Вещий Олег Страница 50

У него уже отняли доброе детское сердце и выковали из него кремнистый меч. В глазах юноши ни капли доброты, слова его звучат по-чужому, словно деревянные. Из него готовят владыку чужой страны... Верно говорят древляне, что сын Свенельда хочет прибрать к рукам их землю. О, она чует: тут пахнет великой кровью... Видит высокие языки пожаров... Горят деревянные грады и городки, сёла и посёлки... Горит земля древлянского народа. А её сын садится за чужой княжеский стол... Переступает через лужи людской крови и человеческого горя... О, Свенельде, ты хочешь сделать из её сына лютого убийцу и разрушителя, каковым являешься сам? Она должна что-то предпринять... Похитить сына, рассказать ему правду, научить жить не разграбленным чужим добром, а собственной доброй работой и правдой. Сквозь слёзы смотрела на солнце и не видела света. Строила в мыслях пути к очищению сыновней жизни. Но сердце кричало: поздно!.. Поздно, матушка... Яд жестокости уже въелся в мозг и в душу твоего сына. Время утрачено. А оно — время! — всемогущий чародей, когда его оседлают творцы — добрые или злые. Свенельд уже сделал своё чёрное дело... Слёзы заливали ей щёки, намочили платок. Сняла его с головы, прислонилась к чёрному стволу дикої груши и рыдала вслух. Не могла смириться с тем, что потеряла сына. Сердце рвалось на куски и подсказывало безнадёжность. Не хотела его слушать. Хотела выйти на бой с самой судьбой — за сына. Хотела переделать её. И никто в ту минуту не остановил и не сказал: «Чародейка-пророчица! Можешь видеть судьбу других, а на свою смотришь слепыми глазами. Остановись! Ты человек, и тебе не дано менять долю, посланную богами небес...» Никто ей этого не сказал. И Веселина собрала все силы души, чтобы переиначить то, что уже нельзя изменить. Кто выпрямил ствол дикої груши, искривлённый ветрами? Кто собрал воедино каменную глыбу, отбившуюся от скалы? Кто вернул в убогий родной очаг сына-изверга, что жаждал загрести чужое добро легко, силой меча?! Никто... Но Веселина была матерью. А материнская любовь всегда слепа... Вдруг послышались поблизости конский топот и перегуки людей. Отскочила в глубину кустов — стала наблюдать. Мимо проходил отряд всадников — в лохматых шапках, голые до пояса, в кожаных ногавицах. Смуглолицые, скуловатые, узкоглазые степняки. Передний всадник заметил издали у скалы Асмуда и Мстишу, показал батурой в их сторону. Всадники сбились в кучу. — Гей-гей! Сюда! — закричал ведущий. Похоже, это были печенеги! Чего они пришли в эти древлянские леса? Что им нужно от варягов? Может, Свенельд замышляет какую-то новую беду для людей. Или для древлян, или для полян. Скорее, скорее выбраться отсюда! Предупредить всех... * * * Над киевскими кручами катились тяжёлые осенние звёзды и падали из небесных глубин в волны Днепра-Славути. Как переспелые яблоки с яблонь. Испуганно хлопали по воде крыльями белые лебеди. В такую пору на киевских увалах воцарялась громкая тишина. Кто-то хлопнет дверью на кожумяцком конце — эхо докатывается до Княжьей Горы. Запоют девушки на Подоле, у пристани на Почайне, вьются-завиваются их голоса, как стебельки цветов в веночек. А звёзды в киевском небе всё катятся, всё падают, вычерчивают огненные дороги человеческих судеб. Житяна отложила кусок полотна — темно, не видно, как и иглой ткнуть, чтобы сшить мужу рубаху. Положила на колени тяжёлые руки. Молчала. Молчал и Гомон. Всё уже переговорили за совместную жизнь, всё передумали. Всему знали цену. Потому в такую пору лучше всего посидеть на завалинке своей избы молча. Жаль только, что Гомон не мог видеть звёзд на небе. Может, и свою звезду-долю увидел бы, а может, узрел бы в звёздных туманах и тот храм, который хотел воздвигнуть на Оскольдовой могиле. Просил Житяну внимательнее вглядываться в глубины вечного неба, найти там очертания такого храма и всё ему пересказать. А он душой увидит его. И возведёт вместе с подольскими плотниками. На радость людям. Во славу небес. В память своего рода и народа. Вглядывалась Житяна в звёздное кружево ночного неба, и чем дальше, тем больше открывалось ей новых светов и новых миров. О них и расскажет Гомону. Впосеет в его душу зерно для новых дум. — О чём молчишь? — отозвался Гомон. — Слушаю небо. Слышишь, как шелестят звёзды? — Слышу. Но они не шелестят, это мимо них пролетают тугие вихри. Там всё гудит и дрожит... — Разве? — Ага... — она снова прислушалась к тишине звёзд. Вдруг хлопнула калитка. — Степко пришёл! — обрадовалась Житяна. Недавно он вернулся из Болгарии и Царьграда. Привёл много книжных людей — пресвитера Григория, моравов и болгар. Теперь открыли они схолу на Княжьей Горе. Крестят людей в новую веру, кто пожелает. — Добрый вечер, мама, добрый вечер, отец, — заговорил поспешно. — Я ненадолго, от княгини. Просит спросить отца, сможет ли он поставить большую церковь для христианского Бога и для пресвитера Григория. Чтобы по греческому образцу была. — А что князь Игорь? Не воспротивится? — Да нет — княгине ни в чём не перечит. Однако другая беда с ним: согласился отдать Свенельду всю землю древлянскую в полюдье. — Древляне же восстанут против Киева за это! — всплеснула в ладони Житяна. — Беда нам. Если Свенельд укоренится там, из тех чащ его не достать, а до Киева ему один прыжок. Княгиня хочет молиться Богу, чтобы помиловал нас. Поэтому, говорит, надо поставить угодный Богу храм. — Но я никогда не видел христианских церквей, сын. Как плотникам рассказать? — А ты построй такую, какую умеешь. Свою. Чтобы красотой была дивной. Любой Бог красоту примет, если она от чистой души, — подсказала Житяна. Потому что и сама в это верила. Бог — это красота. Что есть выше её? — Может, и так,— согласился Степко.— Так и скажу княгине. Житяна заёрзала на завалинке. Княгиня, княгиня... для него только княгиня и существует... Княгиня велела схолу открыть... Княгиня велела ученых священников привести. Княгиня хочет своему новому пресвитеру церковь поставить. Кроме неё, ни об одной девушке или женщине не упоминает её сын. А ему уже пора и жену иметь, и детей... Но не говорит ему об этом. — Передай княгине... Слепец не может построить храм, какого не видел. Но с тем Свенельдом плохо вышло... Что же тот Игорь, не поймёт, что к чему? — Ат... ему только походы мерещатся. Хочет снова идти за Азовское море. Ему что? — Кто ж тут управлять будет? — Кто ж, княгиня!.. — Разве это женское дело — править в таком краю? — удивилась Житяна. — Что поделаешь. Не оставишь же землю на произвол судьбы. Должна... — Авжеж... авжеж! — согрела душой свои слова Житяна. Судьбинушка честная! Помоги княгине в её трудах... Не зная, легко и в грех упасть, осуждая правителей, а и у них жизнь — не мёд. Да ещё когда это женщина — и дети малы, и муж непутёвый. — Тяжело ей? — переспросил Гомон. — Великая тяжесть на её плечах. — Хоть ты помоги... А то какой-нибудь бродяга, заброд или пьяница снова вылезет в правители Киева. Не доведи до того, силы небесные...— заговорила Житяна. Уже не было на княгиню обиды в её мыслях. А за Степка она сама поладит. Присмотрела дочь подольского кожемяки Мальву, так и поговорит с ним. — Степко, останься-ка ночевать сегодня дома. Есть для тебя хорошая новость. — Скажи новость теперь, потому что должен на Гору бежать. Княгиня на совет зовёт. Опять та княгиня! Снова бежит к ней! Матери не оставляет ни одной минуты радости, чтобы побыть вместе, поговорить по-домашнему... — Хотела тебе хорошую девушку показать — Мальву. Кожемяки Хвалина дочь. Пора тебе думать о семье. Человек живёт на свете, чтобы продолжить себя в детях. Где твои дети? Пора и о своём роду подумать. Степко не ждал такого разговора. Сел рядом с матерью, пригладил свою курчавую золотую бородку. От этой беседы всё равно не отмахнуться. — Что я вам скажу, мама? Сама хотела, чтобы я постиг тайну письмен. Теперь вижу, какой великий мир они открывают человеку. Вот и схолу свою потому собрал — обучаю отроков. Как меня когда-то учил... пресвитер Григорий... Схола, отроки — вот и есть мои дети, мои потомки. Вырастут — свои схолы создадут, новых детей научат. И не переведётся в Русской Земле свет мудрости. И будет наша просвещённая держава известна и слышна во всех концах земли. Придут к ней другие народы и поклонятся ей. И поблагодарят первозачинателей. И меня тоже. А люди будут за нас молиться в храмах из рода в род. — И... тебе будут молиться? — не верила Житяна. — И мне, и всем, кто положил свой труд ради света людей. Непостижима дорога жизни у её сына... — Лучше бы жил, как все, сынок. — Тогда никогда бы не было святых, мама. Некому было бы освещать путь людям. Вы же помните того безрукого просветителя, которого уничтожил Олег? — Горькая его доля, сын... — У всех просветителей такая доля. Должны ведь класть свою жизнь на жертвенник человеческой мудрости. Ты сама толкнула меня к этому... — И зачем я это сделала? — с грустью покачала головой Житяна.— Лучше бы, как все... — Не ваша вина, мама. Так определила Судьба. От неё не оторваться. — Судьбинушка наша...— шептала Житяна, и слёзы печали затуманивали ей глаза. Подняла лицо к небу — яркие осенние звёзды замигали ей таинственно и ясно. О чём их речь?.. Степко тем временем уже был за воротами. — Слышишь, мать, наш сын — советник княгини. Великим человеком стал наш Степко...— спустя миг Гомон добавил: — А что, если я передам ему тайну, как ставить храм из дерева. А он на свой лад пусть и строит. Видел же те церкви в Болгарии, так и сделает такую для княгини. Пусть молится своему Богу — она ведь стоит за нашу землю и за мир. Вон, сын Свенельда седой, откуда хочет прыгнуть на Киев! И что это за нечисть та варяжская налезла к нам? А что ж Маломир-князь?.. Пока отец вот так говорил с матерью, Степко уже поднялся на вершину Киевской Горы, где стояли Ольжины палаты. Игорь да Свенельд нынче пьют брагу и мёд в гриднице, ибо помирились меж собой. Слепой душой и куцый разумом их Игорь-властитель! Недаром Олег не допускал его к управлению. Сумеет ли теперь княгиня перебрать то державное правило и противостоять Свенельду окаянному? Если нет, то эти чужеземные пройдисветы изнутри източат силу Киевской земли, изнурят её распрями между племенами и народами, разорвут меж собой её земли и города. Княгиня люто ненавидит Свенельда и его волчью стаю. Но она бессильна. Игорь сговорился со Свенельдом ради призрака дружбы: отдал тому в полное владение всю древлянскую землю, чтобы задобрить волчище...