За сестрою Страница 11

Он сел на землю и задрожал всем телом. Вот и попался... Думал, всё будет совсем иначе, а оно вот как вышло. К нему подошёл земляк Остап:

— Что ты, небоже, ему сказал, что он тебя избил?

— Ничего. Уговаривал меня принять бусурманскую веру, а я не захотел... Я говорил с ним, как с человеком, а он — зверь.

— С ними нельзя просто так говорить, как с нашими. С ними надо хитрить, низко кланяться... Так что ты сказал?

— Я сказал, что если мне станет плохо, я убегу.

— Дурак ты! Кто ж так говорит? Надо было показать покорность — оставили бы тебя при покоях, слугой бы был…

— Не хочу, — говорит Павлусь. — Лучше уж с лошадьми ходить.

— Так куда он тебя назначил?

— К конюхам...

— Не думай, что это легко. Там попадёшь под такого дьявола, что наш потурнак Ибрагим — ангел по сравнению. Там самая тяжёлая служба…

Остап снял с Павлуся рубаху и смазал чем-то раны от нагайки.

— Плохо ты сделал, братец, замучают тебя там.

— Но я в первую же ночь убегу, — ответил Павлусь. — Дорогу я хорошо знаю и с коня не свалюсь.

— Не делай этого, неразумное дитя! Убьют тебя или продадут первому встречному татарину. Ты слушайся, будь смирным — хозяин тебя простит... Жди лучшего случая.

— До смерти?..

— Нет, не до смерти. Тут запросто могут в любой день запорожцы налететь! Вот этой минуты и ждут все христианские пленники, как спасения. Тогда и будет пора бежать...

— Дядьку, скажите, а где тут в Крыму может быть моя сестра? Летом татары её схватили…

— Сколько ей лет?

— Тринадцать будет.

— А красивая?

— Как нарисованная.

Остап покачал головой.

— Вряд ли ты её найдёшь. Тут девок продают из рук в руки. На всех базарах их полно. Потом в гаремы забирают, или вообще — через море в Турцию увозят. А базаров тут — много, очень много…

— А как бы разузнать, где она сейчас?

— Это денег много надо...

— У меня их нет…

Разговор прервался, потому что в челядную вошёл потурнак Ибрагим и велел Павлусю собираться в степь, к табунам. Павлусь только успел обменяться взглядами с земляком. Вышел во двор. Там стоял татарин на коне. Указал на коня и велел садиться вразвалку, без седла. Тот татарин украинского не знал и ни слова не говорил.

Павлусь оглядел всё жилище. Хоть спина и сильно болела, но смотрел на татар с гордостью.

«Помоги мне, Господи Спаситель и святая Покрова, вырваться отсюда да козаком стать! Все эти шалаша я с дымом пущу и с землёй сравняю».

Проезжая через майдан, Павлусь снял шапку и начал молиться.

Когда выехали в степь, он глубоко задумался о том, что услышал от земляка. Надежда спасти сестру почти угасла.

Старший среди конюхов был уже пожилой татарин. Он сразу понял, что Павлусь чем-то сильно провинился, раз его сюда прислали.

Первым его приветствием был удар ладонью по спине. Боль была такая, что Павлусь закричал.

— Оставь его в покое, Муйо! — сказал татарин, что привёл его. — Его и так только что выпороли…

— Тут ещё не так выпорют, если будет непослушный…

Павлуся заставили доить кобылиц, делать каймак (сыр) и кумыс (напиток из кобыльего молока). Ни минуты покоя от зари до ночи. Но Павлусь делал своё дело, слушался Муя во всём. Боялся побоев, как огня. Так прошло три недели.

Теперь Муйо послал его пасти табун. Это уже была работа полегче и свободы больше.

Павлусь любил лошадей.

Как только попал сюда, стал продумывать способ побега. Коня уже выбрал. Готовился постепенно и с умом. Начал воровать у товарищей-конюхов. У одного украл нож, у другого сумку для еды, у третьего — уздечку. Всё прятал по ночам в дупло старого дерева. А так как был покорный, послушный, всем помогал, никто и не подозревал.

Павлусь всё думал, что ему может пригодиться в дороге — и тут же откладывал себе в запас.

Однажды приехал Мустафа, сын Сулеймана, осматривать табун. Сразу узнал Павлуся и подозвал:

— Хорошо тебе здесь?

— Очень хорошо.

— А спина зажила?

— Ни следа нет.

— Значит, научился быть покорным?

— Научился.

Муйо подтвердил, что Павло (так его теперь звали) — хороший и послушный парень.

— Послезавтра вернёшься к покоям…

— Как прикажете.

А сам подумал: «Чёрта с два ты меня в покоях увидишь».

Другие невольники сильно завидовали Павлусю.

Мустафа застал в табуне полный порядок. Всех похвалил, а Муя наградил.

Наступила ночь.

Павлусь не хотел больше тянуть с побегом. «Или убегу, и вернусь с козаками, и всё тут переверну, или меня поймают и повесят. Не могу больше так жить, а бедную Ганнусю я не найду, пасучи табуны или прислуживая татарину».

Когда все уснули, Павлусь вынул из дупла украденное, надел кожушок, перебросил сумку с хлебом через плечо, взял седло и пошёл к лошадям.

Избранного заранее коня привязал к верёвке. Оседлал его, перекрестился и направился на север, в сторону Перекопа.

Павлусь уже имел опыт. Знал, как ловить рыбу в реке, как стрелять птицу из лука. И знал, что такое харциз, и как его остерегаться.

«Только бы за Перекоп, а дальше степь. А там, может, и запорожцев встречу. А нет — прямиком на Сечь». Павлусь и не думал, что дороги на Сечь не знает.

Он объезжал татарские сёла, ехал наугад по степи.

Когда рассвело, трудно было не встретить татар в степи. Но они его не трогали. Некоторые спрашивали, куда едет, а Павлусь отвечал, что его послали за солью, и он сейчас вернётся. Его не задерживали.

Но один татарин не поверил. Узнал коня Сулеймана. Павлусь назвал другой улус, якобы откуда выехал. Татарин связал ему руки и повёл в Коджамбак — надеялся получить награду за беглеца.

Павлусь знал, что его ждёт. Было жаль молодую жизнь, но что поделаешь — такая козацкая доля. Много об этом слышал от покойного деда. Он тоже дитя козаче, не лучше других. Если погибать — то погибать.

Павлусь гордился тем, что, хоть и молодой, но узнает козацкую славу. Верно, посадят его на кол. Но он пойдёт на смерть смело, с козацкой песней на устах. Враг его слёз не увидит. Он ещё и выругает всех татар и их Магомета. Вот тогда татары взбесятся, и, прежде чем ему голову отрубят, он закричит во всё горло: «Вы все — свинячьи путы, а ваш Магомет — целая свинья!»

Павлусю стало от этого смешно, и он громко засмеялся.

— Чего ты смеёшься? — спросил татарин.

— А что, нельзя?

— Ты, видно, не знаешь, что тебя ждёт.

Павлусю в голову пришла спасительная мысль. Он ответил:

— Когда отрубят голову — то не одну, а две.

— Это как? У тебя две головы?

— У меня одна, а у тебя вторая. Значит — две…

— А мне-то за что?

— Сейчас увидишь. Ты думаешь, тебе заплатят за беглеца?

— Конечно. Сулейман-эфенди богатый человек, заплатит щедро.

— Так, как обычно?

— Так, как обычно.

— А вот и нет. На этот раз либо голову снесёт, либо плетьми загадает выдрать…

— Язык бы тебе вырезать за такую чушь, — рассердился татарин.

— Не злись, я правду говорю. Но скажи, отпустишь ты меня, чтобы я поехал, куда ехал?

— Нет.

— Значит, поведёшь к Сулейману?

— Да.

— Ну и ладно. Тогда мне некуда ехать, только прямо домой.

— А ты разве не в Украину убегал?

— Нет! Меня пан послал за знахарем. В степи живёт знаменитый знахарь, я знаю его пещеру. У моего пана сын заболел, ни одно средство не помогает. А пленные рассказали пану про знахаря. А он мне дед по матери. Пан Мустафа позвал меня, погладил по голове и говорит: «Езжай за тем человеком, бери лучшего коня из табуна, пусть приедет. Золотом осыплю, если поможет. Не привезёшь — смерть твоя». Так что теперь тот, кто меня не пустил, и виноват. Мустафа-эфенди «поблагодарит» тебя по-настоящему…

— А ты точно не врёшь?

— Скоро увидишь. Едем скорее…

Татарин испугался. Он знал, что Мустафа человек строгий и шуток не понимает. Павлусь теперь начал даже торопить:

— Почему ты мне сразу не сказал?

«Да потому что мне это только что в голову пришло», — подумал Павлусь, а вслух ответил:

— У нас так: если едешь за знахарем, то ни оглядываться, ни говорить никому, куда едешь, нельзя. А то всё колдовство пропадает. Придёшь к знахарю — он спросит: «Не оглядывался? Не говорил никому?» — соврёшь — не поможет. Потому я теперь не поеду. А если совру и он приедет, но не поможет — Мустафа голову ему срубит. А мне жаль дедушку, он знаменитый целитель. Ему сто пятьдесят лет. Борода до земли, а ресницы лицо закрывают. Бабушка покойная, царство ей небесное, говорила, что он родился уже с зубами, с усами и с оселедцем.

— А как его зовут?

— Вот ещё! Тебе бы ещё и пещеру показать? Извини. Не могу. Только не советую твоим к нему соваться. Он с чёртом побратался, у него несколько бесёнков на службе. Если подойдёт нехрещёный — ему голову срывает и в ад уносит.

— Так он татар не лечит?

— Лечит! И татар, и скотину. Только не в своей пещере, а у больного дома. Ну, что мы стоим?

— Я развяжу тебе руки…

— Нет, уж извини, я жить ещё хочу! Вернусь ни с чем — Мустафа мне голову снесёт. Пусть уж тебе сносит, а мне — нет. Развязываться не дам…

Павлусь сжал бока коня и начал удирать. Татарин испугался. Всё же удержал Павлусю и перерезал ножом верёвку.

— Нет, татарин, я без тебя не вернусь. Поедешь со мной к моему пану и всё расскажешь, как было. Мне не поверят.

Татарин хотел сбежать, но Павлусь схватил поводья его коня. Татарин выругался и вытащил нож.

— Хочешь зарезать? Ладно. Мне всё равно. Зарежешь — хоть голову не отрубят. С головой умирать лучше. Но тебе это не поможет. Мой конь поскачет домой, начнут искать, правда всплывёт. Пан меня любит — я быстро выучил ваш язык, даже к вам пристроиться думал! Ну, давай, режь!

Павлусь отпустил поводья и подставил шею.