Зоня сама и к Дарке пошла.
— Ты, послушай-ка! Пойдёшь покажешь мне и панне, где есть зверобой.
— У меня нет времени! — угрюмо ответила Дарка, бросив искоса на Зоню тёмно-серыми глазами из-под белых от извести бровей.
— Тётя позволила.
— Какая тётя? — так же угрюмо спросила Дарка.
— Ну, моя тётя, пані Качковская!
— Ага, ключница…
Дарка замахала кистью по стене, не оглядываясь на Зоню.
— Ну так пойдёшь ты или нет? — крикнула Зоня. — Да помедленнее с той кистью! Вот на меня брызнуло!
— Так иди, Дарко! — сказала Ярина.
— Да ведомо, иди, коли зовут, — добавила и мать с тревожной поспешностью, толкнув Дарку локтем.
Дарка оглянулась. За ней, немного в стороне, стояла Юзя и так жалобно-печально смотрела…
Дарка положила кисть возле вёдра, вытерла лицо рукавом, подтянула передник и направилась к калитке, сказав через плечо Зоне:
— Ну, идёмте!
Юзя встретила их у калитки и пошла рядом с Даркой, несмело-нежно глядя на неё, но молча.
— Да не бегите так, — остановила их Зоня, когда они уже были возле "официны", "на том дворе", возле панских хлевов, — подождите, я забыла зонтик, на том пастбище загоришь, как цыганка.
— Если вы за зонтиком пойдёте, то я иду мазать, мне некогда долго ходить, а то ещё ключница потом вычтет мне полдня, скажет — не целый день работала.
При слове "ключница" Зоня зло сжала губы, а Юзя покраснела и поспешно заговорила:
— Нет, нет, пані Качковская того не сделает, ведь она же позволила, она же…
— Хорошо вам говорить… Я иду на пастбище, а кто как хочет, про меня!
И Дарка решительно пошла вперёд. Зоня было отстала и надулось лицо, но Юзя что-то зашептала ей на ухо и так заметушилась, что Зоня смилостивилась и пошла за Даркой, прикрываясь, как могла, платочком и широким рукавом блузы.
На самом солнечном месте пастбища золотился бледным светом островок мелкого низенького, словно воскового, зверобоя, среди моря пёстрого маёвого луга.
— Вон там! — показала Дарка на тот островок, и все трое начали рвать густые звёздчатые цветочки.
Но Зоня вскоре отстала, сказав, что она не может вынести этой "шальной жары", отошла на вырубку и легла там в холодке под кустиком.
Юзя проводила её взглядом. Потом тихо, немного дрожащим голосом обратилась к Дарке:
— Что ты теперь делаешь, Дарко?
— Видите, зверобой собираю…
— Нет, не теперь… а всегда?
— А всегда, как всегда: хожу на работу, дома всё делаю, скот гоню.
Дарка говорила не слишком приветливо, но всё же не так угрюмо и жёстко, как недавно с Зоней, скорее печально. Её глаза расширились и неподвижно смотрели на крошечный цветочек зверобоя, что дрожал в её руке.
— А Приську кто смотрит?
— Приська большая, зачем её смотреть? Да ведь Гапка меньше есть.
— А Гапку кто смотрит?
— А наша Улянка! Уже ж Улянке почти шесть лет теперь — разве не доглядит?
— А ты… а… а с кем ты теперь играешься?
Дарка перевела глаза с цветка на Юзю.
— А есть ли у меня время играться? Разве я малая?
— А тогда ж игралась?
— Тогда!.. Да и тогда, как я там игралась? При гусях да при детях — то уж развлечение! Ну, так ещё тогда можно было хоть в праздник или тайком.
— А теперь? Разве и в праздник нельзя?
— Нет.
— А что же ты делаешь в праздник?
— Что? По ягоды хожу, по щавель, а что соберу, несу продавать. А то ещё и со скотом мать посылают, потому что Иван всё больше при лошадях, на ночлег ездит, а Ярина в праздник на музыки идёт.
— А ты на музыки ходишь?
— Редко.
— Почему?
— А кто ж будет скот гонять?
— Почему же Ярина не чередуется с тобой в праздник? — настаивала Юзя, по-старому проникаясь интересами своей подруги.
— Мать говорят, что Ярина уже девка, то ей полагается идти на музыки, а я ещё малая.
— Так ведь только что сказала, что не малая?
— То как к чему! — Дарка улыбнулась впервые за всю беседу, и то грустно. Но Юзю та улыбка всё же подбодрила.
— Послушай, Дарко, а ты себе справила такую юбку, как у меня была, помнишь?
— Эй, где там! Мать из домотканки сшили — и всё.
— А ты, Дарко, знаешь что? Ты вот вечером приходи, ну когда-нибудь, ну, может, и сегодня, то я тебе ту юбку дам, мама позволят. Юбка ещё хорошая, но я из неё выросла… Ах, правда!.. так ведь и ты выросла…
Юзя как-то смутилась. Но у Дарки щёки вспыхнули и глаза заиграли и уже не казались тёмными.
— То ничего, панна! Я надставлю возле ворота, у нас так делают, из-под кафтана не видно! Так когда, говорите, прийти?
— Вечером, как подоят коров. Я тогда буду учиться в своей комнате… одна… ты приди под окно.
— Может, пусть бы лучше мать пошли?
— Нет, нет, Дарко, ты приди, ты сама, сама! Придёшь? — Юзя тихонько дёрнула Дарку за рукав и заглянула ей в глаза.
Дарка улыбнулась, не так, как первый раз, а будто расцвела, и Юзе вспомнились самые весёлые минуты из их прежних тайных игр: жидовские качели… катание по сену…
— Хорошо, приду! — и Дарка весело, решительно кивнула головой дважды.
— Ой, да скоро ли вы там? Тут комары заедают, — протянула будто сонным голосом Зоня, лениво встала из-под куста и, медленно переступая, пошла к ним.
— Да уже, уже довольно! — поспешно крикнула ей Юзя и побежала навстречу. Дарка пошла медленнее.
Дорогой домой все трое шли рядом. Юзя посередине, Дарка несла в переднике зверобой. Солнце припекало, девушки размялись, как-то не говорилось. Когда пришли к дому, Юзя сказала нести зверобой в её комнату, где было сложено и всё остальное зелье на Юзином столике поверх книг и тетрадей.
Юзя села писать на длинных бумажках слова: "A słowo stało się ciałem i witało między nami"[60].
Зоня села тут же за столом, складывала те бумажки узенькими полосками, связывала в колечки и брала их за основу для маленьких веночков, вплетая в каждый веночек по нескольку стеблей из каждого сорта трав и цветов. Веночки выходили у неё очень изящные и крошечные, словно для королевы эльфов. Дарка, положив зверобой на стол, не вышла из комнаты, а стала за стулом у Юзи и засмотрелась на работу панночек, на Юзину с любопытством, на Зонину с мрачной завистью.
Вскоре Зоня вышла в салон, чтобы щипнуть несколько веточек мирта и розмарина на самый маленький зелёный веночек, что должен был украсить завтра святейшую святыню — "монстранцию" со св[ятыми] дарами. Едва прикрылись за нею двери, Дарка шёпотом обратилась к Юзе:
— А дайте-ка, панна, и мне того бумажку, пусть-ка я сделаю один веночек.
Юзя дала ей бумажку, взглянув сперва на дверь. Дарка начала его складывать неловко, мяла и пачкала пальцами, измазанными в извести и зелени. Наконец бумажка порвалась, но Дарка не осмелилась просить другую и начала вить веночек на зелени, заматывая на ней цветы и травы прямо стеблями без ниток. Венок выходил большой, лохматый, но Дарка спешила плести скорее и ни на что не смотрела.
Зоня вошла в комнату, напевая благочестивый гимн "Do serca Jezusa"[61] (ей хотелось вообще петь, но напротив такого праздника не годилось петь её обычные весёлые песенки), но, взглянув на Дарку с венком в руках, оборвала песню и расхохоталась.
— Ой, панно Юзечко, прошу взглянуть, что она слепила! Какое-то тряпьё!.. Зачем ты переводишь травы? Кто тебе позволил? — обратилась она к Дарке уже без смеха.
— Да ничего… пусть… — пробормотала Юзя и, покраснев до боли, склонилась, будто пиша.
— Разве панна Юзечка позволила ей?
Юзя промолчала. Зато Дарка отозвалась.
— А что там позволять? Разве мало того зелья в огороде? Разве я не собирала зверобоя так же, как и вы? ещё и больше!
— Ну, ну, молчи-ка ты! Разинула рот от уха до уха! То говорила: "Нет у меня времени", — а теперь стала да и стоит, а работа пусть ждёт! Я тётке пожалуюсь!
— Не очень-то я боюсь вашей тётки! — отрезала Дарка, однако бросила недоплетённый венок на стол и выбежала вон.
— Зачем было так?.. Пусть бы себе… — несмело пробормотала Юзя.
— Ай, я не выношу таких грубиянок! — горячо заговорила Зоня. — Да и зачем ей тут быть? Если бы ещё какая порядочная чистенькая девочка, а то — из курной хаты!
— Откуда Зоня знает, из какой она хаты?
— Да прошу вас! Ведь от неё за версту тянет тухлым дымом! Фу, до сих пор чувствую, — Зоня помахала платочком у себя перед носом, потом распахнула окно и выбросила в него Даркин венок. Дарка то видела, ведь как раз белила стену возле окна.
Юзя сидела, откинувшись на стуле, сложив руки на коленях, и неподвижно смотрела в окно.
— Панна Юзечка уже все бумажки надписала?
— Все.
Короткий и приглушённый тон того "все" встревожил Зоню: она ещё не слышала такой нотки от Юзи.
— Почему же панна Юзечка не плетёт веночков? — спросила Зоня, будто запрашивая ласки.
— Так.
— Но прошу сказать почему?
— Потому что Зоне не понравится, и Зоня выбросит в окно. — У Юзи уже дрожали губы, и голос едва прорывался, так что тот язвительный тон, каким она хотела это сказать, совсем не вышел, а получилось жалобно, плаксиво, совсем по-детски.
— Панна Юзечка сердится на меня?
Юзя уже не имела голоса ответить.
Зоня заглянула ей в лицо, Юзя опустила дрожащие ресницы.
— Панна Юзечка сердится на меня, на свою Зоню? И за что же? За ту девчонку? Разве не правда, что из курной хаты все вещи дымом тянут? Разве я виновата, что я не выношу дыма? И что ж я той девчонке сделала? Что не очень вежливо заговорила? Ведь она, в конце концов, не графиня!
Юзя всё же собралась с голосом.
— Fräulein Therese говорила, что нужно быть вежливой со всеми, даже с челядью. Она говорила, что так ведут себя все аристократки. Разве нет? Зоня должна то лучше всех знать, потому что Зоня воспитывалась с графиней.
Зоня слегка покраснела, но ещё горячее заговорила:
— Никто не может быть вежлив с грубиянками. Разве панна Юзя считает, что каждая девчонка имеет право со мной как хочет разговаривать, а я ей должна вежливо кланяться за это?
— Но ведь Дарка Зоню первой не задевала, — тихонько и будто не Дарку, а себя оправдывая, сказала Юзя.
— Надо было послушать, как она говорила со мной сначала! Я её звала, как добрую, а она меня чуть не съела! И перед всеми девчонками, аж мне стыдно было!.. А панна Юзечка забыла, как то наглое девчонка озлилась, когда я хотела пойти за зонтиком?.. Да что мне говорить? Панни Юзечке всё равно. Пусть бедную Зоню кто хочет обижает, панна Юзечка ещё и сердится, что бедная сирота Зоня не умеет быть вежливой, как графиня. А как же было Зоне брать пример с графини? Перед графиней все на цыпочках ходили, а Зоньку кормили толчками по углам, потому что за неё никто не заступился бы. Зоня должна всё от всех принимать, на то она бедная…
— И Дарка ж бедная, Зонечка, — умоляющим голосом сказала Юзя.
— Чем она бедная? Имеет дом, к работе привыкла, имеет отца-мать, имеет всегда где приютиться.