня на пень, проваливаясь по пояс в труху и валежник.

Среди этих обломков величественной природы местами виднелись медвежьи тропы, проложенные с древних времён, узкие, но хорошо утоптанные, густо усеянные выбеленными костями баранов, оленей и другой зверя. Максим теперь шёл позади бояр; он раз за разом обходил все посты, осматривал следы, чтобы понять, свежие они или нет, помогал, подбадривал уставших — и только на нём одном не было видно ни следа усталости. С удивлением смотрела на него Мирослава, когда он проходил мимо неё. И хотя она видела много юношей — сильных и смелых — такого, как Максим, сочетающего в себе все качества труженика, рыцаря и вождя, — ей ещё видеть не доводилось.

Вдруг затрещали сучья — и с грозным рыком на охотников выскочил огромный медведь.