Так что же — за это жизни лишать? Если бы вы, дедушка, спросили меня, что с ним делать, я бы сказал: отхлестать десятком лозин — и делу конец. Может, поумнеет.
— Да я уже хлестал, — признался дед Кибчик. — И не только лозой. Не помогает.
— Тогда давайте я возьмусь, — вызвался Швайка.
Он подошёл к кустам ивняка, саблей срезал несколько гибких прутьев и вернулся к остальным.
— А ну, снимай штаны, — приказал он Дурной Силе.
Тонко свистела в воздухе увесистая лоза. При каждом ударе Дурная Сила вздрагивал, но молчал. Видно, уже был закалён. А Швайка бил ровно и приговаривал:
— Это тебе, дурень, за то, что деда своего осрамил! А это — за то, что меня опозорил! А это — чтобы меньше Тишкевича слушал!
И никто не заметил, как насторожились уши Барвинка. Никто не услышал за свистом лозы его тихое рычание. И только едва заметное движение руки деда Кудьмы успокоило волка.
Наконец Швайка отбросил изорванную лозу и сказал:
— А теперь, дедушка, забирайте свою радость — и покончим с этим. Договоримся так: никто ничего не видел и не слышал. Верно, ребята? — обратился он к Саньку и Грицыку.
— Я не видел, — сказал Санько.
— А меня тут вообще не было, — заверил Швайку Грицик.
— Вот и хорошо, — сказал Швайка. — А вы, дедушка, забирайте внука — и разойдёмся.
Дурная Сила, кривясь на каждом шагу, двинулся вслед за дедом Кибчиком.
— А мех? — вдруг заговорил дед Кудьма. — Что с ним делать?
Все уставились на седельные сумы с мехами. Швайка высыпал их, слегка коснулся блестящего меха.
— Хороший мех, — похвалил он. — Это чей?
— Самая маленькая вязанка — Сорокина, — угрюмо пояснил Швайка. — Найбольшая — Грекова.
А эта — Янька Верховодки.А та —Очеретянкина.
— Ни Верховодки, ни Сороки с Очеретянкой уже нет, — мрачно заметил Швайка. — Тишкевич их порубал. Как последний трус — по спине саблей. Один только Грек чудом спасся.
— Попадётся мне этот Тишкевич… — скрипнул зубами Демко.
— Молчи уже, — поморщился дед Кибчик. — Вот беда… Да ведь это не просто мех, это чья-то надежда на лучшее. Кто-то хотел за него мать или сестру из плена выкупить. А оно вот как вышло… Что делать, Кудьма?
— Мех твой внук привёз, — не сразу ответил дед Кудьма. — Так что поступай, как велит совесть.
— Совесть, говоришь… — вздохнул дед Кибчик. — Совесть. Она велит вернуть мех туда, откуда он взят. А там пусть сами решают, что с ним делать. Сбирайся, — приказал он внуку.
Дурная Сила, едва переставляя ноги, начал привязывать сумы к сёдлам. Все молча за ним наблюдали.
— Не стоит ему возвращаться в плавни, — неожиданно сказал Швайка. — За кражу там карают смертью. Такой закон.
— Знаю, — ответил дед Кибчик. — Но что будет — то будет. И не сам он поедет. Я с ним. Что ему выпадет — то и мне.
— Правильно поступаешь, — одобрил дед Кудьма.
— Тогда выслушайте меня внимательно, дедушка, — сказал Швайка. — Сначала зайдите к Вырвизубу. Он у них главный. Расскажите ему всё как было — может, и поможет чем. А заодно, если не трудно, передайте ему этих коней. Они его. И ещё скажите, что я прошу за вашего внука.
— Передам, — пообещал дед Кибчик. — Спасибо тебе, Пилипка, за доброе сердце. Спасибо и тебе, старый друг, — поклонился он деду Кудьме. — И прощай. Потому что, наверное, больше уже не увидимся.
— Значит, в Вороновку ты уже не вернёшься… — то ли спросил, то ли констатировал дед Кудьма.
— Мне там больше делать нечего. И не привык я, как Сірко, глаза взаймы брать.
Он медленно подошёл к лошадям, сел на одну и поехал по узкой заросшей дороге, что вела к Суле, а оттуда — дальше. Может, даже до самого Чёрного моря и турецких берегов.
Демко поправил сумы, поднял свою дубину и пошёл следом, не оглядываясь.
Стук копыт ещё долго эхом раздавался в ночной тишине. Но вскоре и он растворился в шуршащем шелесте камышей.
ВОРОЖЕЙ ГРИЦИК
По тёмно-синей небесной дороге медленно катилась золотистая тарелка луны. Она достигла высшей точки и начала раздумывать — катиться ли вперёд или, может, вернуться назад. В конце концов решила, что вперёд катиться куда интереснее.
Швайка лежал под холмом на животе и через камышину пил воду из колодца. Пил и даже постанывал от удовольствия.
— Такой воды нигде нет, — приговаривал он. — Где только не был, а такой не встречал.
И снова припадал к камышине. Санько с Грицыком только глазами хлопали. Они ещё не видели, чтобы человек столько пил.
Дед Кудьма опёрся на развилку двух ветвей и вслушивался в тишину. У его ног сидел Барвинок.
Казалось, весь мир вымер. Остались только они, да какие-то звери, что беззвучно перебегали от куста к кусту. Они выдавали себя лишь случайными вспышками глаз. Санько был почему-то уверен, что это волки. Но не те, дикие, беспощадные ко всему живому, а какие-то другие — может, даже такие, как Барвинок. Недаром он иногда посматривал в ту сторону и дружелюбно постукивал хвостом по земле.
Наконец Швайка напился и поднялся на ноги.
— Как там мой Витрик, дедушка? — спросил он.
— Всё с ним в порядке, — ответил дед Кудьма. — Завтра встретитесь.
— Вот и хорошо! А то, признаться, уже соскучился по нему.
Дед Кудьма покачал головой с недоверием.
— А может, совесть замучила, а? Ведь послал бедную скотину чёрт знает куда.
Швайка, как мальчишка, виновато шмыгнул носом.
— Другого выхода, дедушка, не было. Иначе поймали бы и меня, и ребят.
— Наконец и про них вспомнил, — заметил дед, глядя на ребят. — Этот повыше — не тот ли, что гнездо волколаков разорил у тебя во дворе, Пилип?
Грицик почувствовал, как у него запылали уши. А Швайка весело рассмеялся.
— Он, дедушка. Отличный парень. А это Санько…
— Ага, сын Мокрины. Так чего же вы, хлопцы, так разозлили пана Кобыльского?
Ребята молчали. Что уж тут рассказывать седобородому деду? Он, наверное, и так всё знает. А что не знает — то чувствует. А уж про то, что они добрались сюда не сами, а что Швайка их привёз — знает тем более. Такая уж у взрослых привычка — спрашивать то, что им и без того известно.
— Тут, дедушка, такое дело, — вмешался Швайка. — Встретил я этих хлопцев в степи — на свою голову. И теперь не знаю, что с ними делать. В Вороновку им нельзя возвращаться. А жаль — из них отличные казаки вырастут!
— Посмотрим, — ответил дед Кудьма. В его голосе слышалась сдержанная усмешка. И вообще, этот загадочный дед, которому даже волки повиновались, вблизи оказался вовсе не таким страшным, как казалось в степи.
— Чую я, Пилип, что ты уже что-то придумал, — сказал он немного погодя.
— А то ж. Видите ли, Грицик — сирота, как и я. Пусть будет мне братом, думаю.
— Чурой будет, — уточнил дед Кудьма.
— Что? — не понял Швайка.
— Чурой. Или, как ещё говорят, джурой. Чистят оружие, за конём ухаживают. А их за это учат казачьему делу.
Швайка хлопнул себя по лбу.
— Ай, и правда! Как же я сам не додумался? Это даже лучше, чем брат! — Он потрепал растрёпанную голову Грицыка. — А вот с Саньком… Ради него я и приехал к вам, дедушка. Он больше подошёл бы вам в джуры.
Старик окинул Санька внимательным взглядом. И от этого взгляда парню стало как будто холодно — будто его окунули в ледяную воду. И вдруг ему показалось, будто в него кто-то вселился. И перед этим кем-то Санько был беззащитен, как птенец в ладони.
Сначала Санько испугался. Потом ему вдруг захотелось узнать, какой у того вселившегося облик. Но узнать он так и не успел — тот исчез, как туман.
— Ого! — сказал дед Кудьма. — И странно даже, что я сумел усыпить тебя тогда на пепелище.
— А вы и не усыпляли, — сказал Швайка. — Он и сам заснул. Его тётка Мокрина укладывает спать вместе с курами.
— Теперь ясно, — усмехнулся дед Кудьма. — Прости, Санько, и ты, Грицик, но я вас ещё немного проверю. А ну-ка, закройте глаза и расслабьтесь, будто вот-вот заснёте. Ещё… ещё. А теперь мысленно оглядитесь. Что вас больше всего встревожило?
Санько увидел перед собой вытоптанное копытами место. Оно было где-то рядом, похоже, на дороге от Сулы к Вороновке. И к этому месту подъезжал всадник. Санько узнал в нём Тишкевича.
А Грицик давно хотел есть. Он давно собирался напомнить об этом Швайке, да стеснялся при старике-вороже. Но даже странное задание старика не заставило его забыть про кусок мяса, что лежал на дне Швайкиной сумы.
— Раскройте глаза, — приказал дед Кудьма. — Теперь расскажите, что увидели.
— Я увидел Тишкевича, — ответил Санько. — Возле поворота на Вороновку.
Дед выпрямился и на мгновение посмотрел на него таким странным взглядом, что Саньку стало не по себе. Потом сказал Швайке:
— Спасибо тебе за парня, Пилип. Ну, а ты что увидел? — обратился он к Грицыку.
— Я видел кусок мяса, — не задумываясь, ответил Грицик. — Он лежит внизу в Пилиповой торбе.
Швайка схватил суму и удивлённо воскликнул:
— Ты что — тоже ворожей?
— Нет. Я просто видел, как ты туда его положил.
Швайка расхохотался, качаясь, как былка на ветру.
— Ну, Грицик, ну, колдун! А я уже было поверил!
— Тише, — остановил его дед Кудьма. Он и Барвинок будто к чему-то прислушивались. — Чужие уши есть не только в степи.
— Да кто тут может быть, дедушка? — всё ещё смеясь, возразил Швайка.
— Так вот разиня и гибнет, — вздохнул дед Кудьма. Затем он что-то прошептал Барвинку, и тот бесшумно исчез в кустах.
— Куда вы его послали? — удивился Швайка.
Дед Кудьма предостерегающе поднял руку. Через минуту до них донёсся быстрый цокот копыт. Стук удалялся в сторону Вороновки.
Швайка вскочил и выхватил саблю.
— Кто это мог быть? — спросил он.
— Санько уже тебе это сказал, — пояснил дед Кудьма.
Швайка остолбенел.
— Что-о? Это был Тишкевич? И вы, дед, молчали?
— А если бы и сказал — ты что, пешком догонишь?
На этих словах Швайка немного остыл.
— Ну ладно, — сказал он. — Всё равно найду его. Хоть на краю света. Нам вместе в этом мире не жить.
Дед Кудьма задумчиво погладил бороду.
— Успеешь ещё на ярмарку с козами. И запомни: ищи его где хочешь, но здесь пусть с него ни один волос не упадёт.
Пилип хотел было возразить, но дед Кудьма остановил его. Сказал:
— Он — челядник пана Кобыльского. А тот за своих слуг пол-Вороновки перевернёт. Зачем людям страдать из-за этого, а?
— Тогда я пойду к пану Кобыльскому и всё расскажу ему про этого предателя.
— Подожди… А кто видел, как он предавал?
— Я видел.