Дед Антон ещё засветло начертил направления более белых пятен, где лёд толще, и поползом кинулись мимо тёмных тонких промоин на ту сторону, цепляясь друг за друга за клумаки.
Счастье, что на спины толсто намерзло жёсткой крошки, так что белая маскировка спасла от бдительных военных патрулей.
И, по расчётам, вышли к противоположной деревне с удивительным названием Крымское, спасибо, что до осады частенько там бывали.
И снова залегли кучкой, чтобы не окоченеть, а дед Антон отправился на разведку. Под вечер приполз едва живой:
– Ничего не обменяем, гля.
– Чего, гля?
– Активистов до черта и опорных пунктов. Гля, надо двигаться в глубинку. Может, их там, гадов, меньше.
Лишь когда вошли в отдалённую область, то быстро и тайно обменяли и крупы, и зерно, и картошку.
Тянулись в обратном направлении орловской областью и чувствовали, что совсем нет сил. Пока не наткнулись на огромную жестянку и чуть не поссорились:
– Замёрзнет, гля.
– Я уже замёрз, – почувствовал себя картошкой дед Карлаван.
– Картошка, гля, заледенеет, не донесём.
– Ничего, из замёрзшей такой классный самогон гонится.
– Да уж, весной, когда снег сойдёт да нас тут найдут и нагонят тогда, – буркнул дед Панин.
Сбросили наземь зерно и снова начали ругаться – то ли мундиорку варить, то ли очищенную – тут главный резон был в юшке, которую можно высосать, всё же какая-никакая, а горячая подпора.
– Я и после мундиорки юшку выхлебаю так, – хмыкнул дед Иван Панин.
Был согласен на что угодно, лишь бы сидеть и ловить ладонями тепло от костра, счастье, что ботва вокруг позволяла не экономить огонь.
А когда оттаяли, то услышали гармошку.
– Деревня, гля? – встревожился дед Антон.
– Гуляют, – крякнул дед Панин, ибо представил еду на дальних гулянках.
Ведь оттуда отчётливо тянуло сытым духом. Однако пересел левее, чтобы хоть немного загородить костёр от лесополосы, из-за которой радостно мяукали рулады, что от того лишь усилились.
Уже забулькала вода и забулькало в желудках, когда из сумерек выступили три фигуры, надрывая их громкими частушками.
– Кто такие? – гармошка умолкла.
Был Панин начал говорить, всё же их соплеменник, однако стал скромен и притих.
– Да мы тут, путники, – выдохнул дед Антон.
– Шта? – удивился рыжий красавец и многозначительно закинул за спину музыкальный инструмент.
Дед Каурлан всю жизнь сомневался: был ли он болгарин или серб, и потому решил молчать.
– Попрошайки, – сплюнул в мороз музыкант. – Ещё нам деревню спалите!
И весело ударил сапогом жестянку. Не успел Антон опомниться от вспышки искр и брызг, как метко и больно получил тем же сапогом под спину, от чего неожиданно легко перелетел сугроб.
Когда гармошка стихла совсем за холмами, крестьяне начали наощупь сползаться и окоченевшими пальцами собирать зерно в рассыпанные клумаки.
Наткнулись даже на несколько недоваренных картофелин и поспешно их съели, настороженно прислушиваясь к окрестностям.
Мухи почтительно попрятались под потолком, надеясь всё-таки пересидеть густой перегар.
"Из абрикосов гнали".
"Ага, абрикосовка", – согласились, наконец, в противоположном углу.
– Я вот нисколько не жалею о тюрьме, – неожиданно поднял голову Иванов Толька-Косой, так что все сосредоточились на нём. Ведь отсидел он уже за пятый голодомор, когда порядки немного смягчились.
– Тебя б, гля, ещё на каторгу заперли, ты б ещё счастливее был, – прыснул дед Антон в чарку.
– Во-первых, – не отступал Толька, кося глазом обвёл любимое общество, – меня тюрьма от армии спасла.
– Ну не мудак ли ты, Кося? – радовался, что это не про него, дед Каурлан. – В армии три года дают, а тебе в тюрьме четыре дали.
– А во-вторых, я в Москве побывал, – счастливо и мягко прищурил своё кривое око Толька.
– Да, повезло, – вздохнул Король, ведь его за тот же проступок закинули на Волгодонканал, и там кроме канала он ничего не видел.
Вздохнул и малый Эдько, ибо был единственный тут трезвый.
Так всегда после шестой рюмки начиналось самое интересное, ведь о столичной Москве здесь лишь слышали, да и то от Тольки.
– Я там каждый дом осмотрел, – начинал он, счастливо сверкая мутным глазом. – Живут же люди...
Ведь зоной ему была высотка – московский университет, который он ударно строил.
Начинал он издалека про мудака "попку", который дал выстрел вверх, и пуля пролетела аж семь километров и угодила в парковую аллею Кунцева, где именно гулял Сталин. И неудачного часового не стало.
– А как же было не стрелять? – взгляд Тольки выравнивался. – Когда наш пятьдесят восьмёрка взял и привязался к куску фанеры-десятки и прыгнул с университетского шпиля, легко пролетел над зоной и скрылся в необъятной столице.
"В сторону Кунцева?" – чуть не проболтался дед Антон.
Все молчали, ведь делали вид, что на всякий случай не слышали.
– До сих пор ищут. Летел, как Можайский, – блеснул Толька глазом и знаниями, добытыми в Москве, ведь всё то время он был трезв и даже читал газеты.
Встретился глазами с Королём, единственным, кто верил, ведь проходил под одним с ним судом – двое юных умников придумали, как есть в голодомор посевной отравленный ячмень. Потому его и не слишком охраняли, так что легко было подползти, просверлить дырочку и наточить зерна. На отраву средств тогда не жалели, однако парни ухитрились долго вымачивать зерно, потом трижды сливать кипяток, а уже потом варить кашу.
Всё бы ничего, но начали радостно делиться с голодными хуторянами, пока кто-то не донёс.
"Почему? – пускал слезу дед Антон. – Почему крестьян посадили за их же овёс?"
В целом он был добрый человек и всегда делился, чем мог, с путниками-жебраками, которых немало тянулось на Донбасс, сюда, к славной шахте – считалось после стахановских рекордов, что шахтёрский край богатый.
Лишь всегда дед допытывался:
– Откуда вы, добрые люди?
– Из-под Воронежа.
– Из Рязанщины.
– Из Вологодщины...
Даже цыган наделял, хоть не очень их уважал. Последним куском делился, ведь хорошо знал по себе, что такое странствия.
Но когда слышал:
– Мы орловские...
Хватался за клюку и выгонял из двора, ибо яростно мгновенно оказывался в том заснеженном поле с гармошкой.
– Убью, орловские! – визжал он, швыряясь клюкой. – Падлы ненасытные! Суки засранные!
Родичи хватали его и удивлялись, что вот сколько лет прошло, а он никак не утихомирится.
Застолье и молчание продолжались.
Тогда дед Антон хрустнул огурцом:
– Только, ты лучше расскажи нам, гля, как ты по радию кино смотрел.
Все оживились, ведь знали, что дальше будет.
– Наша бригада была ударная, – начинал тихо Только, – и потому нам разрешили скинуться всем и купить поставить в бараке телевизор.
– А что это такое? – продолжал Антон.
Даже дед Каурлан сонно моргнул.
Лишь малый Эдько сопел сочувствиями, ведь не любил, когда над Косым Толькой издевались.
– Ну, это такой типа радиоприёмник, – лез в ловушку тот, – только спереди у него такая толстая водяная линза... – замолкал.
– Ну? – дед Антон.
– Такая она, в общем, что берёт и показывает кино.
– Кино? В бараке? – завёлся дед, аж очки у него с носа упали.
– Ага. Или новости. Политинформацию разную...
Через миг изба сотрясалась от хохота:
– Кино по радию!
– Тольке больше не наливать!
– Телевизор!
– Это ты от его косоглазия?
– Вот что с людьми университеты делают! – корчился дед Панин.
За этим никто не заметил, как малый Эдько шмыгнул в сени, где, потёрши пол ладонями, измазал ими лицо. Накинув на плечи рядно, сверху накрывшись платком, под него напихал пакли.
Взяв дубину, постучал ею в избу:
– Здравствуйте, люди добрые! Поклон вам да счастье, разрешите войти.
– Кто такая будешь? – схватился за очки Антон.
– Да хожу дорогами-путями, – ласково попискивал Эдько, и так удачно, что и другие не заметили подделки, – собираю деткам на пропитание.
– Вот как, – приобретал важность дед Антон. – А откуда ж ты родом будешь?
– Орловские мы... – не успела "она" вымолвить, как дед Антон сорвался с лавки, схватив клюку, однако та неожиданно ещё быстрее сиганула наружу, дед яростно кинулся за ней.
Все удивлённо прислушивались к уличным догонялкам, "убью суку!", что кружились вокруг избы, за окном раз за разом мелькал клюк и ругань.
Неожиданно хлопнули двери, Эдько влетел, ловко сбросив "орловские" лохмотья под лавку.
– Убью сучару! – влетел следом дед Антон.
Страшная клюка зависла в воздухе, ища свою жертву.
– Где сучара? – вопил он.
– Какая? – общее удивление.
– Курва орловская! – гаркнул и стих, не увидев её.
– Какая курва, дед? – невинно округлял и округлял и без того округлые юные глаза свои Эдько.
Дед удивлённо отдувался.
– Да я, гля, её тут только что видел...
Все внимательно оглядели друг друга.
– Видел? Здесь? – Косой Только ловко крутанул кривым глазом и спрятал его. – Разве только по телевизору!
Лабораторные исследования интернационального секса
Осанна Заушко
(сексотезы)
Пусть сексоты не радуются, ведь речь идёт не о них, а о теневом сексе, который стремится выйти из коррумпированных кругов и влиться в полноценное общественное бытие. Кто стоит на пути?
В первую очередь, это феминистки всех направлений, которые не желают признавать за женщин пассивных педерастов. А эти несчастные, между прочим, страдают от мужланов (активных педерастов) не меньше, чем женщины от натуралов. И если уж мировой феминизм стремится к настоящей борьбе со всемирным мужским хамством, вульгарностью, дискриминацией, бытовым терроризмом, наконец, жлобством, – здесь следует как можно скорее влить в свои ряды сексуально обездоленные слои, аналогичные по дискриминационному фактору.
Для удобства предлагается термин, который не так режет ухо изысканного женского общества: "феминисты", то есть это существа, которые ещё женщинами не стали, однако искренне стремятся к этому. Термин, который бы удачно соединил наконец воедино два таких, казалось бы когда-то, несовместимых начала.
В эпоху, когда к третьему полу (гомосекам) добавился ещё и четвёртый, пятый, шестой, седьмой, восьмой (трансвеститы, травеститы, кросссексуалы, зоофилы, птахофилы, москвофилы и ихтиофилы), следует, наконец, сориентироваться в плане морали и этики, которые значительно расширили свои границы в сфере демократического бытия. Ведь не за горами уже фаунофилия и насекомолюбие, а что мы можем предложить им, если до сих пор сознательно и преступно медлим с готовыми, уже устоявшимися прецедентами? Не говоря уже о геронтофродитах, трансформерах, захермазохерах, роботофилах...
Почему, например, общество до сих пор не узаконило простые брачные отношения педерастов с лесбиянками? А, между прочим, такая комбинация до сих пор неприемлема не только среди натуралов, но и среди прогрессивных сексмаргиналов.