– Крути-не-крути, но настоящая музыка никогда в народ не пойдёт...
– Нет, нет! Благодаря, – тут он запнулся, ведь чуть не выболтал тайну лестницы.
– Благодаря?
– Благодаря новой коллекции, ну, словом, я создаю такую... вибротеку! Вот, ну и, она станет немного влиять на творчество, понимаешь?
Копачинский не понимал вибротек, ведь уже сам звенел будущей партией, которая вычерчивалась в нём, он решил наверстать музыкальные порывы друга неожиданным гамбитом и уже имел в виду, как его под это подвести.
Вибротека – это серьёзная вещь, однако в наших условиях оказалась не такой уж и сложной – парадное было переполнено бывшими соединениями, особенно уже ненужными экранированными телевизионными кабелями и прочими проводами, удобными не только для нового использования, но и для маскировки – в низком уголке в запылённой паутине легко притаилась миниатюрная видеокамера с усовершенствованным микрофоном, композитора поразила незначительная, как для свершения, её магазинная стоимость; закоммутировав на запись, а ещё он аж пищал, купив на радиорынке программу, которая не только трансформировала звуки в нотную запись, но и давала большие возможности для аранжировки – и это за несколько сотен гривен!
Зазвонил телефон:
– Ты заболел? – сокрушался Копачинский.
– Нет, просто у меня... – мямлил он, не зная, что соврать, ведь у дружбана было обострённое чутьё на неправду.
– Подруливай, шахматы лучшие лекарства от всех болячек.
– Я знаю...
– С коньячком, друг, я всё-таки решил раскупорить "Metaxa".
Это был чётко выверенный удар, на уровне гарде, ведь такой коньяк – это немалая поддержка для творческого вдохновения; на самом деле это всё означало, что Копачинский придумал новую комбинацию и ему уж не терпится.
– Ну, я сейчас работаю над вибротекой, – вглядывался в неподвижные экраны, удивляло, что почти в непоколебимой темноте картинки были яркими и слишком насыщенными, как для заброшенного полуподвала. – Сегодня не смогу, хоть ты режь.
Он искренне надеялся, что в телевизированные лестницы любовники повалят толпой, ясное дело, не дожидаясь вечера; однако пришлось посидеть, пока там не накурятся дешёвыми сигаретами детвора, выясняя бесконечные школьные обстоятельства с повторяющимися до бесконца подробностями, пока не обоссался мент, которого во всех ракурсах и подробностях с отвращением прописал компьютер – такая увертюрка отлично встанет в контрасте, или даже диссонансными вставками – то есть использование лестниц не по назначению – это также материал для пролога, надеялся он.
Особенно на журчание струи – а, между прочим, такого ни один композитор не использовал, такого чрезмерно популярного у человечества звука. И почему ни один народ не создал подобного музыкального инструмента?
– Чудо... Как же так? Ну, ничего, мы с ментом войдём в историю.
В чём хороша тефлоновая сковородка, так это в том, что картошку можно жарить даже без воды, пока он возился на маленьком огне, услышал от компьютера зов, почти неслышимый тон – перебросив через перила манто, мужчина перекинул и спутницу, в темноте у неё слишком сверкали украшения на шее, такими же огоньками пронизывались и глаза, несмотря на мощные всполохи, взгляд был совсем погружён в себя, а у мужчины – полностью отстранённый, сияющий внешними ощущениями, рука с роскошными часами на браслете спешила словно из другого измерения, женщина начала не по-аристократически закатывать глаза, мужчина толкал мимо души, вибрации жемчужинами и перилами лились наверх, вдруг он вцепился в волосы, она тоже, пальцы переплелись, толкая причёску в рот, так что Ротко чуть не выронил сковородку – откуда эти двое оказались в клоаке? Действо не заканчивалось, оба мастерски тянули время.
Ротко подошёл к окну подышать и вдруг увидел роскошный "Bugatti", шофёр вяло изображал, что не спит.
Ротко бросился к экрану, не веря – неужели эти двое прибыли сюда из других измерений? О, да, галстук за тысячу евро, а одни запонки чего стоят? Не говоря уже об очках, которые просвечивались потусторонними зрачками, пока не перекинул с перил почти всю её, страшно подумать, на чём она держалась, цепляясь, хватаясь, пока украшения на шее не зазвенели мелко, а нутром её не толкнулись горловые выдохи, забулькало, услышав, джентльмен, вытаращившись, наддал стакатто-аччелерндо, глаза у него стали больше собственных линз, увидел бы его кто-то из их круга; Ротко переступил через картофелину, вглядываясь – нет, не знал их, а мог знать не здесь, в подвале, а в других вожделенных мирах.
... они, разодетые, подошли к авто, шофёр ловко выскочил, распахнул дверцу, те сели, втянув внутрь манто, мотор неслышно фыркнул и машина укатилась в ночь.
Ротко не сдерживал дрожь в коленях, лестницы горбились, зассаный дух переплетался с "J'ador Dior", через ноздри входил мелодикой диссонансов, луч тоже дрожал, как и всё в глазах; трофеями была заколка, нефритовый мундштук с золотистым окурком и несколько блёсток макияжа.
Да и Шопен бы умер в Дельфине Потоцкой, если б увидел эти звучания, окутанный запылёнными французскими парфюмами; Ротко шатался по ступеням, лишь бы не упустить и крохи неожиданной ароматерапии, его уже подбрасывало изнутри, крещендо рвалось наперерез с диминуэндо, фонарик выписывал неконтролируемые стократные амплитуды – ещё бы, господа, вдоволь насладившись манежно-лакированным хрусталём и мраморным шиком ресторана, тайно прильнуть потом сюда, в мрак затхлых подземелий.
– Что это? – воскликнул Копачинский, забыв, что за стеной спит семья. Он прижимал наушники, не веря им.
Ротко лишь снисходительно улыбался, ведь аргументы уже заготовил, а вот правды друг не узнает никогда:
это когда несколько котов по очереди держали кошку, насилуя, а она выла тромбоном, и композитора удивляло – ведь зверушка имеет маленькие лёгкие, а главное, незначительные звукотворные связки, и Ротко уже заранее ломал голову, как воспроизвести это в фонограмме. Пока разъярённый дворник не прогнал всю развратную братию, прекратив метлой котоложествие.
Потом, к величайшему удивлению, этот товар пошёл за деньги в Интернет не хуже, чем предыдущие, "это так потому, – радовался композитор, – что это мои видеоролики, в отличие от конкурентных, имеют совершенную музыку, которая вытекает из самой сути изображения".
– Что с тобой, друг?.. – шептал Копачинский, ошеломлённо снимая наушники. – Ты, надо сказать, немало изменился, но не до такой... – тут он вежливо пропустил слово "херни", – не до такой же карикатуры.
– А Россини? – парировал, блокируя напад тура. – Разве это не он создал "Дуэт кошек"? Да ещё и с женским вокалом.
– Ну, Россини, – начал вспоминать тот и двинул конём, "чёрт, надо было ферзём", – злился на своего неконтролируемого друга. Нельзя было сказать, что он проигрывал, однако теперь для игры нужно было прилагать усилия.
– Ну, мне пора, – взглянул на часы Ротко.
– Свидание? – удивился облегчённо Копачинский. – В такой час?
– Да нет, чувствую вдохновение, – он попрощался и отправился к вожделенной парадной.
Партию Копачинский доигрывал сам с собой, удивляясь, какую хитрую затею предложил композитор, что даже не стал доводить до конца.
Тот мог теперь позволить себе даже опоздание – увеличив память компьютера, включал его на автоматический режим и теперь легко пожинал добычу, выкусывая лишние изображения, то есть обрел и композиторскую сноровку, легко добывая вдохновение из видеозаписи. Музыка возникала сама по себе, это странно, но ни одни любовники не повторяли ритмику, не говоря уже о мелодике, поэтому увертюры всегда давали неожиданные повороты тем.
... Прозвенел звонок и Копачинский, потирая и без того тёплые ладони, пошёл открывать, распахнув двери, он открыл рот; и не потому, что композитор стоял на пороге, держа аж две бутылки "Kroauazier".
А потому, что на друге был слишком новый неслыханно велюровый плащ, лакированные "концертные" ботинки и самые настоящие золотые очки.
– Что случилось? – спросил он, бегая по роскошам глазами.
– "Что, что", – передразнил Ротко, ступив в жилище. – Настоящая музыка пошла, наконец, в народ.
"Потому"
Виталию Сулиме[1]
Иван шёл, сам на себя не похожий, потому что утром всё пошло наперекосяк, небо портилось, а сегодня же впереди целый день работы, это тот счастливый случай, когда несанкционированный митинг всё-таки состоялся, "даст Бог, что начнут разгонять – о, вот и работа для телеоператора", и тут заметил: на него оглядываются митингующие, и понял, что рассуждает вслух.
– Погода, говорю, будет чудесная! – как можно доброжелательнее объяснил он, однако никто не поверил.
Ещё раз взглянул вверх – всё небо бомжовых цветов, оно неуклонно двигалось к цветовой температуре по шкале Кельвина аж до 9.000 градусов... То есть ни одна телекамера не вытянет лица присутствующих – все будут синюшными, и никто потом на каналах не поверит, что Иван не баран, а митингующие не баклажаны. Особенно народные избранники – станут такими же бомжеватыми, как и народные люди, а на долю свободного оператора может упасть несколько непроданных сюжетов. Что же предпринять? Проклятые японцы не выпускают таких телекамер, которые бы подходили для наших митингов. И тут он счастливо вспомнил: недаром держал про запас компенсационный фильтр, который выровняет картинку.
– Блин, такого синего воздуха не видел ещё ни разу, ну чистый свинец.
Он проверился – всё на месте, а главное, запасные аккумуляторы, ведь "жатва, жатва", когда ещё такие события случатся?
Вставив фильтр, заготовленный ещё в давние времена, когда киноплёнка требовала особого отношения, решил закатать сначала сюжет для Би-Би-Си, они любят степенные планы, приличных людей в кадре, уравновешенных ораторов, всё это как раз происходило, и нахватав на полчаса планов, Иван поменял в камере карту, вставил в компьютер и слил через спутник на сервер адресата. Тем временем шарил камерой по эффектным деталям, а краем глаза следя, как введя пароль, поглядывал на свой банковский счёт, он бы на это не тратил время, однако очень нравилось видеть, как пополняются из Лондона цифры – надо заботиться о своём хорошем настроении, ведь впереди ещё целый день усилий.
Потом подумал про "Аль-Джазиру", там требовались эмоциональные, неопрятные персонажи, склонные к истерике, слава Богу, тут таких не хватало, особенно, когда начали стаскивать с трибуны оратора, то Иван успел втиснуться к нему и взять мини-интервью, а то, что со всех сторон толкали несогласные, так и хорошо – добавит лишь динамики кадру, страсти – арабы это любят.