— Я пойду дочку известить, что у нас гость. — Пошёл, а я к окну.
Гапка цокотала возле сада. Рядом с ней кто-то стоял; белела с рукавами сорочка; на высокой, стройной фигуре мерцала увенчанная цветами головка...
— Марта! Марта! — позвал старый.
— Сейчас! — откликнулась Гапка.
Высокая девушка легко перешла двор и стала на крылечке. За ней подскочила Гапка. Старый что-то тихо говорил, девушка слушала, стоя перед ним с опущенной головкой, и будто послышалось мне тихое, грустное слово...
Старый обернулся и был как-то немного неспокоен.
— Дочка моя ещё очень молода, — начал, — людей она ещё мало видала... Она добрая, да ещё дитя.
Тем временем Гапка занялась ужином, брякала мисками, стучала и что-то кому-то с великим жаром доказывала шёпотом. Старый, сложив руки, сидел передо мной и спрашивал про наш приход, вспоминал свой, что когда-то у него был, и поглядывал то и дело на дверь.
Гапка, всё устроив, пригласила к ужину. Старый ведёт меня к столу и зовёт:
— Марта!
Гапка снова выбежала и опять за дверью зашептала.
— Марта! — зовёт старый. — Марта!
В дверях стала высокая девушка в свежем венке. Хоть встала она подальше, хоть встала в тени, но мне ясно было видно, что не рада она гостю; поклонилась низко, а глаз на меня не подняла.
— Вот моя дочка, это моя Марта, — показывает старый.
А Гапка вздохнула и широкие рукава Марте поправила. Поклонился и я.
Пока мы ужинали, Марта с Гапкой прислуживали, и всё Марта меня далеко обходила... а тут надо слушать, что старый говорит... Так далеко она обходила меня, что никак я её толком не разглядел... Вижу только, что личико румяное, да коса длинная, и руки белые... После ужина она сразу исчезла.
Тогда старый спрашивает меня:
— Угодилась ли тебе моя Марта, или нет?
— Угодилась, — говорю; хотел похвалить её, да словно кто железной лопатой по голове ударил — так у меня в голове всё смешалось. Вижу, старый радуется.
Спать меня Гапка уложила в светёлке за сенью. Светёлка та была с забитыми окнами: вошёл я туда, всё чёрное — только глаза свои берегу.
— Не бойтесь, ложитесь прямо — всюду сено и мягко, — кричала Гапка под дверью, — а света нельзя: сами не заметите, как подожжёте дом. Я уж в прошлом году напугалась — хватит с меня. Спокойной ночи!
Я подумал и лёг прямо, и правда: всюду сено и всюду мягко.
Только мне не спалось. Всё мне виделась высокая фигура, всё мелькали надо мной широкие рукава с вышивкой и белые руки... "Чего она такая неприветная", — думаю про себя и чувствую, как сердце у меня стучит и стучит...
Заснул. Снились какие-то чудные сны — просыпался, а проснувшись, не мог вспомнить, что снилось... Проснулся утром; слышу какой-то говор... сквозь забитое окно в щёлки солнце — словно золотые стрелки. Слышу, пташки щебечут, деревья шумят... Я к щёлочке глаз — Марта стояла как раз передо мной и смотрела куда-то далеко, меж деревья в сад, задумалась. Хороша она была, молода и свежа, как утро. Лицо — как у доброго ребёнка. О чём-то она думала и грустила.
"Пусть же на меня взглянет!" — подумал я и стукнул. Она испугалась, взглянула на моё окно и исчезла.
Старый ласково меня встречает и уже называет меня "любимый".
— Ну что, проспал у нас? Утомила дорога?
— Вот ещё! — откликнулась Гапка. — Да если б кто и три года спал, то на четвёртый бы заснул — так там хорошо спать.
А я думал: "Когда б он уже не тянул, а скорее к делу".
— Что ж! — начинает он. — Угодилась тебе Марта — и бери! Это даром, что ты из казаков, — все, говорю, люди у Бога и у бедного!
— А дочка ваша знает, что я её сватаю?
— А как же! Знает. Я ещё вчера ей сказал, сразу как ты приехал, и после ужина, как ты спать пошёл, я снова.
— Чего ж она будто грустная? — спрашиваю.
— Ещё очень молода, так дурочка. Ещё своего счастья не понимает, где оно. Вот и капризничает: "Не хочу замуж!"
— А вы спрашивали, почему не хочет?
— Да что ж там спрашивать! Какая-то ерундица.
— А может, у неё кто-то другой на уме?
— Упаси Боже! Да она ещё и не видела никого близко — тебя первого. Кто поедет к бедному отставному попу... Это она так... дурочка... ещё не знает тебя... Познакомитесь — полюбит.
— А если нет?
— Почему нет! Она сама видит, что ты человек добрый, она у меня умная!
А мне вспомнилась Лукашина покойная жена, что говорила ему: "Вы добрый человек, а я себе смерти желаю!"
"Не возьму Марты я и сам", — думаю, да и задумался, как бы её взять...
— А что задумался? — спрашивает старый. — Не думай!
— Хорошо, — говорю ему.
Пришла Марта к обеду грустная, тихая и холодная; я к ней не заговаривал, хотел и не смотреть, да уж не сдерживался — глаза мои косятся и косятся в ту сторону, где она.
Вечером мы гуляли по саду. Впереди шёл старый, а я за ним, а за нами Гапка и Марта. Гапка всё бросалась то в ту сторону — поднять сухую веточку, то в эту — спугнуть воробьёв; Марта шла, опустив головку.
Прошёл ещё день — Марта всё грустная. Я стал думать, что лучше мне домой возвращаться, а сам себе говорю: "Подожди ещё, Тимоша, подожди ещё немного, брат!" — и жду...
После обеда лёг старый отдохнуть, а я сидел сам в комнате, когда вошла Гапка быстро.
— Пошли бы вы в сад прогуляться — пойдёмте, я вас провожу.
"Разве я сам дороги не знаю — чего пристаёт?" — думаю, иду за ней.
— Где вы там? — крикнула Гапка.
— Я тут, — ответила Марта из-за деревьев.
— Идите же сюда — скорей-скорей!
Марта быстро вышла на тропинку; увидев меня, покраснела и остановилась.
— Вот гость скучал один, — говорит Гапка и побежала, на бегу говоря: — Мне очень некогда.
А у меня в глазах всё только кружки, кружки красные... показалось мне, что Марта убежать от меня хочет.
— Куда же вы убегаете? — спрашиваю. — Подождите немного.
— Может, вы не знаете, — сказала она мне, — что я вас не хочу. Меня не слушают.
Глаза у неё полны были слёз.
Я совсем опешил, но, уважая себя, приободрился и ответил ей:
— Я и сам так думаю.
Она на меня посмотрела. Глаза тихие, ясные и проникновенные, и говорит:
— Зачем вы к нам приехали? Вы меня не знаете, а приехали сватать. Вам всё, наверное, всё равно, какая у вас жена будет, а я так не хочу. Я хочу себе в пару.
И стоит против меня, и говорит, будто жалеет.
— Так вы, видно, кого-то уже выбрали себе — так и скажите!
— Нет, ещё никого. Я ещё никого не знаю.
— А что же вы ищете для души? Кого вам надо?
— Я не знаю... Кого-то, к кому моё сердце приляжет...
— А почему ж ко мне ваше сердце не приляжет? — шучу, а у самого на сердце будто мыши скребут лапками.
Она ничего не сказала.
— Я от вас уеду, — говорю ей, — а пока вы меня не пугайтесь — я человек смирный.
Она тогда подошла ко мне ближе и говорит:
— У вас нет рода?
— Нет, — говорю, — нет у меня никого!
— Вы хотите в Макухи на дьяка или вы там бывали? Какие там люди? Красиво ли там?
— Не знаю. А мне всюду хорошо: куда ни приду, так гонят!
Старый пришёл и радуется, что мы вместе с Мартой.
— А у нас скоро праздник, — говорит он, — увидишь, как наша молодёжь гуляет.
— Не увижу — мне уже пора домой ехать.
— Останься на праздник! — говорит старый.
— У нас очень весело в праздник, — сказала Марта. Я на неё взглянул, и она смотрит на меня и добавляет:
— Останьтесь!
Остался я. Марта от меня не убегает, садится рядом. "Не буду я ничего говорить!" — думаю и решаю про себя, да только что встретил её одну и говорю ей:
— Пойдёте вы за меня?
— Пойду! — ответила она.
Нас обручились. Свадьбу решили сыграть через месяц.
Старый сел письма к попам писать, а Гапка начала вывешивать на солнце тулупы и кунтуши, а мы с Мартой вместе... Немного мы и разговаривали с ней: "Добрый день!" да "Добрый вечер!", а славно было нам тогда! Что было говорить? О чём спрашивать? Достаточно было взглянуть в глаза друг другу. Сидим, бывало, со старым и с Гапкой; старый что-то прежнее вспомнит — плохое или хорошее, Марта на меня глядит, будто говорит: "Слышишь?", будто спрашивает: "Знаешь?" Или Гапка что-нибудь своё расскажет, — она любила всё про дураков рассказывать, — Марта смеётся и всё равно на меня смотрит. Помню, однажды была сильная буря. Гапка зажигала перед образом свечки, старый громко молитвы читал, мы, притихшие, сидели рядком с ней...
Давно уж пора мне домой ехать. Попрощался я. Старый меня иконой благословил. Гапка повесила мне на шею торбу с книшами, как жалованную саблю, проводила меня за ворота. Марта мне кланялась. Иду я возле своего возка мимо сада, и так сердце моё ноет, как у молодого рекрута, когда из высоких вишен показалась Марта. Я к ней кинулся, схватил за руку, как поймал, а она говорит:
— Благослови вас, Боже!
— Постойте, — говорю, — погодите!
— Когда же вернётесь? — спрашивает меня.
— Через месяц вернусь.
— Хорошо, возвращайтесь через месяц.
— Как вы со мной весело прощаетесь, — говорю ей, — аж и мне любо!
— Это чтоб вы весёлый вернулись!
— А если не вернусь?
Она ко мне:
— Почему?
— А кто ж теперь знает почему? Вы быстро меня забудете?
— Если уж забывать, то надо быстро; только я не забуду.
IV
Вернулся я домой. Лукаш встречает и в глаза смотрит, спрашивает:
— Ну что? Ну как? Вижу, — говорит, — вижу, что ты весёлый, — значит, всё в порядке?
А я вздохнул: надеюсь, что уж печальнее меня и в мире нет!
— Что ж не говоришь? — спрашивает Лукаш. — Дело не вышло? Уж поповна, наверное, выдана?
— Нет, — говорю ему.
— За тебя не пошла?
— Пошла. Я обручился.
— Обручился! Ну что ж она? С охотой идёт?
— С охотой своей идёт.
Тогда он стал спрашивать, молода ли, красива ли, и как меня встретила, и как проводила, — слушал всего внимательно, радовался, а всё-таки в конце погрустнел и задумался.
— Если так, то будешь счастлив, — говорит мне, — знаете, говорит, вот как иногда рекруту говорят: будешь полковником.
Пошли мы с Лукашем известили батюшку — батюшка тоже радуется. Я прошу за то письмо к попу в Макухи, он сел письмо писать. Макухинский поп приходился нам родственником — племянником по другой линии. Услышала Павлютиха — пришла на меня поглядеть с кувшином в руках, кое-что у меня спросила и сказала:
— Смотри-ка, какой стал! Как похорошел! Вот, радуется!
Она сразу заметила, что Лукаш немного грустный, и спросила его:
— Чего это вы растерялись? Разве никогда не слышали, что люди женятся?
— Молодой он слишком, — ответил ей Лукаш.
— Так что? Ещё и не такие молодые женятся — бывает, женится такой, что куда ни пойдёт, так и забудет, что женатый.
Взяв письмо от батюшки, я, не теряя времени, сразу отправился в Макухи — не надо мне ни отдыха, ни передышки. Шёл, шёл, шёл и дошёл. Шёл я так быстро, что даже ни о чём и не думал.