Какая та Ярина! Она и забыла, как Юзя, пока ещё не было гувернантки, выпалывала вместе с Даркой её же, Яринин, огородец, что за хатой на клинке насажен. Ещё ведь Юзя тогда ей "панской мяты" и "оргинии" у мамцы выпросила, а Ярина не дала Юзе "мужичка" пересадить: "Вы-то всё равно испортите, малы ещё садить!" Уж тая Ярина! Думает, что как ей 12 или 14 лет (а вот и сама не знает, сколько ей есть!), то уже она и "девка"! На музыки ходит, платок завязывает, как взрослая! Юзя её никогда не любила… Вот наилучше, когда Дарка приходит сама кровавник собирать, там, где прививки, в новый садок. Туда не видно ни из дома, ни из беседок, там Юзя ложится в траву возле Дарки, помогает ей собирать кровавник (да и щавель — Мартосе на борщ), книжка лежит близенько — "на всякий случай", — но Юзя не учится, они с Даркой болтают по душам.
— И зачем вы-те, панно, столько учитесь? — спрашивает Дарка.
— Ну, потому что мне так говорят.
— А зачем оно им?
— Так, потому что у нас все дети учатся.
— А что с того?
— Как это что? — удивилась Юзя, но ответа не нашла.
— А известно, что вам с того? Ну вот вы-те учитесь по-немецки и по-французски, а зачем оно вам?
Юзя улыбнулась, как старшая к ребёнку.
— Как же зачем? А если я поеду за границу, — там же все говорят или по-французски, или по-немецки, так я ж бы ничего там не поняла.
Дарка насупилась.
— Нужно вам за границу ехать!.. Почему вы-те не хотите здесь сидеть?
Теперь уже Юзя смеялась.
— Да ну, какая ты, Дарко! Разве ж я говорю, что вот я уже должна ехать? Я так только, как бы!
— Ну, так и не нужно учиться, — настаивала Дарка, — если не поедете, то что вам с того выйдет, как будете по-какому-то там, неведомому, знать?
— Ну… что?.. А зачем же все учатся?
— А я-то знаю? — понуро ответила Дарка.
— Ну вот же и ваш Иван в школу ходит.
— Ба, парень! Парням что другое! — Дарка оживилась, забыла сердиться и повернулась к Юзе. — Парень меньше в войске будет, если выучится в школе, парень может в писаря выйти, в учителя…
— И девушка может в учительки выйти! — перебила Юзя.
— Так вы-те были бы учителькой в школе?
— Может, и была б, — нерешительно, без всякой уверенности промолвила Юзя.
— Эй, да ну! Так вам только хочется говорить.
— Ну, может, гувернанткой была б, — чуть увереннее промолвила Юзя.
— По чужим панам служили бы, как та ваша немка? Да вам того? Ведь вы-те богатые!
— Ай, отвяжись, я не знаю!
Юзя наклонилась над книжкой, и губы её начали дрожать.
— Так зачем учиться, как так? — почти шёпотом спросила Дарка, искоса глядя на Юзю и щипая какую-то травинку.
Юзя вдруг бросила книжку, упала в траву и заплакала беззвучно.
— Панно, панно! — встревожилась Дарка. — Чего вы-те? Чего? Разве ж я что? Да я ж ничего…
— Чего ты меня мучаешь? — отозвалась Юзя сквозь слёзы. — Разве я знаю, зачем учиться? Учусь, потому что так говорят… потому что должна… Я и за границу не хочу… Надоело мне всё! и немка, и книжки!.. А ты ещё допытываешься… Что я тебе скажу?
Дарка сидела ни то ни сё и не знала, как переменить разговор. Упав в траву, Юзя невзначай покрыла Даркины ноги своей широкой юбкой. Дарка взяла в руку складочку той "маринарской" юбки, синей с белыми полосочками, и промолвила, неловко улыбаясь:
— Так вы-те новую юбку надели? Что-то я её ещё не видела… Когда-то вам её пошили?
— Вчера, — сквозь белую платочку отозвалась Юзя.
Она тоже рада была переменить разговор и тоже не умела того.
— Какое ж то хорошенькое, — вела Дарка, гладя пальцем полосочки, — чуть ли не дорогое? — В голосе Даркиной зазвенел уже натуральный интерес.
— Не знаю… нет, дешёвое, по два злоты, или что, — без интереса, но уже спокойнее ответила Юзя.
— Ой, моя долюшка! — вскрикнула Дарка, — то это вам ещё недорого?.. Когда ж я себе на такую заработаю?! мать всё говорит: заработай! Легко им говорить, коли ж моё всё идёт в отработку.
Юзя покраснела. Она знала, что её подруга работает им, панам, "за долг".
Дарка сидела задумавшись.
Юзя подождала немного, потом заговорила:
— О чём ты думаешь, Дарко?
Дарка встрепенулась.
— Да всё о том долге, — когда-то мы его отработаем?.. Эй, уж хоть там как, а на тот год и я пойду в поле. Уже ж тогда я буду больше. Ярина в прошлом году уже ходила… Только что я себе за одно лето заработаю? Такая дорогая юбка, а у меня ж и кафтана так же нет… Ещё то ли мать дадут справить.
— Как же она может не дать? — горячо вступилась Юзя. — То ж будут твои собственные деньги! Она и так должна тебе всё справлять! С какой стати она может брать твои деньги себе? Как мне татко дарит серебряные пятачки, то мамця их никогда не забирает, а твоя мать всё себе гребёт!
— Да не так то и себе, — рассудительно пояснила Дарка, — вот так, понятно, то соли нам надо купить, а тут неоткуда, то сельди, то спичек, или там ещё чего, а то и хлеба не станет, так уже и по деньгам… Однако, может быть, как-то-таки можно справить юбку, коли ж дорогая! по два злоты локоть, так это ж сумма!.. А встаньте-ка, панно, дай я посмотрю на вашу юбку, рясная ли, — сколько ж на неё идёт?
Юзя встала, а Дарка расправила на ней юбку, ища швов и считая клинья.
— Как-то оно так порезано, что я и ладу не дойду… У нас не так шьют, как у панов, — молвила разочарованная Дарка.
— А ты примерь, может, и так хорошо, — и Юзя быстро спустила с себя юбку, оставшись сама в нижней белой, ещё короче. Дальше сняла и блузку, чтобы Дарка могла совсем "быть панной".
Дарка тем временем распоясала крайку, сняла "фартух" — белую домотканую юбку, протканую в подоле красной пряжей в пять рядов, — и осталась в одной сорочке. Потом надела Юзино платье, едва натянув узкие рукавчики блузки поверх широких рукавов, поверх сорочки с десятки. Юзина юбка едва достигала колен Дарке.
— Ой, какая же короткая, да какая же тесная! Как вы-те в таком ходите? Смотрите, совсем ноги видно! — расхохоталась Дарка.
Юзя тоже звонко засмеялась.
Вдруг за ними кто-то громко хлопнул в ладоши и вскрикнул:
— Matko cudowna![47]
Девушки онемели от испуга.
Под ближайшей грушей стояла ключница, пані Качковская, жена панского эконома. Морщины на её престарелом лице как-то углубились от гневного удивления, и оттого лицо казалось совсем старым и грозным.
— Matko cudowna! — восклицала она. — Панно Юзю! Как же паненка может позволять, чтоб такой кучкудан напяливал на себя платье паненки? Ведь паненка может Бог знает чего набраться! Потом доктор будет паненку от чесотки лечить! Фу, стыд! А кто ж такое видал?.. Ну, а ты чего стоишь, как пень? — обратилась она к Дарке, сменив проникновенно-укоризненный тон на грубо-яростный. — Снимай-ка панские платья да бери свою тряпьё! — Дарка поспешно стала раздеваться, но Качковская не унималась.
— Что это ты себе думаешь? Разве твоё дело в маскарады играть? Я её зову, я её ищу, а она… Смотри ты на неё! Пусть-но я матери скажу, она с тебя панские игрушки прутом выбьет!
— Мартоха не будет Дарку бить, мамця не позволяет, — вступилась Юзя.
Пані Качковская сжала губы, потом снова заговорила тонким проникновенным голосом:
— Прошу панну Юзю, пусть паненка не портит Дарки, бо то крестьянской девке на добро не выйдет. А паненка лучше пусть о том подумает, что ещё панна Тереза паненке скажет. Панна Тереза уже с часу ищет паненку к лекции музыки.
На воспоминание о Frl. Терезе Юзя метнулась к своему платью, но Качковская перехватила её.
— Jesus-Marya![48] Разве паненка будет то после этой надевать? Я пришлю девку забрать платье в стирку, пусть паненка того не трогает.
— А как же я домой пойду? — плаксиво вскрикнула Юзя.
— А о том было панне Юзе раньше подумать, — заметила ключница масненько.
— Jussa! Jussa! Aber wo sind Sie doch? Du, liebe Zeit![49] — послышался обеспокоенный голос панны Терезы, и через минуту явилась и она сама.
Пані Качковская, крикнув ещё раз на молчаливую Дарку и бросив пронзительный взгляд на Юзю, подалась прочь. Идя, она подгоняла Дарку, а та на ходу подпоясывалась и старалась не выронить из рук корзинку с кровавником.
Fräulein Therese осталась возле плакавшей Юзи. Немало времени прошло, пока она выпытала от панночки, что, собственно, случилось. Тем временем пришла девка и забрала Юзино платье. Frl. Therese разразилась долгой нотацией о Юзиной "невоспитанности" и ещё не закончила той "литании", как пришла запыхавшаяся, совсем перепуганная бабуня, — она застала в саду пані Качковскую и уже "всё знала". Старая пані, совсем неожиданно, набросилась не на Юзю, а на Frl. Терезу.
— Как могли вы, — укоряла бабуня Терезу ломаной немецчиной с явным польским акцентом, — как могли вы так занедбать дитя? А теперь тут простужаете её! Ведите же её в покои! Она ж дрожит от холода!
Юзя дрожала, но не от холода. Бабуня укрыла её своим большим чёрным шалем и повела домой. Frl. Тереза, понурившись, шла за ними позади. Все трое дошли до покоев молча.
Ну, уж и было того дня! всякого было: и слёз, и упрёков, и мигреней! На семейном совете решили, что Frl. Therese совсем "ни к чему"; бабуня напомнила, что она и сразу то говорила и что вообще "только француженка может дать панне надлежащее воспитание, к тому же Юзя уже достаточно умеет по-немецки, а французское произношение немка ей даже испортила".
Что гувернантку надо взять другую, на том согласились все, но разногласие было, отправить ли немку сейчас или задержать её, пока подвернётся француженка. В село француженки не очень-то охотно выезжают, и может статься, что Юзя несколько недель или даже несколько месяцев будет сама, — ибо мамця "всегда хвора", а бабуня стара и присматривать за Юзей некому, а это уж совсем не годится, потому что девка "с капризов" может ещё больше привязаться к той Дарке и всяким подобным, — говорила Качковская, — "кучкуданам". Снова же быть ей с немкой после того, как немчин авторитет пошатнулся в её глазах, тоже не годилось с педагогической точки зрения.
Трудный вопрос помогла решить-таки пані Качковская. Вечером, сдавая отчёт о дневном хозяйстве старой пані, ключница осторожно спросила, не имеют ли пані чего "do dyspozycyi"[50], ибо, кажется, панна Тереза что-то говорила, будто имеет выезжать, то, может, годилось бы что ей в дорогу испечь. Старая пані не могла удержаться, чтобы не рассказать "любимой Качкоси" ("можно, впрочем, иметь доверие к такой почтенной кобите") всех семейных забот в том деле.
Качковская несмело, опустив глаза и приподняв брови, заговорила:
— Если бы так пані позволили, то я могла б временно найти подходящее общество для паненки… ну, натурально, не совсем подходящее, но хоть jako-tako[51].