Увы! как мало цикад, хоть повсюду полно ослов, что любят мутную воду и не пьют, как говорит твой Аристотель, пока не всколыхнут её. А сколько стад свиней, которые по природе своей ненавидят источники, ищут нечистоты и грязь, любят низменные и болотистые места, тогда как олени бегут к источникам.
Для того, кто учится истинной мудрости, весьма подходит и название — муравей, будь то наших муравьёв, что таскают пшеничные зёрна, или знаменитых золотоносных муравьёв Северной Индии, названных так потому, что они вытаскивали золото из горных пещер. Имея их в виду, божественный Василий у нашего Эразма так говорит своим потомкам: "Делать то, что не вызывается необходимостью, будь то лидийская глыба или дело золотоносных муравьёв, тем более не следует, чем меньше это нужно". Ты знаешь из Священного Писания, как Иисус преломляет то ячменные, то пшеничные хлебы — один раз для народа, другой раз для учеников. Ты слышишь, как мудрость называется то жемчужиной, то золотом. Она, как пшеничное зерно из колоса, вымолачивается волами, такими, как Лука. Снова, как золото, скрывает её Бог в глубочайших тайниках земли, чтобы не попрали её свиньи, а своим велит искать. Такую и столь великую твою способность да возведёт Христос на высшую ступень к Своей славе, недоступной свиным душам.
Будь здоров, драгоценнейший друг!
Твой Григор[ий] Савич.
58
[Харьков, местный; сентябрь — октябрь (?) 1763 г.] / 1031 /
Salve mi carissime φιλόχριστε,
Michaël dulcissime!
Haec tua mens si dia facit, nae digna facit se:
Non agitare quidem pulchrius illa valet.
Non incerta facit, sed certo spectat ocello,
Ut miserum ventrem vulgus inane colit!
Saepius haec facias: quid sanctius hocce θεάτρω,
Sic superi vivunt, sic σοφός omnis agit.
Saepius hanc speculam ascendas, licet unde videre,
Colluvies hominum quicquid in orbe gerit.
O me, cum aspicio te talia posse tenellum,
Cum maturus eris gaudia quanta manent?
Accipe quo semper finitur epistola verbo, quo, tibi qui mittit, non caret ipse.
Vale!
Tuus Gregor[ius] Sab[bin].
Здравствуй, мой драгоценнейший христолюбец,
Михаил самый сладостный!
Когда твой дух действует по-божески, то это действительно достойно тебя.
Лучше он действовать не может,
Ибо не занимается пустяками, а созерцает,
Как легкомысленная толпа печётся о жалком чреве.
Чаще так поступай, ведь что святее этого зрелища?
Так живут боги, так поступает каждый мудрец,
Чаще поднимайся на эту башню, откуда можно видеть,
Что делают в мире людские отбросы.
О, как я доволен, когда вижу, что в юности ты способен так действовать;
Какая радость ждёт меня, когда ты достигнешь зрелости!
Прими слова, которыми всегда оканчивается письмо: желаю тебе здоровья, которого не лишён и тот, кто тебе это письмо посылает.
Будь здоров!
Твой Григор[ий] Сав[ич]. 324
59
[Харьков, местный; 28 (29?) октября 1763 г.] / 1061 /
Carissime Michaël!
Vidi spectaculum, e vespertinis precibus vixdum finitis evocatus, idque tum lugubre, tum ridiculum, tum pudendum. Unde, inquis tibi, risus sufficiebat, ubi conclamabatur? aut conclamatum est? An non haec importuna? Tace, carissime, ac paululum me audi. Non ego sum cyclope immanior; imo sentio singularem quandam mihi inesse humanitatem καί τήν φιλανθρωπίαν, sed, crede mihi, suppudebat videre quosdam sane quani muliebriter ululare. Quos, ita me deus amet, in ipso Trojae excidio si tantis tamque femineis fletibus indulgere conspicerem, non sane virtutis eos quidquam habere existimarem. Ergo fugi ex templo, tantum pudorem non ferens, cum viderem ipsos eos lamentari, quorum erat ceteros in hunc modum flentes cohibere. Heu pietas! heu prisca sapientia! Tantisne lacrumis lugere mortem carnalem, quae tantum abest, ut sit fugienda, qui vel paulum sanae mentis habeat, ut omnium periculorum malorumque unicus ac certissimus portus sit putanda? Unde illis haec opinio? Ex s. literis, dices. Sed quonam loco? Animi mortem miseram esse videre licet plus satis in s. libris; corporis mortem usquam mihi legisse / 1062 / explorandam esse haud sane memini, neque in philosophorum scriptis. Si ipse adfuisses, non sane temperasses a lacrumis. Sed hoc fecisses exemplo aliorum permotus, non rei dignitate. Sic adolescentia semper apud nos corrumpitur exemplis stupidissimorum virorum senumque. Ο tempora! ο mores! Abbas jam expiravit; plebs cursitat plorans; ego rideo et simul lugeo animo. Rideo stultitiam hominum, eandem tugeo.
Vale, mi carissime, ac te quantum potes abducere cura a corruptissimo vulgo!
Tuus condiscipulus Gregor[ius] S[abbin].
Драгоценнейший Михаиле!
Едва окончилась вечерняя молитва, как меня вызвали, и я стал свидетелем зрелища — и зрелища печального, хотя и смешного и постыдного. Откуда, скажешь, у тебя вышло смешное, когда был общий плач? Разве это не странно? Замолчи, мой драгоценнейший, и немного послушай меня. Я ведь не свирепее циклопа. Напротив, признаю, что мне свойственна некоторая особая гуманность и человечность, но, поверь, мне было стыдно видеть, как некоторые почти по-женски причитали. Если бы, господи прости, при самой гибели Трои я увидел, что люди настолько предаются женскому плачу, я, без сомнения, подумал бы, что у них нет ни капли мужества. Поэтому я убежал 325 из храма, ибо не мог вынести такого позора, видя, что громко плачут те, кому следовало бы удерживать других от слёз. Где благочестие? Где старая мудрость? Разве стоит такими слезами оплакивать телесную смерть, которой вовсе не следует избегать и которую каждый, у кого есть хоть немного здравого смысла, должен признать единственным и надёжнейшим выходом из всех опасностей и несчастий? Откуда у них такая мысль? Ты скажешь — из святого писания. Но в каком месте? Что смерть духовная — несчастье, об этом можно узнать более чем достаточно из святого писания, но что телесную смерть следует оплакивать, я не помню, чтобы когда-либо об этом читал в святом писании, а также и в книгах философов. Если бы ты сам был там, то, конечно, не удержался бы от слёз. Но это ты сделал бы под влиянием примера других, а не исходя из сути дела. Так юношество всегда у нас портится примерами исключительно неразумных мужей и старых людей. О времена! О нравы! Игумен умер, народ суетится, рыдая; я смеюсь и вместе с тем плачу в душе. Смеюсь над человеческой глупостью, её же оплакиваю.
Будь здоров, мой драгоценнейший, и, насколько можешь, старайся удаляться от страшно развращённой черни!
Твой товарищ по учению. Григор[ий] Сав[ич].
60
[Харьков, местный] / 581 /
Carissime adolescens mi Michaël, ευ̃ πράττε!
Nempe satellitii dux regi proximus esse
Assolet et regis proximus ora videt.
Sic tuus et Michaël princeps dux, proximus illi,
Qui deus est Jacob, adstat et ora videt.
Numinis obtutum porro quisnam aspicit? Audi,
Dilectus Christi discipulus quid ait;
Πα̃ς ‛ο ‛αμαρτάνων ου μήποτε ‛ώρακεω
Αυτόν, ουδ’ ’έγνω αυτόν...
Quo magis hanc terram fugiens peccata relinques,
Hoc propior poteris numinis ore frui.
Τάς μέν βιοτικάς ’έβω ’έκβαλλε μερίμνας.
’Άγιός ’εστ’ ‛όντως γαι̃αν ‛ο καταφρονω̃ν.
Macte nova virtute dei: sic itur ad astra;
Quid tibi cum terra? Nil habet illa boni.
Abjectis curis, quibus ardet futile vulgus,
Verus es, ω̃ Μιχαήλ, aemulus angelicus:
Sed, Michaël! vis excellentia dona dei? Ergo
Eximius vulgi temptor ut esse queas,
’Άκουε τά ’από καρδίας. / 582 / 326
*
Sed accipe ista quoque, non de summis, ut ajunt, labris.
Angelus est in carne quidem, sed spiritus ille est;
Carne latet Christus, sed deus ille tamen.
Temne voluptates, et eris mihi magnus Apollo:
Imo raihi princeps ille στρατηγός eris.
Crede tamen, liced haut capis haec, et postea dices
Mendacem aut fuero magnus Apollo tibi.
Vale, cariss[ime], as angelicum diem angelice transige!
Σός συμμαθητής Γρηγόριος ‛ο Σάββιν.
1763, nov[embris] 8.
Illa heri, haec mane πεποίηκα.
Драгоценнейший мой юноша Михаил, будь счастлив!
Начальник стражи, ближайший к царю,
И лучше всех видит лицо его.
Так и твой верховный вождь Михаил — ближайший к Тому,
Кто есть Бог Иакова.
Он стоит рядом с Ним и взирает на Его лик.
Но кто же ещё узрит божественный лик?
Слушай, что говорит возлюбленный ученик Христа:
Кто согрешает, тот никогда не видит
И не познаёт Его...
Чем больше ты, избегая земного, освободишься от грехов,
Тем ближе узришь лицо Божества.
Оставь земные заботы!
Будь поистине святым.
Приветствую тебя с новой добродетелью! Так достигнешь вечной славы.
Что тебе до земли? На ней нет ничего доброго.
Отринув заботы, которыми живёт легкомысленная чернь,
Ты станешь истинным соперником ангелов,
Ведь ты, Михаил, стремишься к наилучшим дарам Божиим?
Чтобы ты мог презирать обычаи толпы,
Выслушай то, что скажу тебе от чистого сердца.
Только прими это не поверхностно.
Ангел — в теле, но он есть дух,
Во плоти скрывается Христос, но Он есть Бог.
Презри удовольствия — и будешь для меня великим Аполлоном,
Даже более того — великим военачальником.
Но поверь, хоть ты этого не поймёшь: или назовёшь меня 327
Лжецом, или я стану для тебя великим Аполлоном.
Прощай, драгоценнейший, и день ангела проведи по-ангельски!
Твой товарищ по учению Григорий Савич.
8 ноября 1763.
Первый стих я написал вчера, второй — сегодня утром.
61
[Харьков, местный] / 641 /
Carissimo Michaëli pacem in domino!
In lucem me nocte parens hac edidit olim,
Hac coepi vitae pnma elementa puer.
Altera nox post orta fuit, qua, Christe deus mi,
In me natus erat spiritus ille tuus.
Nam mea frustra genitnx enixa fuit, ni
Tu genuisses те, о lux mea, viia mea!
Reversus in museum meum a quodam amico ac memoria recolens natalem meum, coepi simul cogitare, quam plena malorum vita est mortalium, ut mihi quidem haud quaquam absurde divinasse videantur, qui dicerent, puerum recens natum ideo statim incipere plorare, quod jam tum tanquam praesentiret, quantum calamitatum agmen semel ei in vita esset subeundum.
Haec animo solus volvens, non putavi sapientis esse hanc noctem, qua quondam natus ploraveram, poculis aut id genus noxiis nugis dedicare atque auspicari; sed parum abfuit, quin nunc quoque solverer in lacrumas, considerans, quam miserum animal sit homo, cui scintilla lucis Christi non affulgeat in cimmeriis his mundanae stultitiae tenebris.